Тихая моя родина

Вечер наступал пятнадцатиминутными рывками, за осевшим солнцем подбиралась луна, и небо, накрывшись смущенными облаками, начало плакать, омывая теплый асфальт. Под всей этой красотой виднелся квартал высоких жилых домов, которые наперекор друг другу тянулись вверх, а маленькие казенные здания уныло стояли между тирадой этих бетонных многоэтажек.
Я стоял возле свое школы, к дверям которой я ходил предыдущие одиннадцать лет и ровно в семь минут девятого открывал их. На глазах учителей я вырастал и под их замечания приобретал характер и повадки, а они на моих глазах лишь старели. Помнится, место моей первой школьной драки, где я изрядно переборщил и был на грани отчисления, но отделался лишь легким испугом, а оппонент -  переводом в другую обитель знаний.
Пять лет назад, когда я учился в седьмом классе, к нам перевелась новенькая. Помню мы сидели в кабинете русского языка и слушали с Пашей унылый урок о зарубежной литературе. В прошедшие зимние каникулы мне удалось изрядно набить голову Конон Дойлем и Даниэлем Дефо, по этой причине прочитывание очередной рецензии на «Робинзона Крузо» казалось мне чрезмерной заумной и глубоко нелепой.
Тем временем, без стука распахнулась дверь и вошли двое: классная руководительница и какое-то неведомо красивое русоволосое создание. Мы встали поприветствовали наших наставников, как вдруг наши с ней глаза встретились. Еще долго я буду помнить её улыбку, манеру разговаривать, легкую походку и вечно игривые глаза. Но тогда я заметил лишь ее смущение и оголтелые рты одноклассников, для которых появление еще одной красивой девушки сулило много хлопот: борьба за ее внимание и места с ней. Учительница представила новенькую классу, затем по-деревенски ухмыльнулась и отошла.
Через месяц Даша освоилась, наши глупые шутки начали хоть как-то ее забавлять, а мы стали меньше на нее пялиться. Моя же влюбленность с каждым днем набирала обороты, и я очень быстро понял, что почему-то стал выдвигаться в школу раньше обычного, чтобы совершенно «случайно» пересечься и разговориться с ней. С приключенческих романов я перешел на более лиричные и познакомился с «Бедной Лизой» Карамзина, «Айвенго» Вальтера Скотта.
Как-то мне удалось позвать ее на прогулку и с того весеннего дня мы стали дружно посещать все парки и скверы нашего района. Помню у нее была маленькая сумочка цвета коры дуба и какая-та невзрачная, вероятно мамина, косметичка. В самый неподходящий момент она доставала расческу и начинала укладывать свои, и так уже причесанные, волосы. Это могло происходить в любое время прогулки и в совершенно любом месте. Обычно я и виду не подавал, но если она замечала во мне хоть малейшие признаки возмущения, то тут же предлагала свои услуги по укладыванию и расчесыванию моих кудрей. Расческа начинала кромсать мою голову, поэтому уличный «фэшн» превращался в погоню. Домой я возвращался всегда более ухоженным нежели когда выходил.
Если выйти из школы в сторону церкви, и дойдя до крайнего подъезда, который стоит следующим после банка и парикмахерской, свернуть направо и дойти до дороги, что параллельна церкви «Утоли моя печали», то вы обнаружите себя на главной улице моего детства – Луговом проезде. Улица живет между двумя парками «850-летия Москвы» и «Братиславским». Меж этих домов прошли два запоминающихся момента моего взросления.
Первый случай был связан с хулиганством. Это было летом, и я гулял с самым отбитым человеком, которого я когда-либо знал, а все по тому, что все мои друзья были где угодно, кроме как дома, а меня мой полноценный отдых ожидал не раньше, чем в следующем месяце. Мы гуляли, и я слушал сотый раз его байки о том, что он кого-то побил и кому-то забил. Асфальт пек наши ступни, и мы искали место для поедания чипсов и газировки.
Баранов заметил «заброшку», так он называл оставленные и забытые владельцами и жизнью машины. Это была трижды разваленная и столько же раз залатанная «Волга». Мы подошли к чуду советского автопрома и открыли дверь. Удостоверившись что ничего не произошло, Женя сел в «заброшку», я поступил также. Мы открыли чипсы и газировку и вовсю облокотились на едва остывшие сиденья салона. Через десять минут мы успели послушать музыку, прочитать состав пустой пачки чипсов на киргизском, выпить два литра колы и посоревноваться в самом древнем конкурсе настоящих пацанов.
Заглядевшись на солнце, я зеваю, и сразу же отправляюсь в мир снов, но перед этим даю Жене чекушку на мороженное, он выходит из машины и я погружаюсь в себя. Топот шагов, яркое солнце греет веки, слышу ворчанье голубей справа от меня. Сон показывает мои каникулы в деревне: я бегаю за живностью, повторяю выкрики сокола, катаюсь на черной свинье и окунаюсь в горную речку.
Вдруг мне становится жарко, река начинает меня обжигать и закипать. Через считанные секунды она обращается в пучину лавы – я в пекле, мне некуда идти, все что я слышу – это какие-то стуки. Солнце превращается в нечто жуткое, но оно холоднее лавы и камней, по которым я пытаюсь перебежать.
Я вскакиваю. Весь в поту, глаза плывут, моя мокрая рука обжигается о сиденье и на ней сразу же выскакивает волдырь. Двигаю ногами, но ортезы что на мне сильно нагрелись, и они тут же жгут кожу ног от пяток до бедра. Вся поверхность кабины горит, я пытаюсь открыть дверь, с лица соскальзывают очки из-за обилия пота, вновь дергаю ручку, чувствую всем телом боль, пот начинает жечь вместе с жаром все мое тело. Я смотрю в окно и вижу этого прохвоста, он смеется и держит дверцу. У меня сушит во рту, стекают брови и ресницы, жжет собственный пот. Я не знаю, что делать, силы меня покидают, истошно ворочаюсь по салону Волги, как внезапно у меня темнеет в глазах и я падаю навзничь.
Просыпаюсь от щелчков моих зубов и каких-то лязгов. Мелкие световые гаммы рассеиваются, и я сквозь пленку бессознания слышу «Не надо, кажется нормально». Секунда, я вижу очертания лиц моих друзей. Вдруг меня вновь бросает дрожь, и я сильно смыкаю челюстью свой язык.
Через двадцать минут и литра холодной воды сижу дома, умываюсь перед ужином, а Женя, как потом оказалось в те же мгновения поясняет Кириллу смысл своей шутки.
Второй случай, произошел на футбольном поле, я стоял на воротах и вправлял мозги защитникам, матч шёл своим безынтересным ходом и потихоньку превращался в дриблинг между нападающими. Внезапно, летит мяч, и я его ловлю … лицом. Восхищённая ругань в мою сторону. Неделю назад врач выписал мне рецепт на очки. Брал их с мамой, совершенно новые с какими-то несусветными линзами и чехлом. Стою перед мамой, в левом глазу синяк, очки в её ладони, сам мяч их разобрал по «шпунтикам», за что в ворота не был пропущен. Мама ругает, но её не слышно, гордость за «сейв» заглушает все и вся.
От Лугового проезда перехожу к детской площадке возле дома. Вместо старых чугунных качелей – современный обрезиненный детский комплекс. И грустно, и радостно. Ступаю дальше, детские визги сменяются дорожным шумом, и вновь ничего былого -  киоск с мороженным за 5 рублей, уже как год снесен.
Меня берет сильнейшая грусть, я нервно закуриваю и гуляю дворами. Воздух легчает и земля безропотно поддается моим уставшим ногам. Шаг – дым, дым – шаг, я иду и стараюсь не смотреть по сторонам: у меня дикая неприязнь ко всей новизне, «убираетесь» - думаю я. Звонок.
- Алло, ты долго? Я жду!
- Нет, подхожу, - отвечаю я.
От реки веет сыростью, луны не видно, только пароход спесиво срывает молчанье луны. Я говорю:
- Я слышал, что жизнь соткана из былых воспоминаний, как из лоскутков. Как думаешь, это правда?
Не дожидаясь ответа, начинаю спорить, но не осознаю, что собеседник и ухом не ведет. Спустя мгновения замолкаю и взяв ее ладонь, смотрю на соседний берег. Спустя еще пару мгновений, словно очнувшись ото сна, она целует меня в щеку и говорит:
- Но нитки всегда новые.
Гул парохода.