Сто двадцать четвертый лови...

Ты сам все знаешь.

Пока я тут мямлю, пишу стихи,
Ты там катаешься на верблюдах и приходишь ко мне во снах,
Говоришь со мной о погоде и о делах,
О своих вечных придурях и долгах,
Невзначай касаясь моей руки.

Ты смеёшься о чем-то, в ресницах прячешь глаза,
Мол: "Такая у нас судьба, подруга..."
Я смотрю на тебя и вспоминаю, как туго 
Мне было когда-то, как боль моя, словно вьюга,
Водила меня по кругу. По замкнутому кругу...
Не давая по тормозам.

Я и сейчас узнаю тебя в толпе, в толчее прохожих,
До пуговиц на зимней куртке, в которую ты одет,
А прошло уже столько лет... Господи, столько лет!
Я усмехнусь легонько, скажу: "Привет...
Мы с тобой отчаянно непохожи...
Сто отличительных личных примет,
Месяцев и недель... Из заката в рассвет.
А ты — тот счастливый день, что давно мной прожит."

Но ты прячешь в карманы ладони: "Не говори чепухи... 
Мы тут все не больше чем актёры немного кино,
Шутим, открывая и закрывая беззвучно рот, пьём вино.
Я, как масло в огонь — без сроков и "как давно"...
Я смотрю на тебя сейчас, а ты пишешь стихи.

И не важно, пять там, десять иль двадцать пять...
Вот такая у нас судьба, подруга!
Нет ни страсти уже, ни боли, ни былого адского круга...
Я тебя не покину: ни зима, ни пропасти, ни разлука...
Я буду скучать по тебе, где бы я ни был. Не отдавая себе отчёта — океан или вьюга
За воротник...
А ты будешь писать."