Последний из могикан

Цветет капустняк по кустам тут и там.
Поют допотопные птицы.
И едет по дикой тропе капитан,
а с ним две заморских девицы.

Постарше – брюнетка, и с виду умна,
зовут ее, вроде бы, Кора
и на капитана взирает она,
как взяточник на прокурора.

Другая – поменьше, девчонка пока,
Лили – белобрысая крошка
и рядом с ней прыгает без поводка
облезлая черная кошка.

   Несет, понимаете, девушек черт
   К папаше – майору в заброшенный форт.

Скулит капитан: "Поломатая жисть!
Нашлись – боевые подруги!
Теперь умываться придётся, кажись,
и в брюки влезать, как в подпруги.

У нас без того по макушку чудес:
гуляют пантеры и волки,
набит краснокожими девственный лес, –
под ёлку не сесть вез двустволки.

Индейцы – бесхитростные пареньки,
в бритье понимают немножко.
Пойдёт, я так думаю, на парики
облезлая черная кошка.

   Индеец прихватит, – не рвись и не вой!
   У нас даже повар с босой головой.

Тропинку уже обступили вконец
природа и всякая флора.
"О, где наш папаша? Где храбрый отец? "–
Рыдает прекрасная Кора.

И ей в унисон подвывает Лили:
"Подайте же ложку и миску!
Мы б с киской бизона сейчас уплели,
а после б доела киску!"

Грустит капитан: "Прокорми этих баб,
когда ни овсянки, ни манки!
Я сам на армейской диете ослаб, –
какой-то скелет, а не янки! "

Вдруг верная кошка промявкала : "Мня!
Спасайтесь, подружки! Засада! "
И выскочил из-за ближайшего пня
Индеец, как демон из ада.

   Здоровый такой краснокожий бугай
   И страшно опасный, хоть деток пугай.

"Я – Магуа! "– путникам он говорит.
"От Магуа белым не скрыться!
Который из вас, понимаешь, не брит?
Пожалуйте, граждане, биться!

Когда я рычу, то гробы приготовь,
Тикают и волки и гризли!
Мешками цедил я невинную кровь!
Мне блохи всё темя изгрызли!

С Лили и гусара я скальпы сниму,
повешу на пузо, как брошку,
помилую Кору и замуж возьму,
а кошку пущу на окрошку!

   Молитесь за грешную душу мою!
   Сейчас я вас, братцы, немножко убью!

Но Кора вскричала: "Не стану рабой!
Вперёд, человеки и кошки!"
И вот закипел жизнерадостный бой
на этой таёжной дорожке.

Весь лес содрогался, гудел и гремел,
как-будто столкнулись в нём танки!
Пусть в песнях, прославит грядущий Гомер,
как бились с индейцами янки!

Но Магуа был и смышлён и силен,
он всех бледнолицых осилил.
Осиливши, их попривязывал он
за белые руки к осинам.

   Осины трясёт слабонервная дрожь,
   а Магуа точит заржавленный нож.

Не белым ещё умирать не с руки,
ведь рядом, без всякого дела,
в кустах у весёлой, как пьянка, реки
другая команда сидела.

Один - бледнолицый, а двое - цветных,
все трое, как звери, здоровы
и мирно жевали одно на троих
седло первобытной коровы.

Был тот бледнолицый известный стрелок,
имел соколиное око
и звали его дефицитный чулок
от Арктики до Ориноко.

Я сам, понимаете, лично видал,
как в небо без промаха он попадал.

А рядом - его собутыльник и друг,
коллега по битвам и пище
известный в окрестных лесах Чингачгук
по кличке Великий Змеище.

И Ункас под боком, змеищев сынок,
наследник отцовского леса,
по паспорту вовсе сопляк и щенок,
а силой, как два Геркулеса.

Сидят они смирно, корову жуют
без хлебушка и без горчицы.
Над речкой покой, тишина и уют,
приятно в прохладе харчиться.

   И мудрые речи привольно текут
   на весь, понимаете, Коннектикут.

Чулок говорит: "Я простой зверобой
и слабого в жизни не трону.
чего б я ввязался с гуронами в бой?
Ухлопаю лучше ворону!"

"А мне все равно!" - отвечал Чингачгук.
"Имелись бы лишние скальпы!
Пускай по лесам я скитаюсь без брюк,
зато томагавок - как скальпель!"

А Ункас молчал и над мясом икал.
Он думал: "Не лопнуть бы, братцы!
Я самый последненький из могикан,
мне надо получше питаться!"

   Вдруг Ункас к земле, как тростинка приник
   "Кого-то прижучили за воротник!"

Друзья возмутились: "Какой это тать
без нас собирается грабить?
Давайте того самозванца хватать
и вешать за ноги на грабе!"

Пошли они сквозь бурелом напролом
и вот перед ними картина
постыдная очень, как гость под столом,
и скучная, как скарлатина.

Несчастные жертвы опухли от слёз,
скучают и стонут бедняжки.
А Магуа с ножиком лезет всерьёз
им букли срезать и кудряшка.

   Хватает он бедную кошку
   за левую заднюю ножку.

Но хитрый, как змей, прошептал Чингачгук:
"Мы воины или макаки?
Давайте злодея возьмём на испуг
без кровопролитья и драки!"

Вперёд поскакали все три молодца,
как на дискотеку девицы,
и Ункас подталкивал в спину отца,
а сзади бежал бледнолицый.

Завыли они, закричали они,
как рота штрафная на фронте,
как выть не умел даже в лучшие дни
кликуша Валерий Леонтьев.

   И чуя в том вое зловещий намёк,
   злодей добросовестно в обморок лег.

И быстро они посрезали ремни
с девиц, капитана и с кошки
и бросились через овраги и пни,
царапая нежные ножки.

Бежали, буквально теряя штаны,
сквозь разные дебри и чащи,
бежали, как пенсионер от шпаны
непьющий и некурящий.

И вот перед ними заброшенный форт,
последний оплот бледнолицых,
и сотня солдатских откормленных морд
выглядывает сквозь бойницы.

   И, храбрый от носа до кончиков шпор,
   навстречу выходит папаша-майор

Он девочек милых в объятья берет
за талии и за подмышки
и каждой, конечно, в раззявленный рот
сует пищевые излишки.

Потом говорит: "Господин капитан,
приказ выполняйте без спора!
Довольно я Кору растил и питал,
пусть будет супругой вам Кора!"

В конфликты с начальником лучше не лезть,
с ним споры решают без драки.
Сказал капитан заунывное "Есть!"
с усердьем побитой собаки.

Бледнее скульптуры стоит капитан,
а Кора ему обрыдала кафтан.

Теперь бы пристроить малютку Лили
хотя б за колхозника, что ли?
Довольно таскать ей у папы рубли
и с кошкой гундосить бемоли.

Вперёд, женихи, как на жирный пирог,
искать ребятишек в капусте!..
Почуяв беду, Чингачгук и Чулок
тихонько присели под кустик.

И бросился в лес боевой гарнизон,
спасенья всеобщего ради,
ревмя заревев, как Иосиф Кобзон
на международной эстраде.

   Лишь Ункас в позиции светского льва
   спокойно стоял и жевал рукава.

Он был, как великий Октябрь, краснокож,
пожалуй, красней помидора,
но издали на человека похож
и чем не зятёк для майора?

И вот он попался, как суслик в капкан,
зашелся в рыданьях и плаче:
"Я самый последненький из могикан
и Лилька меня раскулачит!"

Бежать бы скорее, но за волоса
вцепились и Лилька и киска:
"Мы тоже пойдем могиканить в леса!
Сдавайся, бродяга, без писка!

   Веди продолжать свою нацию
   в канадскую резервацию!"

Читатель, давай не махать кулаком
и рвать от обиды рубашки!
Совсем, как на нашем заводе партком,
исчезли в лесах могикашки.

А если найдется ещё Хаз-булат
с индейской раскрашенной рожей,
То это метис или вовсе мулат,
фальшивый насквозь краснокожий.

Ушли ирокезы с насиженных мест,
пропали куда-то гуроны,
никто бледнолицых сегодня не ест
ни жареных и ни вареных.

   На пшёнке живут и картошке
   наследники Лильки и кошки.