1. Часть II - Природа реальности и философия науки

«Человеческая природа демонстрирует интересную двойственность. Иногда она приземляет себя до механистических интерпретаций, приравнивая человека к его телу и функциям организма. В других случаях она выявляет совершенно иной образ, предполагая, что человек может функционировать как безграничное поле сознания, трансцендирующее материю, пространство, время и линейную причинность.

Для того, чтобы описать человека всесторонним и исчерпывающим образом, мы должны принять парадоксальный факт, что он есть одновременно и материальный объект, то есть биологическая машина, и обширное поле сознания. (Станислав Гроф)

За последние сто лет западная наука добилась поразительных успехов и стала  мощной силой, формирующей жизнь и мировоззрение миллионов людей. Её  механистическая и материалистическая ориентация почти полностью вытеснила теологию и философию в качестве руководящих принципов человеческого существования. Современная история науки описывается как преимущественно линейное развитие с постепенным накоплением знаний о Вселенной, однако детальный анализ научной истории и философии убедительно демонстрирует чрезвычайно искажённую, «романтизированную» картину реального хода событий.

История науки далеко не прямолинейна, и научные дисциплины вовсе не обязательно приближают нас к более точному описанию реальности. История науки ни в коей мере не является постепенным накоплением данных и формированием всё более точных теорий. Вместо этого ясно видна её цикличность со специфическими стадиями и характерной динамикой, объясняемой особым процессом, или концепцией парадигмы, выдвинутой Томасом Куном.

В широком смысле парадигма может быть определена как набор убеждений, ценностей, техник и технологий, разделяемых членами данного научного сообщества. Некоторые из парадигм имеют философскую природу, они общи и всеобхватны; другие руководствуются научным мышлением в довольно ограниченных, узкоспецифических для себя областях исследования. Отдельная парадигма может стать обязательной для естественных наук, другая – для физики, химии; ещё одна – для эзотерических областей, а их набор, смена или «перетекание» - для таких сложных и высокоспециализированных, как космогония. Парадигма есть необходимая предпосылка для любого серьезного научного дела и определяет его стратегию и тактику.

Реальность чрезвычайно сложна, и обращаться к ней в её тотальности вообще невозможно. Научные наблюдения не диктуют единственно правильных и истинных решений, и для объяснения всей суммы имеющихся фактов необходимо использование многих парадигм.
Невозможно заниматься научным исследованием без некоторого набора априорных убеждений, фундаментальных метафизических установок и ответа (хотя бы приблизительного) на вопрос о природе реальности и истинности человеческого знания. Важнейшая особенность парадигмы – её относительность, какой бы прогрессивной она ни была и как бы убедительно ни аргументировалась.

Любая парадигма имеет тенденцию к трансформации из революционной в реакционную, превращаясь в своего рода смирительную рубашку для растущего знания. Парадигма принимается большей частью научного (и ненаучного) общества, становится обязательной и единственной точкой зрения, что определяет опасность признать за ней точное описание реальности, а не вспомогательную карту, систему вех и ориентиров, определённую консенсуальную модель для организации существующих данных. Принятая парадигма становится мощным катализатором научного прогресса («период нормальной науки» по Т. Куну), и именно эта отдельная  и правомочная  сторона научной деятельности стала синонимом науки вообще.

«Нормальная наука» основывается на допущении, что научное сообщество знает, что такое Вселенная. В главенствующей теории определено не только то, чем является мир, но и чем он не является; наряду с тем, что возможно, она определяет и то, что в принципе невозможно – иными словами, главенствующая теория имеет не только познавательный, но и нормативный смысл.

Она занимается, как правило, оттачиванием и дополнением ведущей парадигмы, отбирая для решения и исследования лишь те проблемы, которые могут быть восприняты и решены с помощью привычных концептуальных и инструментальных средств. Приобретение новых фундаментальных знаний при таких обстоятельствах не просто редкостно, а в принципе невозможно. Действительное открытие может произойти только в том случае, если не сбудутся предположения относительно природы, методов и средств исследования, основанные на существующей парадигме. Новые теории не возникнут без разрушения старых воззрений на природу.

Т. Кун отметил, что всякая научная революция предваряется и предвещается периодом концептуального хаоса, когда нормальная практика науки постепенно переходит в то, что он называет «экстраординарной наукой», т.е. раньше или позже она обязательно приведёт к открытию аномалий.

Поначалу неожиданные результаты будут называться «плохими исследованиями», поскольку диапазон результатов чётко определён парадигмой. И всё же после периода утомительных и бесполезных усилий аномалия вдруг выходит за рамки ещё одной загадки, и данная дисциплина через кризис в этой области вступает в период экстраординарной науки. Растёт число конкурирующих обоснований, причём они всё больше расходятся по смыслу. Учёные готовы обратиться за помощью к философам и обсуждать с ними фундаментальные установки, о чём и речи быть не могло в период нормальных изысканий.

Во время переходного периода проблемы можно решать как при помощи старой, так и при помощи новой парадигмы. Это неудивительно – философы науки не раз доказывали, что конкретный набор данных всегда можно интерпретировать в рамках нескольких теоретических построений. Возникают конкурирующие школы, оперирующие разными базовыми постулатами о природе реальности и по-разному определяющие элементарные понятия.

Вследствие этого они не могут придти к согласию даже в том, какие проблемы считать важными, какова их природа и что собой представляет их возможное решение. Научные критерии разнятся, аргументы зависят от парадигмы, а осмысленная конфронтация невозможна без взаимной интерпретации понятий. Критерии же по экспертизе  данной ситуации находятся целиком вне круга нормальной науки.

Учёный, занимающийся нормальной наукой, напоминает шахматиста, чья активность и способность к решению задач жёстко зависят от набора правил. Суть игры состоит в отыскании оптимальных решений в контексте этих априорных правил, и в подобных обстоятельствах было бы абсурдным в них сомневаться, а уж тем более их изменять. Таким образом, до проверки парадигмы дело доходит только в том случае, когда при постоянных неудачах решить важную проблему возникает кризис, порождающий конкуренцию двух парадигм.

Новой парадигме предстоит пройти испытание по определённым критериям качества – она должна предложить решение каких-то ключевых проблем в тех областях, где старая парадигма оказалась несостоятельной. Кроме того, после смены парадигм должна быть сохранена та же способность к решению задач, какая была у уходящей парадигмы.

Новая парадигма не принимается постепенно, под неумолимым воздействием очевидности и логики смена происходит мгновенно, она похожа на психологическое превращение или на сдвиг в восприятии фигуры и заднего плана – по типу «всё или ничего». Учёные, избирающие для себя новую парадигму, говорят о том, что их «осенило», о неожиданном решении или вспышке проясняющей интуиции. Почему так происходит, пока не совсем понятно. Существует множество теорий по поводу «инсайта», основные из них: иррациональные (мистические) мотивы; особый резонанс между природой объективного мира и субъективным аппаратом восприятия; теоретически допустимая возможность неких «саморазвивающихся» и последовательно включающихся программ познания.

Вся сложность этой проблемы состоит в том, что необработанные данные наблюдения далеки от того, чтобы представлять чистое восприятие, а стимулы не следует путать с их восприятием или ощущением. При определённых обстоятельствах одни и те же стимулы могут привести к различным ощущениям, а различные стимулы – к одинаковым; поскольку восприятие обусловлено опытом, образованием, языком и культурой, степенью развития органов чувств и т. д., постольку и интерпретация того или иного стимула у разных людей может быть прямо противоположной. Это положение хорошо иллюстрируют двусмысленные картины, вызывающие радикальное переключение гештальта (целостного стереотипа) восприятия.

Нет нейтрального языка наблюдения, который строился бы только по отпечаткам  на сетчатке глаз и т. п. В понимании природы стимулов, сенсорных органов (органов восприятия) и их взаимодействия отражается существующая теория восприятия и человеческого разума. Познание – непрерывный динамический процесс. В строгом смысле, старая парадигма не есть нечто плохое или ошибочное, пока она применяется только к тем явлениям, которые она может адекватно объяснить – неправильным стало перенесение её истины на те области познания, в которых она несостоятельна.

С этой точки зрения приветствовать  нечто как точную и истинную систему описания столь же неверно. Это значит, что старые теории можно сохранить и оставить как верные в том случае, когда диапазон их применения ограничен только такими явлениями и такой точностью наблюдения, когда уже можно говорить об экспериментальной очевидности. Все  исторически значимые теории так или иначе доказали свое соответствие наблюдаемым фактам. В любом случае, все парадигмы всегда следует рассматривать только как модели, а не как окончательные описания реальности, и учёному нельзя говорить «научно» и авторитетно о каком-либо явлении, которое ещё не наблюдалось. Строго говоря, непозволительно полагаться на парадигму, когда исследование только открывает новую область.

Новая парадигма редко принимается легко. В зависимости от её природы и горизонта, а также от других обстоятельств эмоционального, политического, административного, религиозного и пр. свойства), могут потребоваться усилия не одного поколения, прежде чем новый взгляд на мир установится в научном сообществе. Высказывания двух великих учёных показательны в этом отношении:

«Хотя я полностью убеждён в истинности воззрений, представленных в этом томе, … я ни в коей мере не надеюсь убедить опытных натуралистов, в чьих умах запасено множество фактов, которые на протяжении долгого времени понимались с точки зрения, противоположной моей… Но я смотрю в будущее с надеждой на юных натуралистов, которые смогут взглянуть на обе стороны вопроса беспристрастно». (Ч. Дарвин, 1859, «Происхождение видов»).

«… новая научная истина не убеждает оппонентов, не заставляет их прозреть; побеждает она потому, что её оппоненты, в конце концов умирают и вырастает новое, знакомое с ней поколение». (М. Планк, 1968, «Научная автобиография»).

Как только новая парадигма принята и ассимилирована, её основные положения включаются в учебники. Поскольку они становятся источниками авторитета  и опорой педагогики, их приходится переписывать после каждой научной революции. По самой своей природе эти положения будут искажать не только специфику, но и суть той революции, которая их породила. В исторических обзорах авторы склонны раскрывать только те аспекты работы отдельных учёных, в которых можно увидеть вклад в современное мировоззрение.

Обсуждая ньютоновскую физику, они не упоминают ни о той роли, которую Ньютон отводил Богу, ни о глубоком интересе к астрологии и алхимии, которые интегрировали всю его философию. Нигде не упоминается о том, что декартовский дуализм ума и тела подразумевает существование Бога. Не принято упоминать, что многие из основателей современной физики – Эйнштейн, Бом, Гейзенберг, Шредингер, Бор, Оппенгеймер – не только считали свои работы совместимыми с мистическим мировоззрением, но и в каком-то смысле открывали мистические области своими научными занятиями.

Внутренняя логическая истинность евклидовой геометрии или ньютоновской механики вовсе не разрушилась, когда выяснилось, что их применение в физической реальности имеет специфические ограничения. Все гипотезы по существу спекулятивны; различие между научной гипотезой и философской состоит в том, что первую можно проверить. Теперь уже неважно, чтобы научная теория взывала к здравому смыслу (это требование было отвергнуто Галилео Галилеем). Она может быть сколь угодно фантастичной и абсурдной, пока не поддаётся проверке на уровне повседневного опыта. И напротив, прямое утверждение о природе Вселенной, которое нельзя проверить экспериментально, является чисто метафизической спекуляцией, а не научной теорией.

Такие утверждения, как «Всё существующее материально, и духовного мира нет» или «сознание есть продукт материи», принадлежат к этой категории, независимо от того, насколько самоочевидными они могут показаться носителю здравого смысла или механистически ориентированному учёному.

Наука не управляется и не может управляться системой жёстких, неизменных и абсолютных принципов. Из её истории следует, что попрание основных гносеологических правил было не случайным событием – это было необходимо для научного прогресса; самые перспективные и успешные научные изыскания никогда не следовали рациональному методу.

При обсуждении фундаментальных положений и принципов чрезвычайно важным является принцип использования всего набора адекватных, но взаимнонесовместимых теорий. Поскольку факты, наблюдения и даже оценочные критерии «связаны парадигмой», то наиболее важные формальные свойства теории обнаруживаются по контрасту, а не аналитически. Нет идеи или такой системы мышления, пусть самой древней или явно абсурдной, которая не была бы способна улучшить наше познание.

К примеру, древние духовные системы и первобытные мифы кажутся странными и бессмысленными только потому, что их научное содержание либо неизвестно, либо искажено антропологами и филологами, не владеющими простейшими физическими, медицинскими или астрономическими знаниями. В науке разум не может быть универсальным, а иррациональное никак нельзя исключать полностью.

Легко предположить, что последний серьёзный концептуальный переворот произошёл в первые десятилетия ХХ века, а следующая научная революция произойдёт когда-нибудь в отдалённом будущем. Значительно труднее осознать, что не только наука, но и всё человеческое познание приближается к сдвигу парадигмы невиданных размеров, из-за которого изменятся абсолютно все наши понятия о реальности и человеческой природе, который соединит, наконец, концептуальным мостом древнюю мудрость и современную науку, примирит восточную духовность с западным прагматизмом.

Что же представляет из себя нынешняя ньютоно-картезианская парадигма – система мышления, основанная на трудах британского естествоиспытателя Исаака Ньютона и французского философа Рене Декарта? Используя эту модель, физика добилась удивительного прогресса и завоевала себе солидную репутацию.

Однако в ходе дальнейшего развития концептуальные схемы, выведенные из ньютоно-картезианской парадигмы, утратили свою революционную силу и стали серьёзным препятствием для изысканий и прогресса в науке. С начала ХХ века, претерпев глубокие и радикальные изменения, физика преодолела механистическую точку зрения на мир. В этой экстраординарной трансформации она становилась всё сложнее, эзотеричнее и непостижимее для большинства учёных, работавших в других областях.

Таким дисциплинам, как медицина, психология и психиатрия, не удалось приспособиться к этим быстрым переменам и укоренить их в своём способе мышления. Мировоззрение, уже давно устаревшее для современной физики, по-прежнему считается научным во многих других областях – в ущерб будущему прогрессу. Наблюдения и факты, противоречащие механистической модели Вселенной, чаще всего отбрасываются или замалчиваются.

Возникла насущная необходимость в фундаментальном сдвиге парадигмы, который позволил бы вместить и воспринять постоянно увеличивающийся наплыв революционных фактов из самых разных областей, которые никак не соответствуют старым моделям. Многие исследователи полагают, что с новой парадигмой можно будет заполнить брешь, отделяющую наши традиционные психологию и психиатрию от глубокой мудрости древних и восточных систем мышления.

Механистическая Вселенная Ньютона – это Вселенная твёрдой материи, состоящей из атомов – маленьких неделимых частиц. Они пассивны и неизменны, их масса и форма всегда постоянны.
Между частицами действует сила, которую Ньютон назвал силой тяготения – довольно таинственная сущность, представляющаяся неотъемлемым атрибутом тех самых тел, на которые действует; это действие осуществляется мгновенно, независимо от расстояния.

Другой существенной характеристикой ньютоновского мира является трёхмерное пространство, которое абсолютно, постоянно и всегда пребывает в покое. Различие между материей и пустым пространством ясное и недвусмысленное. Время абсолютно, автономно и независимо от материального мира; оно представляется однородным и неизменным потоком из прошлого через настоящее в будущее.

Все физические процессы можно свести к перемещению материальных точек под действием силы тяготения, действующей между ними и вызывающей их взаимное притяжение. Динамика этих сил описана при помощи нового, специально разработанного математического подхода – дифференциального исчисления. Итоговым образом такой Вселенной является гигантский и полностью детерминированный часовой механизм. Частицы движутся в соответствии с вечными и неизменными законами, а события и процессы в материальном мире являют собой цепь взаимозависимых причин и следствий.

В силу этого существует принципиальная возможность точно реконструировать любую прошлую ситуацию во Вселенной или предсказать будущее с абсолютной определённостью. Илья Пригожин назвал эту веру в безграничную предсказуемость «основополагающим мифом классической науки».

Французский философ Рене Декарт предложил предельно заострённую концепцию абсолютной дуальности ума и материи, следствием которой стало убеждение, что материальный мир можно описать объективно, без отсылки к человеку-наблюдателю. Одним из крайне нежелательных результатов её победы явилось серьёзное предубеждение против холистического (целостного) подхода к пониманию человека, общества и жизни на планете. Всякий раз, говоря о «ньютоно-картезианской парадигме», мы должны помнить, что западная механистическая наука исказила и извратила наследие обоих великих мыслителей.

И для Ньютона, и для Декарта понятие о Боге было существенным элементом философии и мировоззрения. Ньютон был глубоко духовной личностью, серьёзно интересовался астрологией, оккультизмом и алхимией. Он был скорее последним из великих магов, а не первым великим учёным. Ньютон верил, что Вселенная материальна по природе, но не думал, что её происхождение может быть объяснено материальными причинами. Для него Бог – это тот, кто изначально создал материальные частицы, силы между ними и законы, управляющие их движением. Однажды сотворённая Вселенная будет впредь функционировать как машина, а значит, её можно описать и понять в этих терминах.

Декарт тоже верил, что мир существует объективно и независимо от человека-наблюдателя. Однако для него эта объективность основана на том, что мир постоянно воспринимается Богом и через Бога. Наука поступила с Ньютоном и Декартом так же, как Маркс и Энгельс с Гегелем. Формулируя принципы диалектического и исторического материализма, они препарировали гегелевскую феноменологию мирового духа – оставили его диалектику, но заменили дух материей. Аналогично концептуальное мышление во многих дисциплинах предлагает прямую логическую вытяжку из ньютоно-картезианской модели, но образ Божественного Разума, который был сердцевиной рассуждений этих двух великих людей, из новой картины исчез.

Дисциплины, смоделированные на этой базе, в деталях разработали картину Вселенной в виде комплекса механических систем, огромного агрегата из пассивной и инертной материи, развивающегося без участия сознания и созидательной разумности. От «Большого Взрыва» до рождения солнечной системы и ранних геофизических процессов, создавших нашу планету, космическая эволюция якобы управлялась исключительно слепыми механическими силами. Затем, по дарвиновской генеалогии, когда-то очень давно произошло до сих пор необъяснимое событие: бессознательная и инертная материя стала осознавать себя и окружающий мир.

Хотя механизм этого чудесного явления находится в полном противоречии даже с наименее строгими научными рассуждениями, правильность этого метафизического предположения считается само собой разумеющейся. Исследователи не пришли к согласию даже в том, на какой эволюционной стадии возникло сознание. Однако убеждение, что сознательность присуща только живым организмам и что она требует высокоразвитой центральной нервной системы, составляет основной постулат материалистического и механистического мировоззрения.

Сознание рассматривается как продукт центральной нервной системы и как эпифеномен (надстройка над самим феноменом, явлением)  физиологических процессов в головном мозге. В этой связи интересно, что сегодня очень многие нейрофизиологи с мировыми именами, так же как и исследователи головного мозга ведущих клиник и институтов, выражают глубокое сомнение в данном положении. В материалистической науке индивидуальные организмы являются по сути отдельными системами, способными сообщаться с внешним миром и между собой только через органы чувств; все эти коммуникации происходят в известных формах энергии.

Ментальные процессы объясняются с точки зрения реакции организма на окружающую среду и творческой обработки сенсорной информации, полученной раньше и хранящейся в мозге в форме энграмм («В разуме нет ничего, чего не было бы раньше в чувствах» - Джон Локк). Воспоминания любого вида требуют специального материального субстрата – клеток центральной нервной системы или физико-химического генетического кода.

В психиатрии и психологии закрепилось понятие о новорожденном как о tabula rasa (пустой, чистой доске), а о его развитии как о полностью определяемом последовательностью детских воспоминаний и переживаний. Современная медицина отрицает возможность того, что опыт биологического рождения записан в памяти ребёнка в связи с недоразвитостью коры головного мозга у новорожденного.

В материалистической психологии доступ к любой новой информации возможен только по прямому сенсорному каналу при помощи перестановки старых данных и совмещении их с новыми. Даже такие явления, как разум, искусство, религия, этика и наука сама по себе объясняются как продукты материальных процессов в мозге. Вероятность того, что человеческая разумность развилась из химического или первобытного океана благодаря случайной последовательности механических процессов, кто-то недавно очень удачно сравнил с вероятностью того, что ураган, пронёсшийся через случайную помойку, случайно соберёт «Боинг-707».

И в этом невероятном допущении заложено метафизическое положение, недоказуемое существующими научными методами. Такое понимание, крайне далёкое от научного образца информационного процесса (как яростно утверждают его сторонники), вряд ли представляет собой больше, чем один из ведущих мифов современной науки.

Объяснительная слабость старой парадигмы ещё более очевидна в отношении таких важных социокультурных явлений, как шаманизм, религия, мистицизм, ритуалы перехода, древние мистерии и церемонии целительства в различных культурах. В нынешней тенденции низвести мистические переживания и духовную жизнь до примитивного суеверия, психопатологии или неразрешённых детских конфликтов и зависимостей ясно видно серьёзное недопонимание их истинной природы.

Попытку Фрейда приравнивать религию к неврозам навязчивых состояний можно считать адекватной в лучшем случае лишь к одному аспекту религии – исполнению ритуалов. Он оставил без внимания ключевое для развития всех великих религий значение самостоятельного опыта переживания альтернативных реальностей.

Столь же сомнительны бесчисленные теории, вдохновлённые психоанализом, которые пытаются объяснить исторические события апокалипсического размаха (войны, кровавые революции, геноцид и тоталитарные системы) как результат детских травм и других событий из биографии исторических личностей.

Недостаток приемлемых объяснений у старых моделей представляет только одну сторону их негативной роли в науке. Кроме того, они оказывают сильнейшее противодействие непредвзятому освоению новых наблюдений и областей, как только оно оказывается несовместимым с их базисными предположениями о реальности.

Сотворённый материалистической, механистической наукой образ вселенной является прагматически полезной конструкцией, помогающей организовывать наблюдения и получать данные. Однако его слишком часто путают с точным и всесторонним описанием реальности, в результате чего такое мировоззрение считается обязательным для нормальной психики. Серьёзные отклонения от подобного «правильного восприятия реальности» рассматриваются
поэтому как знаки серьёзной психопатологии, отражающие расстройство или повреждение органов чувств и центральной нервной системы, общее нездоровье или болезнь.

В этом контексте необычные состояния сознания обычно считаются симптомами умственного расстройства. Сам термин «изменённые состояния сознания» ясно предполагает, что они представляют собой искажённые или неполноценные версии правильного восприятия «объективной реальности». Поэтому главной ориентацией в психологии и психиатрии становится устранение любых необычных явлений и симптомов, а вслед за тем возвращение индивида в мир согласованных восприятий и переживаний, в консенсуальную реальность. Такое положение дел не только не удовлетворяет растущий человеческий разум, но и представляет серьёзную опасность для всей человеческой цивилизации.

*** 

Иллюстрация из Интернета