Капитанша и белоголовый мальчик

                (Отрывок из повести "НЕСЛОМЛЕННАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ")



Денискина мама была капитаншей. Нет, она не имела офицерского звания. Просто её муж был капитан. Капитан дальнего плавания. А это значит, что могущественный пароход, которым он управлял, бороздил не какие-то там моря и моришки. Он утюжил могущественные океаны, перевозя всех желающих с одного океанского берега на другой.

Когда-то мать не была капитаншей. Она была буфетчицей. С глазами, похожими на махровые васильки. Или на синее-синее море. Капитан влюбился в "васильки", и буфетчица стала капитаншей.

Потом она сошла на берег и стала мамой белоголового мальчика, в облике которого уже в нежном возрасте просматривалось что-то значительное и даже великое.

                ***


Ребёнок был выше всех ростом, нетороплив в движениях и отличался от сверсников какой-то не свойственной для его возраста солидностью.
Стоя перед шкафчиком с синенькой незабудкой, он деловито расстёгивал длинное коричневое пальто.

На полу раздевалки копошилась свалка из человеческих тел. Это ребята, пользуясь отсутствием Анны Алексеевны, устроили весёлую возню, которая у них называлась "куча мала".

"Куча" кряхтела, пыхтела, визжала и, внезапно взорвавшись, как вулкан, покатилась на шкафчики всё сметающей лавиною. Опрокинулись стульчики и скамейки, и раздевалка огласилась рёвом обиженного ребёнка.

Из "игровой" выскочила воспитательница и, подбежав к шкафчику с незабудкой, испуганно осмотрела жертву с головы до ног. Денис был цел, но на левой щеке его проявлялась очень длинная и широкая ссадина. Из белой она стала густо-розовой, а потом на ней проступили чуть заметные ярко-красные бусинки.

Воспитательница успокоила Дениски, и, ухватившись за воротники пальто, привела всех валявшихся в вертикальное положение. Красную царапин смазали зелёнкой, и неприятное происшествие было забыто.

Но к вечеру, когда в сад пришла денискина мама, всем пришлось снова вспомнить о нём. Увидев на щеке сына эту зелёночную "автостраду", мама заломила руки и запричитала, как над усопшим:

- Что вы наделали!  - закричала она, хватаясь за сердце. Слёзы хлынули из глаз многоводными реками и смывая грим, закапали мутно-розовыми горошинами.  -  Ему ейчас сниматься на телевидении! Его выбрали как самого умного и самого красивого ребёнка. Он выучил такое огромное стихотворение!
О-хо-хо!  -  причитала родительница, отпихивая от себя чашку, невыносимо развонявшуюся валерианкой.

Смущённые родители быстренько одевали и уводили прочь своих не "самых умных" и не "самых красивых" детей...

Лобастенький мальчик Дима, раскрывши рот,  глазел на плачущую тётю. Тётя ревела так, будто ей мазали йодом разбитую в кровь коленку.

- Будет вам!  -  попыталась успокоить тётю димина мама.  - Вы так голосите, как будто кого похоронили.

- Похоронила! Похоронила!  -  набросилась на маму взъерошенная тётя.  - Вам этого не понять! Никогда! Потому что ...она с откровенной брезгливость посмотрела на мальчика Диму, на его бледное личико с кнопочкой, вместо носа, и удивлёнными вишенками глаз ...


             ***

Прошёл год, и Лина (так звали димину маму) снова увидела эту женщину, но уже при иных обстоятельствах.

Судьбе было угодно, чтобы Дима и Денис оказались в одном первом "Б" известной уже читателю средней школы...

Уходя с первого родительского собрания, Лина забыла на парте димкин победный табель. В нём стояли одни пятёрочки) и, вернувшись, увидела эту мать.  Её глаза горели на красном лице, словно огромные махровые васильки. Денискина мама вытирала их шёлковым платочком, а Ксения Леонидовна, первая учительница их детей, успокаивала её, как малышку, плачущую от того, что ей не дают приглянувшуюся ей чужую игрушку.

- Не расстраивайтесь ... Он ещё будет отличником. Впереди долгие десять лет. Пусть только старается ...

                ***



Денис учился неплохо, но в отличниках не ходил. Уж очень трудно давались ему языки. В его тетрадках с диктантами цвет красных чернил хронически превалировал над цветом фиолетовым. Украинка закатывала глаза, выслушивая его ответы не на русском и не на украинском, а на каком-то науке не известном языке, отдалённо напоминавшем белорусский.

Англичанка, вызывая его, незаметно ложила в рот таблетку валидола. Её он просто убивал, когда с тупым старанием перечислял в словах все произносимые и непроизносимые согласные.

Всех трёх словесниц, как и моряцкий магазин "Торгсин" денискина мама атаковала почти ежедневно.

Вытирая платочкам глаза, она доказывала словесницам об одарённости сына в области точных наук, о нечеловеческом труде, который он тратит на одоление их предметов. Убеждала, что одарённые люди всегда бывают в чём-то ущербны и умоляла сжалиться над ним: взять его на абордаж или сделаться у них репетитором.

Но ни сладкие торгсиновские тонфеты, ни горькие мамины слёзы не могли вытащить Дениса из серой массы троечников.

Зато пятёрка по поведению, что было в школе ничуть не меньшим дефицитом, чем даже пятёрка по математике, была ему обеспечена.

От класса Шамрай держался в стороне. Друзей у него не было. Нельзя сказать, чтобы класс его отвергал.
 Просто он не вписывался в их весёлый бесшабашный синтиций из-за своей какой-то почти девчачьей примерности. И от вечного подмазывания к училкам:
"Можно я схожу, можно я принесу, можно ..., можно ..."  -  то и дедо слышали от него.


(продолжение следует)