Страсть монархов и слуг

СТРАСТЬ МОНАРХОВ И СЛУГ

Маленькие драмы для чтения

       НЕЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК АРАКЧЕЕВА


Действующие лица:




Аракчеев Алексей Андреевич – граф, наместник императора Александра Первого

Охотников Алексей Яковлевич – штабс-ротмистр, любовник жены Александра Первого

Григорий    -  слуга Аракчеева

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


Сцена первая

Сентябрь 1825 года. Знаменитое поместье  графа Аракчеева Грузино под Петербургом. Кабинет генерала. Зеркала завешены черной тканью. В доме траур. Горят свечи. Входит Аракчеев в парадном мундире генерала. Подходит к письменному столу,  перебирает бумаги, задумчиво изучает какой-то листок, потом  зовет слугу:

Аракчеев:

Григорий, посмотри,
Графиня встала?
Скажи:
Уж граф зовет. Поди, поди!

Слуга выходит. Но тут же возвращается с пакетом.

Слуга:

Письмо от государя!

Аракчеев (продолжает читать листок). Устало повторяет:

Настасья встала?

Слуга:

Но как же, господин…
Покойник может встать?
Вчерась  похоронили,
И дело не пойдет уж
Вспять,
А вы зовете все графиню!

Аракчеев:

Я сечь тебя велю
И запорю,
Коль не ответишь
На вопрос:
Графиня встала?

Слуга:

Графиня спит,
Она устала
И видит вечный сон,
Спаси вас Бог!

Аракчеев пристально смотрит на слугу. Кладет листок на стол и говорит медленно:

Зачем, скажи, дурак,
Убили вы Настасью?
Не ей вы голову отрезали-
Мою!
На ней же, дурень ты,
Престол держался.
Ответить, говоришь,
Царю?
А не могу! –
И вам не будет счастья…
Падете все под смутой,
Аль забыли,
Ужели ж бабки вам не говорили
О временах, когда царей
Свергали,
Полякам, шведам помогали
И ели трупы – нет,
Не лошадей, младенцев!
(Кричит):
Чего вы добиваетесь в Грузине?
Вас голод измотал,
Вам негде жить,
Кто, кто вас обокрал?
Настасья, я иль царь?
Ответь мне ты –
Стоишь тут, как боярин
Разодет, насыщен,
Надушен,
Ухоженный со всех сторон
Той, чье тело ныне
Отдано червям
В могиле,
Куда теперь хочу я сам,
А вы подите все
К чертям!

Слуга (дрожащим от  страха голосом):

Простите, барин,
Ответ-то будет государю?

Аракчеев:

Вот сядь и напиши ответ
Ты сам.
Как бунтовать – все молодцы,
А как ответ держать –
Мол - дураки!

Слуга (падает на колени, плачет, протягивая письмо Аракчееву):

Простите, господин,
Возьмите
Вы послание царя,
Хотя б прочтите,
Ну не губите
Вы себя и нас!
Графинюшку убили подлецы,
И, знаете ли, из любви!

Аракчеев:

Да кто ж так до смерти
Ее любил?

Слуга:

Не ее – вас.
Вас любят наши девки все,
Ну прямо до одной,
С ума сошли, прохвостки,
Мокрохвостки,
И каждая свою имеет страсть
В постелю к вам попасть,
Прости, Господь, -
Настасьей стать!
Быть барыней,
Хозяйкой вам,
Чтоб остальные – на посылках…
И бить всех по мордам!

Аракчеев:

Да, что-то помню –
Золотая рыбка
Служанкой бы плыла
По океану
И исполняла все желанья
Черни.
Давай сюда письмо царя.

(Распечатывает, читает, усмехается)

Вам плохо, государь?
Нога болит и голова,
И душка замирает, да?
А мне-то каково?
Ни тела, ни души
У генерала нет,
Чугунное лишь сердце
Под мундиром
Стучит по наковальне.
Вот мой ответ вам –
Нет,
Не быть мне в Таганроге,
Уж станьте великаном сами
И покажитесь так
Перед народом!
Ах, вы хотите,
Чтобы я вышел
Перед всеми,
Раскрыл объятья бунту,
Молвив:
«Ну вот он, я,
Чудовище и демон,
Убейте же меня!»
Они убьют,
И только этого и ждут,
Давно, уже два года
Ножи точат
И пистолеты заряжают
Голицын с бандой
Либералов,
Которым я замазал рот,
Чтобы признали наперед,
Еще на тыщу лет –
Где православие,
Где - подлый бред
Масонского подворья!
А то и садомит,
И обер-прокурор –
В одном лице,
Потом еще – министр
Духовных дел,
Народу-то какое пробужденье!
Люби, куда хочу –
До самого последнего
Забвенья –
До самого бунта
И отреченья
Романовых с российского поста.
И это – не погибель
Государства?
Теперь Голицын
Лишь почтарь,
Я победил,
Настасья ж оказалась виновата!
А государь?
Увы, не выставил ограды
И погубил голубку,
Чьи руки тут вот
Целовал,
Конечно, лгал,
И в этом – весь его либерализм.
И кто б теперь его спасал?
Нет, берегись,
Престол российский!
Глава отрезана – не та
Пока…
А мое закланье
Екатериною определено
Давно,
Для вас она старалась,
Александр,
И время, кажется, пришло –
Мое,
Но почему могила
Женщине досталась?

Протягивает написанное письмо слуге. Садится в кресло и спрашивает:

Итак, Настасья встала?

Слуга крестится, кланяется и выходит из кабинета.

                Сцена вторая

Аракчеев сидит за столом, низко склонив голову. На диване перед ним – Алексей Охотников.

Аракчеев ( не поднимая головы):

Вы как сюда вошли?

Охотников:

Вы меня видите?

Аракчеев:

Еще бы! Вижу все
Такая у меня работа.

Охотников:

Покойных  доставать из гроба?

Аракчеев:

Какая разница –
Покойный иль живой?
Шутите эти шутки
Не со мной,
С которым кончено
Все навсегда,
Какая ж мне беда –
Ты дьявол или  ангел
И есть ли у тебя крыла?
Ну, говори,
Пришел за мной?
Тогда бери и уходи.

Охотников:

Я не из тех,
А просто так зашел –
Спросить…

Аракчеев:

И на том свете
Все никак не можешь
Уяснить,
За что зарезан
Зверски?
Ужли так глуп ты,
Молодец?
Не надобно пасти
Чужих овец,
Тем паче – царских.

Охотников:

Но вы любовь-то
Признаете!
Вон как скорбите
По своей служанке,
Другим любовь
Запрещена?
Вот и сейчас считаете,
Что правы?

Аракчеев:

Вот у меня была Настасья
Одна,
А у тебя их было две.
Конечно, счастье
В глупой голове,
Когда такие женщины
Ее кружат!
Одна – императрица,
Другая…

Охотников:

Всего лишь фрейлина,
Загряжская, служанка…

Аракчеев:

Дурак ты, братец,
Пусть не по чину
Нынче сказано тебе –
Все ж – мученик,
Однако, хоть сейчас
Ты пораскинь мозгами –
За что убит.
А, может, и не за служанку,
За внучку царской бабки?
Хотел сломать бастардке
Именитой жизнь?
И не подумал, почему
Все состояние Загряжских
Ушло за нею,
А потом – уж этого не знаешь, помер –
И состоянье Гончаровых?

Охотников:

Не может быть!

Аракчеев:

А, кажется, что там (показывает наверх)
Должны бы рассказать друг другу
Все как есть.
Иль в разные места
Отправлены?
Ты – вниз, красавица  Поссе – наверх?
Иль все наоборот?

Охотников:

Да, как-то встретиться
Не удалось
С мамашей «парижанки»,
А, может,  просто нет ее еще
У нас?

Аракчеев:

Все может быть.
Нам трудно оценить,
Кто – там, а кто –
Среди живых,
Как ты, вот, бродит.
Ну, говори,
Чего Настасья хочет.
За этим ведь пришел?

Охотников:

Настасья ваша любит,
Но без души она пока
Душа  у вас тут будет
Сорок дней,
И я боюсь, погубит
Она народу много.

Аракчеев:

Остановить ее нельзя?

Охотников:

Душа Настасьи –
Ваш оруженосец,
Она разит с плеча
Любого, кто ваш враг,
И никого не спросит.
Аракчеев:

То бишь, за голову ее
Падут другие?
Где? И какие?

Охотников:

Те, что в мундирах.
На площади,
Потом – в петле.
Падут невинные,
Вот что обидно
Служанке вашей.
Так мне она сказала
И передать вам приказала,
Чтоб береглись –
Не ездите к царю,
Вас там отравят.

Аракчеев:

Как будто я не знаю!
Да в этом разве дело?
Пусть травят, режут,
Дошел я до предела,
Хочу к Настасье.
Она ведь ждет меня,
Коль любит?

Охотников:

Да, любит, но не ждет.
Вам места рядом нет пока,
И надо ждать,
Иначе, если и придете,
Но двери нужной не найдете
И вечно будете блуждать один,
Вот так, мой господин.

Аракчеев:

Услугу оказал ты мне,
Ценю.
Так задавай свои вопросы,
Отвечу, на какой смогу.

Охотников:

О дочери моей, Элизе,
Отравлена была?

Аракчеев:

Не я, не думаю, что государь.
Он дочь любил.
Но есть иные силы,
И кто держал  мензурку с ядом –
Узнаешь только там…

Охотников:

Еще один вопрос позвольте:
Неужто  вы служанке в ноги
Бросаете сейчас Россию
И престол?
Царя вы предаете,
Которому служили
До сих пор,
Казалось, преданно, без лести…

Аракчеев:

Не много ль чести
Ты, ротмистр, себе забрал?
Меня еще никто не обличал
Кромя поэтов,
Но кто в истории поверит
Этим…

Охотников:

Поверят, генерал,
И не поэтам,
Их стихи – та черная картинка,
Которую для вас нарисовали
Уже Романовы.
Они вам не простят!
За вас погибнет
Невинный человек –
Милорадович!
Ведь вы зовете бунт –
Не тем, что испугались
Масонского отмщенья,
А тем, что вы спиной
Устали прикрывать
Престол
От возмущенья,
И смерть служанки –
Лишь предлог,
Признайтесь!
Вам кажется сейчас,
Что вы сошли с ума.
Да, сегодня вы безумны,
Но не от горя,
А от надвигающейся бури
На престол.
Сейчас он в вашей власти –
Вон документы на столе,
Там списки заговорщиков,
И все они у вас в руке,
Но вы не действуете, нет,
Чего вы ожидаете? Паденья
Русского престола?
Неужто этого хотели
Вы столько лет,
Служа царям?

Аракчеев:

Тогда собратья с вами мы
По делу одному-
Предательству,
Не так ли, брат Охотников?
Любовь ли вас вела
В альков покинутой Елизаветы,
Когда она устала ждать царя,
А вы решили утешать
Императрицу до рассвета,
То той поры, когда
Гвардейцы взяли б топоры
И отдали бы трон Елизавете?
Не эти ли лелеяли мечты
Вы,
На царственной постели?
Какой же вы наивный,
Полагали,
Что в тайном сыске
Ничего не знали?
Да ваши же поэты помогли
Нам все понять,
Елизавете гимны сочиняя –
Вот глупцы!

Охотников:

Кому же вы сейчас готовы
Трон отдать?
Масонам – Пестелю
И Трубецкому?
А царствовать они готовы?
С Россией будет что,
Коль власть они возьмут?

Аракчеев:

А, знаете, Охотников,
Настасье трон отдал бы,
И не глядя!
Такая женщина была –
Царица настоящая,
Не то что эти немочки-
Принцессы
С чахоточной душой
Европы.
Они – не я – погубят
Государство,
Наследников нам изведут
Своей природной хворью –
Чахоткой,
Уж поверьте.
А я приму свой жребий –
Тут, в поместье.
Не сдвинусь с места.
Пусть без меня все,
Что хотят, берут,
Мне это уж
Совсем не интересно!


Охотников:

Прощайте, граф

Аракчеев:

Прощайте, ротмистр, идите!
От наших разговоров так устал я,
Пойду-ка, посмотрю:
Настасья встала?






ПУШКИН, ЭЛИЗА ХИТРОВО И НЕИЗВЕСТНЫЙ МАЛЬЧИК

Действующие лица:



Пушкин Александр Сергеевич – поэт

Пушкина Наталья Николаевна – его жена

Павел Петрович Вяземский – сын  Петра Андреевича Вяземского, поэта, друга Пушкина

Лакей



                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


Сцена первая


Апрель 1834 года. Квартира  Пушкиных в Петербурге. Александр Сергеевич сидит за письменным столом, у него на коленях – Наталья Николаевна. Пушкин  ласково проводит  тыльной стороной ладони по щеке жены, заправляет выбившуюся прядь волос за ухо. Она придерживает его руку своей.

Пушкин:

Пуста, Наташенька,
И так легка,
И хороша,
Не надо ехать мне
В Москву
И прятаться от жутких
Криков,
А все же с животом
Ты бесподобна,
Нам не продолжить ли
Уроки материнства?
Как бы балы
Желанья не отбили
У тебя
Производить на свет
Младенцев
Также бесподобных!

Наталья Николаевна:

Балы? Когда они мешали,
Да особливо вам,
Дражайший мой супруг?
Вы все б меня таскали
По ним до самого
Изнеможенья
И даже на сносях,
Хотя б в домашних тапках!
Не то рожать –
Не то мазурку как-нибудь
Дотанцевать!
Когда-нибудь –
Даю вам слово –
Я в пару встану с кавалером,
Вернемся ж к вам втроем!

Пушкин (смеется):

Кто ж будет третьим офицером?
А лучше – сразу фрейлиной
Царевны!

Наталья Николаевна:

Вот вам смешно,
А мне-то каково?
Утятей ковылять
По бальным залам!

Пушкин (проводит кончиками пальцев  по лбу, носу и губам жены):

Ей тяжело!
А мне – напротив:
Чем больше у тебя живот,
Тем выше у меня
Самосознанье!
Чем ты забавней
В этом томном виде,
Тем я довольней
Чувствую себя,
В гармонии с природой
И в самую негодную
Столичную погоду!
Все девять месяцев
Мне тут царит весна!
Да, кстати (берет со стола газету),
Какие новости газеты дали!
Скончался Аракчеев!
Почил граф с миром
У себя в Грузино,
И, знаешь, по всему,
Никто не поскорбел
Не прослезился о кончине!

Наталья Николаевна (рассматривает некролог):

А ты о нем жалеешь?
Как странно,
Но твои стихи его  оставили
Злодеем
Для многих поколений.
Ты что, теперь себе не веришь?

Пушкин (переносит жену на диван, сам ходит по кабинету):

Ну почему? Я верю, верю,
Однако же, я сильно поспешил
С «злодеем».
Мне б надо подождать
Годочков эдак десять,
Да подойти к наместнику,
Да кое-что узнать,
Понять…
К примеру, к Минкиной любовь.
Как вспомню смерть ее –
И в жилах стынет кровь!
Уж так злодейски
Все ее нарисовали,
А что на самом деле мы узнали?
То, что вельможи руки целовали
Простой служанке,
Сам царь чаи с ней распивал
И тоже ручку целовал!
Так что за женщина была
Настасья:
Колдунья, ведьма или кладезь
Счастья
Для мужчины, перед которым
Согнутым стояло государство?

Наталья Николаевна:

Но, говорили, дворню
Затиранила она,
Свели с ней счеты слуги…


Пушкин:

Ты дворню знаешь-
Все хитрецы и моты,
Они помещика любовь
Между собой распределяют,
Как ходовой товар –
Как деньги, как судьбу!
Они определяют,
Кому падет их Джокер,
Ну та, которая им  станет
Правою рукой
И настоящею хозяйкой.
Они заставить могут
Барина любить,
Кого они хотят,
А ту, которую он хочет –
Возненавидеть и убить!
Они все могут
И в рубище ужасных дикарей,
И даже претерпев плетей,
Цепей
В тюремном темном подземелье.
Вся их борьба – любовь,
Которую питает
Слабый барин к слугам,
И всем нам воздается
По заслугам
На этой сладкой ниве,
Окропленной кровью…
Смертельная последовательность
Есть:
Любовь,
Сеть заговора, месть,
Бунт, революция,
Падение престолов,
Наконец -
Война!
А катастрофы мировой начало-
Страсть Монархов и их слуг.
Ты веришь мне, жена?

Наталья Николаевна:

Любовь моя,
Тебе ли мне не верить?

Пушкин (крепко обнимая жену):

Послушай, женка,
Ты – мой бриллиант,
Но ты же – порожденье
Бриллианта.
Ты  это знаешь,
Дочь «парижанки»?
Ведь до тебя
Она считалась
Первою красавицей России,
И не хватало силы
У влюбленных фаворитов
В Зимнем,
Чтоб опустить глаза
И – мимо, мимо…
Вот так Охотников попался
В дворцовых кущах,
Свою Элизу позабыв,
Хотя в супружестве ей клялся,
Пока муж на войне
Врага губил…
А я тогда совсем младенец был
И кроме бабушки своей
Ты знаешь, женщин не любил!
Кого сейчас держу я на коленях?
Дочь той, которая
Разрушила судьбу
Самой императрице,
Имевшую все виды на престол!
Какое роковое совпаденье!
И мать твоя, и я,
Прозваньем парижане,
Любовь у императоров отняли!
Но как же горько было, бедной, ей
У алтаря без слез
Оплакивать страданья
Того, который умирал,
Которого убил, наверное, злодей,
Лежащий на одре сегодня
Без особенных затей.
А все же
Хотел бы я с ним говорить
И обсудить
Так много из того,
О чем не мог спросить
Из дальнего далека,
Где юность
Поощряла глупость,
Оставив след в истории
Неистребимый –
Всего лишь хулиганское
Четверостишье!
Да, тот еще был я мальчишка…

Наталья Николаевна:

Ты думаешь,
Наместник Александра
Придумал эту казнь
Влюбленным?
Но все же моя мать
С соперницей
Остались живы…
Охотников скончался,
Но по какой причине,
Не ведает никто!

Пушкин:

Наташенька, друг мой,
Не будь такой наивной -
Не Аракчеев тут
Заглавное звено -
Сам царь,
Наместник – исполнитель!
Но исполнитель,
Который ненавидел жен!
Он был мучитель Лопухиной,
Которую ему велела
В жены взять
Его родная мать,
Возненавидевши Настасью.

Наталья Николаевна:

И что – он взял?

Пушкин:

Конечно, клялся ей в любви,
Всем рассказал, как предан
Семейным ценностям,
А через год прогнал
И больше видеть не желал,
Уж как они на пару с государем
Потешались
Над юной девушки
Несчастьем.
Наверняка поехали в Грузино,
Там забавлялись
За бокалом лучшего вина
В России…
Настасье Минкиной вдвоем служили
В овальном зале,
На озере,
Где потолки расписаны  в ампире
Картинами возвышенной любви…
Сатиров!
Маман была посрамлена…
Ну как наивна
Старушенция была!

Наталья Николаевна:

И как терпела это
Несчастная Елизавета?

Пушкин:

А знаешь ты, душа моя –
Ведь не терпела,
И в этом есть…
Моя вина!
Да, да,
Еще не став поэтом,
Я гимн Елисавете написал,
(В Лицее, каюсь, был влюблен
Я в эту женщину – не хмурься,
Ты же лучше!
Подушечку не рви, оставь,
Сломаешь коготочек невзначай!)

(Останавливается перед диваном и машинально начинает развязывать галстук,  потом расстегивает рубашку. Наталья Николаевна  молча наблюдает за действиями мужа).

Наталья Николаевна:

Вы, сударь, что –
Решили это сделать здесь?

Пушкин:

Да, в кабинете,
Но  это наше
Тайное местечко,
Все думают –
Я здесь пишу,
А я здесь – сочиняю,
Правда?
Не медли, дорогая,
Хотя… и так сойдет!

(Падает на диван рядом с женой и, расстегивая на ее теле  блузку, продолжает говорить)

И не случаен был тот мадригал –
Мои наставники - масоны
Мечтали возвести на трон
Императрицу,
Красивую немецкую синицу,
А царь возьми – и усади
Ее в темницу
Императорских покоев…
Вот там Охотников
Ее и успокоил,
Все ночи прыгая в окошко,
Когда луну варила ведьма
В плошке,
И темь кромешная
Скрывала их любовь,
До самых пор,
Пока не пролилася кровь!
Да и моя едва не подмешалась,
Ведь именно за этот
Гимн императрице,
А не за грубость эпиграмм,
Меня решили выслать из столицы
Едва ли не в Сибирь,
Но, слава Богу,
Я в Бессарабию попал!
Смотри-ка – кринолин упал –
И сам!
Какой же недотрога!

Свет в кабинете гаснет.


Сцена вторая

Пушкин уже за дверью кабинета, натягивает фрак. Ему навстречу спешит лакей.

Лакей:

К вам молодой князь Павел Петрович Вяземский.

Пушкин:
Да вижу, вижу. 
Он уж здесь и – прямо в кабинет!
Каков шельмец!

(Хватает за руку гостя (это сын друга Пушкина Вяземского) и отводит его от дверей кабинета, воровато оглядываясь на них)

Не надо так спешить,
Мой дорогой,
У нас с тобой
Путь, знаешь ли, другой!
Мы едем, милый Павел,
К Элизе Хитрово,
В ее салоне
Мне так всегда легко,
Светло…
Хотя заботлива сия старушка
Обо мне сверх всякой меры,
А письма, письма –
Уж какие там примеры
Для молодых!

Вяземский:

Но слышал я –
Как говорил папа,
Вы, Пушкин, плут:
Как только  вам дадут
Посланье от «Эрминьи»,
Вы рады прочитать его
И даже не скрываете того,
Что обнаженная
«Пентефреиха»
Вселяет в вас
Какую-то чудную страсть…

Пушкин:

Учу, учу тебя, негодник,
А ты все тот же
Дамский всеугодник,
И всюду ищешь страсть…
Сие – опасное занятье,
Клянусь тебе!
Папаше ж надо передать,
Что он  ко мне пристрастен,
А надобно ему понять
Обычное поэта любопытство…
Пойдем, философ,
Там, говорят, мальчонку
В свет выводят –
Таинственного принца.
Вот – посмотрим…

Вяземский:

Я слышал – он родился
В Европе от кого-то,
Крещен же императором
Российским
И императрицей Александрой,
А крестят они родственников
Только,
Так кто же этот  мальчик?
Кого-то из германских императоров
Потомство –
Так говорят.

Пушкин:

И Элиза держит при себе
Сего младенца,
Которому сегодня исполняется
Четырнадцать,
А ты мне все про страсть
Толкуешь,
Мне ж интересно,
Как и кем вершатся судьбы
На Олимпе.
Но что Кутузов там теперь блистает –
Очевидно!
Его ведь правнук этот мальчик?

Вяземский:

Кто знает!
Однако отчество ему
Дал император:
Он - Феликс Николаевич!

Пушкин:

Ну что ж,
Счастливец Николай –
Так будет в переводе?
Еще один таинственный бастард,
Еще одна подпорка
У русского престола
С немецкими корнями.
В России и парламента не нужно,
Давно уж ею правит дружно
Внебрачная романовская «дума» -
А что, по-русски либерально,
Хотя не как в Европе,
Но все-таки – оригинально!
Но смотришь – вдруг
Опять очнется кто-то в гробе
И самозванцем сядет на престоле?

Вяземский:

Узнать бы – кто,
С каким лицом?

Пушкин:

Вот то-то и оно,
А на лицо
Пойдем, посмотрим!


Уходят. Пушкин еще раз оглядывается на двери кабинета, потирая шею рукой и рассеянно улыбаясь.



АЛЕКСАНДР ТРЕТИЙ: ИСТОРИЯ ОБ ИЗНАСИЛОВАНИИ


        Действующие лица:



Действующие лица:



Александр Второй – российский император

Мария Дагмар – принцесса Датская, императрица Мария Федоровна, невеста цесаревича Николая Александровича, затем  супруга Александра Третьего

 Александр Александрович Романов – цесаревич, сын Александра Второго, затем император Александр Третий

Петр Андреевич Шувалов - главноуправляющий 3 отделением императорской канцелярии, шеф жандармов.

Илларион Воронцов-Дашков – граф, друг  цесаревича Александра Александровича, сына Александра Второго

Константин Петрович Победоносцев – обер-прокурор Священного Синода при Александре Третьем.

Шпионы Шувалова в роли лакеев

Адъютант Александра Третьего





                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


                Сцена первая


1865 год. 12 апреля. Ночь. Франция, Ницца, вилла Бермон, резиденция русской императрицы Марии Александровны. Зимняя оранжерея    подсвечена, из кущи  диковинных растений и цветов выступают   статуи обнаженных богинь. Рядом с маленьким мраморным купидоном в траурном одеянии стоит датская принцесса Дагмар, крепко прижав ладони к лицу.



Дагмар:
Все кончено,
И князя больше нет.
Красивого и молодого,
Желанного…
Померк мой свет!

(Откуда-то сверху раздаются душераздирающие крики женщины)

Императрица
Плачет,
Кричит,
Как раненая птица,
Утратившая душу,
Вместо которой
Только крик
В груди остался.
Душа же отлетела
Чтобы в последний раз
Облобызать все тело
Того, кто был вчера
Надеждою России,
Кого она в цари
К себе просила
Уж двадцать
С лишним лет!
Но – нет!
Судьба  по-своему
Распорядилась…
Да уж какая там судьба!
Императрица же сама
Сплела
Несчастье своего ребенка,
Немецкие принцессы таковы –
С пеленок
Все они больны,
И это знает вся Европа,
Однако  русские цари
Берут себе их в жены –
Паршивых и туберкулезных!
Там наверху чахотку
Изрыгает мать над трупом
Сына,
Еще одна гниет в столице,
Несчастная Екатерина,
Ольденбургская,
Да хорошо еще не здесь,
Не в Ницце,
И при этом – все приготовлены
В царицы!
Но тут сама природа
Помешала
Вливать отраву в кровь
Императоров России,
И сколько б принцы
Не просили
Просватать зачумленных,
Теперь пора настала
Оздоровить породу.
Да как за это взяться?
О, как же миссия трудна
Завлечь сначала одного,
Потом –другого - брата
Усопшего красавца,
Которому служаночка
Мещерская нужна
И он готов лишиться трона!
Как победить дурную страсть
Русских мальчишек,
Которые легко
Бросаются короной?
Загадка эта –
С отреченьем,
К которому прибегнуть
Здесь готовы
Наследники
Без всякого сомненья.
Что кроется за этим,
Кто направляет
Эти устремленья?
А не пора династию менять,
Уж коль она крадется вспять?
Загадка европейским
Королям!
Там будем вместе мы гадать,
Когда вернусь я после
Погребенья
В свою родную Данию скучать.

(Прислушивается. Шепчет):

Но кто-то в эти кущи
Спускается,
Оставив скорбные покои,
Так это… цесаревич!

В оранжерею входит Александр Александрович, младший брат усопшего наследника, прижимая платок к заплаканному лицу. Увидев вышедшую на свет Дагмар, бросается к ней.

Александр:

Там государыня кричит,
Нет сил
Мне больше находиться рядом.

Дагмар (гладя его по волосам, прижимая голову к своей груди):

Давайте здесь мы посидим,
Нам с вами надо отдышаться.
И дни, и ночи провели
У одра умирающего братца,
И сколько же ночей – одни…
Теперь пора расстаться!

Александр (растерянно):

Конечно, сколько ж мучить
Мы должны
Свои тела
И души?
Теперь есть две минуты,
Чтобы расстаться,
С мыслями собраться
С друзьями встретиться,
Всплакнуть и постараться
Волю взять в кулак!

Дагамар:

Да, это так,
Конечно, надобно собраться
И мне.
Я уезжаю…

Александр:

Ах, вся душа в огне,
И справлюсь ли – не знаю!

Дагмар:

Как я хотела бы помочь
Вашей душе
Нарушить ночь
И перебраться в утро,
Но корабль уж ждет меня,
Я отплываю в Данию,
Мой друг, к отцу!

Александр:

Постойте, разве
Все уже сговорено?
Вы – в дальний путь?
И государь, и государыня
Вас не отпустят!
Вы для них – живейшее
Воспоминанье
О Николае.

Дагмар:

Что делать, милый друг,
Меня уж дома ждут!
И не вдову, и не невесту,
Всего лишь – бедную
Принцессу
Без суженого!
Да, скорбной будет встреча…

Александр:

Тогда прощайте,
Милая Дагмар,
Пусть легкой будет
Ваша встреча
С любимой родиной,
au revoir!

(Уходит)


Сцена вторая.


Там же. В оранжерею спускается император Александр Второй. Подходит к Дагмар, берет ее голову и кладет к себе на грудь.

Александр Второй:

Принцесса,  мне так жаль!
Не передать словами,
Как велика моя печаль,
Я чувствую вину пред вами…
Увы, надежды лучшие пропали
Но скорбь приносит и решенье-
Негоже пребывать в забвенье,
Должны мы жить,
И жить, надеюсь, будем
Вместе с вами!
Вот тут, в тиши, я вам скажу,
Что в вас спасенье вижу
Русского престола.
И вы понять меня должны,
Мы вас  к Романовым
В семью принять  опять готовы,
Да, удивитесь вы,
Ведь суженого больше нет,
Но есть другой, живой, здоровый,
Вам и ему престол Бог повелел
Сберечь,
Россия не должна скорбеть
Безмерно,
Подарим радость ей!

Дагмар (поднимает голову и внимательно смотрит в глаза императору):

О, государь,
Я понимаю вас,
Хотите вы моей помолвки
С Александром.
Не скрою – он мне мил,
Но вот сей час
Принц убежал к своей любимой,
Которая со свитой прибыла
В печальный час сюда.
Давайте будем откровенны,
Для девушки, такой, как я,
Не лучшее из положений –
Уничтожать влюбленные сердца!
По Ницце слух несется,
Что цесаревич
Умер от любви,
Но не ко мне, к другой принцессе,
Вы сами знаете – немецкой…
Король, отец мой,
Требует отъезда дочери своей
Домой,
Пусть положенье прояснится
Теперь у Александра
С известной вам княжной,
А уж тогда мы доберемся
И до протокола.
Хочу еще узнать:
Императрица нездорова?
Не нужен ли уход особый,
Особое же содержанье?
Быть может, ей в Италии
Остаться
Для излечения ее
Тяжелого недуга?

Александр Второй:

Принцесса, вы редко будете
Общаться,
Императрица переедет
В Петербурге в свой дворец,
Где хочет провести
Остаток дней в уединенье,
Она сказала нам:
Ее душа  теперь
Навеки присоединилась
К сыну,
А нам, как понимаете,
Остались только тени…
Я думаю, что через год
Увидимся мы с вами снова,
Мне главное понять –
Согласны ль вы принять
Такое предложенье,
Которое я делаю
С моим огромнейшим почтеньем…

Дагмар:

Мой государь,
Даю свое согласье,
Но до поры
Его не оглашайте,
Понять мы все должны
И Александра,
Он может все решить…

Александр Второй:

Иль сердце всем разбить?
Но не в сердцах ведь дело –
Власть передать кому
Я должен?
Ведь вы не знаете еще,
Что младший сын наш –
Алексей –
Вослед за братьями
Пошел в кусты с неровней,
Всего лишь – с дочерью поэта,
Фрейлиной Жуковской,
Он тайный брак с ней заключил,
И там уже есть сын…
Конечно, этот брак
Расторгнут,
В отместку же он также
Пригрозил отречься
От престола
И убывает далеко от дома
Бродить по свету…
Вот тайный бунт
В семействе царском.
Какой пример
Простому люду
Мы подаем,
Помазанники божьи?
Как правильно сказал
Министр Валуев,
Что снизу сгнил наш Дом,
И только блеск вверху все знают!
Сударыня, ведь это
Добрый случай,
Что удалось нам с вами
Говорить вот в этих кущах,
Где нам свидетели –
Цветы да камни!
Но видит Бог – какое
Будет горе,
Коль народ
Узнает, какая чехарда
Царит в покоях
Зимнего дворца!
Где  цесаревичи бросаются
Престолом,
Будто табуреткой,
Позор, коли узнают,
Кто  правит на Руси святой
Народом!
Да, в семействе нашем
Кутерьма,
И вы тому свидетель,
И вы, Дагмар, лишь вы одна
Помочь нам можете,
Чтоб над Россией
Не разразилась
Худшая беда!


Медленно провожает принцессу к выходу, взяв ее бережно под руку.


Сцена третья



Александр Второй возвращается в оранжерею. Из темноты выходит главноуправляющий 3 отделением императорской канцелярии, шеф жандармов, Петр Андреевич Шувалов. Кланяется  императору.

Александр Второй:

Что слышали, как на духу
Мне говорите, генерал,
Реальна ли моя надежда
На новую помолвку
Принцессы датской
С Александром?

Шувалов:

Все говорю, как на духу:
Принцесса вам
Не солгала,
Она
Готова к браку с Александром,
Хотя едва ли рана заживет
От горького сознанья,
Что цесаревичи любили
Не ее!

Александр Второй:

И это значит – что?

Шувалов:

Да, думаю, что ничего
Не значат
Девичьи терзанья,
Добьется своего,
А под венцом забудет
Все обиды,
Она девица сильная,
Полна амбиций…

Александр Второй:

Ну это ничего,
А главное – здорова!
Я не намерен больше
Рисковать
И подбирать
Больных невест
По белу свету.
А русских девушек
Не подпущу к венцу,
Вы знаете же - царский брак,
Что  бабье коромысло,
Один конец которого в Европе,
Другой – в России,
А политические ведра
На двух концах –
Хороший равновес
Для нас для всех,
Кто правит этим миром.
Как жаль, что мои дети
Живут с закрытыми глазами,
Все грезят о любви,
Не подставляют плечи
Под этот равновес,
Спасительный для всех.

Шувалов:

Да, русские девицы за бортом!

Александр Второй:

Граф, вы можете понять,
Что есть одно условие,
Которое позволит нам принять
На трон кого-то из своих
Девиц,
И даже не аристократку!
Одно условие:
Да, это деньги!
Когда наши вложенья 
Хотя б в одну страну в Европе
Достигнут тех размеров,
Что сделают зависимой-
Хотя б одну страну – большую,
От Российских денег,
Когда мы сможем безоглядно
Диктовать торговые условья
В общем…
Вы понимаете меня!

Шувалов:

О, да!
Страна сейчас в большом
Стесненье –
Крестьянское освобожденье
Нам стоит капиталов…

Александр Второй:

Да и терпенья.
Мне все грозят аристократы
Исподтишка,
Они  подзуживают чернь,
А та и рада
Подбросить бомбу,
Императору
За то, что дал народу
Волю.
А воли оказалось мало-
В придачу захотелось капиталов.


Шувалов:

Да так всегда –
Дай каторжнику волю,
Сними капкан,
Он сразу сунет руку
В твой карман!

Александр Второй:

Чтоб не забыть мне,
Петр Андреич,
Что у тебя в твоем подвале?
Такой донос мне на тебя
Нарисовали…
Жена твоя с штундистами шалит,
В том подземелье сходки
Собирает,
И Библию не так читает,
Потом и жалобы строчит,
Все каторжан освободить
Мечтает,
Которые за «веру» пострадали!
В твоем же доме заговор
Царит?

Шувалов:

Да знаю я, кто написал донос –
Министр Валуев,
Вот кому неймется!
Все ищет гниль
В особняках аристократов,
И неустанно пишет фолианты
О тщете русской жизни.
Я ж ловлю злодеев,
А жена
Мне родила на днях
Сынка – Андрея.
Какие там подвалы,
Подземелья,
Прикована она
К кормилице и к люльке!

Александр Второй:

Ну ладно. Ты сейчас
Пошли своих людей
За цесаревичем,
Пусть проследят,
Послушают,
О чем там говорят,
И донесут.
Доклада преподробнейшего
Жду!


Оба уходят.


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Сцена первая.


12 апреля 1865 года. Ночь. Ницца. Вилла одного из русских аристократов. В гостиной, двери и окна которой распахнуты, в креслах расположились цесаревич Александр Александрович и его близкий друг граф Илларион Воронцов-Дашков. Входит лакей с подносом, на котором хрустальный графин с красным вином и бокалы.

Александр:

Ты нового слугу привез?
Какой-то странный,
Его бы хоть сейчас –
Во фрунт!

Воронцов-Дашков:

Да брось,
Наверное, матрос
Переодетый,
Таких тут много –
Ты знаешь,
Завтра отплываем
С гробом,
Лакеи все наденут
Строгую
«Ливрею»
Бушлатом называется…

Александр:

Сейчас я попрощался
С той, которая,
Возможно,
Причиной
Стала
Безвременной кончины
Николая,
А также моего
Нежданного
Предназначенья
Быть цесаревичем.

Воронцов-Дашков:

Дагмар уехала?

Александр:

Да, уезжает
В Данию,
К отцу.
Но, знаешь,
Что-то мне
Подсказывает –
Ненадолго,
Наш император
Замысливает против меня
Мне нежеланный брак.
Сегодня мой папа
Мне объявил,
Что он желает видеть
Дагмар своей невесткой,
А я – кандидатура жениха!
Ну почему я не свободен
И не могу жениться просто,
На той, которую люблю
И без которой не могу
Я дней прожить,
Которые без чувств моих
К княгине
Все были бы похожи,
Как в могиле!
Мещерский выкрал письма,
Которые писал к Марии я –
Ты представляешь,
Какова свинья
Сей князь, порочный содомит.
Конечно, был скандал,
Маман читала мне мораль.
Потом защитницею
Нравственных устоев
Предстала – кто б ты думал?
Тизенгаузен Екатерина,
Та заявила,
Что Мария
Просто бегает за мной!


Воронцов-Дашков:

Уж кто, а Тизенгаузен –
Всегда тихоня
Сурового монашеского кроя,
Вдруг – распустить язык?
К чему бы это?
Сама всю жизнь несет порок
Под скромным одеяньем,
Родив бастарда,
И спрятавшись за положеньем
Элизы - мамы
И именем фельдмаршала
Кутузова.
С чего такое просветленье
В испорченной душе?

Александр:

И сам не знаю.
Сегодня во дворце
Кто только что не затевает –
Не знаешь, от кого
Чего и ожидать…
Отца же ненавидит знать
За то, что стал
Освободителем крестьян,
И воду мутят тут и там.
И как всем этим управлять?

Воронцов-Дашков:

Так, может быть,
И не в Мещерской дело?
Тяжелое сомнение
Тебя вдруг одолело,
Когда  увидел мертвым
Брата
И понял – его ты тяжесть
Понесешь когда-то,
А есть ли силы?
Скажу тебе –
Здесь – в тишине –

(Смотрит внимательно на прислушивающегося лакея и снова кидает в него бокалом, наполненным вином, оно, как кровь, растекается по белоснежной ливрее слуги, кричит ему):

Иль ты уйдешь,
Иль я тебя убью!

(Лакей выскальзывает за дверь. Воронцов-Дашков продолжает):


Так вот, мой друг,
Мне кажется теперь,
Когда парламенты
Кругом в Европе,
Что только для России
Производят там невест-
Каких угодно,
Всех не перечесть.
Но посуди ты сам –
Зачем же нам
Нести сей  европейский крест
И - главное –
Осуществлять совокупленье
Для рожденья
Наследников престола?
Ты знаешь,
Это как-то даже… нездорово!
Пора бы научиться
Делать государей,
Правителей
Из прочной стали,
Из золота,
Из бриллиантов,
Хоть из чего,
Да насовав достаточно
Талантов
Править и повелевать,
И чтобы был при сем
Избыточно здоров!

Александр:

Ах, друг мой,
Колдовство ты предлагаешь,
А это – ересь…

Воронцов-Дашков:

Конечно,
Но тогда б
К тебе в постель не лезли
Горбуньи,
Иль Фике
В парше!

Александр:

Вот не пойму:
Святое что-то есть
В тебе?

Воронцов-Дашков:

Есть, это дружба
И любовь к напиткам
Редким!

Александр:

Илларион, послушай,
Ты мне друг,
Оставим разговор о власти,
Я помощи твоей прошу.

Воронцов-Дашков:

Да чем помочь тебе могу?

Александр:

Молю,
Женись ты на Мещерской,
Прошу тебя
Как друга,
Отплачу.

Воронцов-Дашков:

Вот это предложенье!
И что мы будем делать с нею?
Жить в разных странах,
Так я понимаю?

Александр:

Да… наверное,
Но буду рядом с Машей я,
Совсем – ты ж понимаешь?
А если я ее не выдам замуж-
За тебя,
Она уйдет сама
К кому-нибудь,
Кого предложат ей в мужья,
Уже меня предупредила,
Что соискатель есть,
Как это перенесть?

Воронцов-Дашков:

Друг мой, конечно,
Я могу помочь,
Но не в одну же эту ночь…

Александр:

А было б хорошо
Вот  прямо в этот час
Зайти в часовню
И узаконить
Вас с Марией,
Как стал бы я спокоен!

Воронцов-Дашков, заметив, как замер с подносом в руках уже другой лакей, но с такой же  выправкой матроса, швыряет и в него бокал с вином и кричит разгневанно:

Пошел отсюда вон,
Соглядатай,
Тебе, я вижу,
Головы не жаль!
Убью!

Лакей в страхе убегает, вытирая обрызганное вином лицо.

Александр:

Ты что?

Воронцов-Дашков:

Так, может, показалось…
Шпионов здесь полно,
Сам знаешь!
Тебе я соболезную,
Мой друг,
Попал ты в тот волшебный круг,
Который воспевал
Покойный наш поэт,
Которого обожала моя мать.
Я много раз об этом думал.
Как это он писал
В «Руслане и Людмиле»:

У Лукоморья дуб зеленый
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русской дух... там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.



Александр (встряхивая головой от дремы):

Стихами Пушкина заговорил –
К чему бы?

Воронцов-Дашков:

А вот к тому,
Что думаю, мой друг,
На той цепи сидел не кот!

Александр (зевая):

Кто ж?
Декабристы?

Воронцов-Дашков:

Смотри-ка, еще мыслишь!
На той цепи сидел под дубом
Пушкин!
Он про себя нам говорил,
А мы не поняли.
Твой дед его прикованным
Держал,
При этом, кажется, не обижал,
Но дальше Петербурга не пускал!
И я вот думаю –
А почему он не сбежал?
Ведь мог бы!

Александр:

Да, Пушкин так хотел свободы!
Но он женился по любви, прости!
А разве это не свобода?
Она была ему дана!

Воронцов-Дашков:

Конечно, и прожил в любви
С красивейшею женщиной
России пять лет!
Два года как она скончалась,
Ты же знаешь.
Но как?
Я слышал, что с минуты смерти
Поэта
Лишь грезами она жила
И умерла, уверенной,
Что Пушкин жив –
Вот опиум, чего уж больше надо,
Когда разбито сердце!
Курила столько лет
И столько лет терпела!
В России нужно умереть,
Чтобы любить,
А ты не знал?
Там Николай в гробу лежит,
Спина вдруг заболела – умер!
А, знаешь, почему спина
Болит и даже умерщвляет?
Когда ее никто вам больше не целует!

Александр:

Какие страшные слова
Ты говоришь мне, друг!
И я их понимаю,
И только думаю теперь,
Как избежать немыслимых потерь,
Женившись на любимой.
Илларион, хочу я отказаться
От женитьбы на Дагмар,
Которую я не могу любить
И не хочу!
Может, пришла пора
Мне честным и свободным быть
И отказаться от престола?
Я не хочу другой жены
Кроме Мещерской!


Воронцов-Дашков:

Про Пушкина ты не дослушал,
Александр.
 
Александр:

А что там Пушкин?

Воронцов-Дашков:

Он  не сбежал!
Вот в чем вся суть.
Он, сидя на цепи, писал,
Он Родину любил,
Россию,
А ведь и титул не имел,
И деньги стороной его бежали,
Красавицу-жену мерзавцы
Отнимали…
Все претерпел!
А… в общем – лучше бы они сбежали!

Александр:

Ты намекаешь мне…

Воронцов-Дашков:

Ах, оставь мечты,
Свободный ветер не для нас –
Во всех дверях и окнах,
Великий князь, вас стерегут
С сетями золотыми.
С Мещерской все решится-
Уверяю,
А уж светает – в путь пора,
Фрегат в порту ждет тела
Не успевшего помазаться у неба!

Он помогает Александру подняться с кресла и провожает его к двери, где наследника подхватывают невидимые руки  царских слуг.


Сцена вторая

В одну из распахнутых дверей осторожно входит граф Шувалов.

Воронцов-Дашков:

Всесильный сыск
Пожаловал ко мне.
Давно маячили в окне,
Что ж не зашли?
Мы были б рады
Обсудить
В большой политике преграды,
Граф…

Шувалов:

Зачем же было колотить
Бокалы
О сыскарей его величества?
Но перейдемте к делу.
Ваш шаг к женитьбе
На Мещерской –
Шаг к эшафоту,
Император не допустит
Этих шуток над собою.

Воронцов-Дашков:

И мне уж воли нет жениться,
На ком хочу?
У вас другая есть девица,
Я погляжу?

Шувалов:

Сначала о делах.
В Крыму, в Алупке,
Дворец в ужасном запустенье,
Который канцлер Воронцов
Построил для гордости
Российской,
А вы забыли долг наследника
Великого вельможи,
Вам лишь бы пить,
С наследником шалить,
На что это похоже?
Так вот – хозяйкой
Во дворец поедет
Шувалова Елизавета!

Воронцов-Дашков:

Но это же насилие-
Заметьте…

Шувалов:

Прошу мне не перечить!
Из Ниццы вон немедля,
Коль не хотите обвиненным
Быть в измене!

Воронцов-Дашков (смеется)

Да видит Бог –
Я рад такому предложенью,
Вы понимаете, что в нем –
Мое спасенье,
Подале от Мещерской,
И пусть в Алупку едет
Ваша протеже,
Она - племянница
Вам,
Иль что-то в этом роде?
Какая разница,
Граф, нам,
Кто наведет порядок во дворце?
Наследство у меня безмерно,
Вы знаете,
В каких дворцах порознь
Мы будем жить-
Неважно.
По вашему приказу уезжаю
Я сейчас же!

Шувалов:

А куда же?

Воронцов-Дашков:

Да в Петербург же,
Под венец!

Шувалов:

Ай молодец!


Сцена третья


Вилла императрицы Марии Александровны. Оранжерея. В тени стоят император Александр Второй и Шувалов.

Александр Второй:

И много там наговорили
Наследник и его дружок?

Шувалов (тихо):

Одно-то хорошо –
Свидетелей всех устранили
Заранее,
А то бы ересь эту понесли
По всей Европе
Журналисты!

Александр Второй:

О чем был разговор,
Да говори ты!

Шувалов (вздыхая, очень тихо):

О женитьбе на Мещерской
Просил
Ваш сын
Иллариона Воронцова,
Поскольку боится
Потерять девицу…
А Воронцов согласен был,
Судил
О радости неравных браков,
О колдовстве
При получении младенцев
Венценосных,
О том, как делают
В Европе
Принцесс для русского престола…


Александр Второй:

Довольно!
Для виселицы даже
Многовато!

Шувалов:


Да, наболтал
Уж
Потомок главного
Масона,
И с именем его…

Александр Второй:

Илларион,
Потомок Воронцовых,
Вот ведь шельмец,
Ну, и куда его?

Шувалов:

Под венец!

Александр Второй:

С Мещерской?
Это же скандал!

Шувалов:

Нет, другая
Кандидатка есть –
Шувалова Елизавета…

Александр Второй:

Его… сестра?

Шувалов:

Четвероюродная,
Внучка Михаила Воронцова
И Елизаветы Ксаверьевны,
Но тут, уж вы, ваше величество,
 Поверьте,
Сомнительно родство…
Однако им наследство
Общее дано,
Соединить придется,
Приумножить,
Крым, знаете,
Нуждается в уходе!

Александр Второй:

Отличный ход,
И так уж кстати!
Мещерскую ж на высылку
Готовьте!
А Воронцова-Дашкова-
Галопом в Туркестан,
Пусть повоюет,
Чтоб не мешался
Под ногами нам,
Потом уж женим,
Ишь, размечтались –
О наследниках из стали,
Ну я им, болтуны!

Шувалов:

Про Туркестан – идея хороша,
Но про Мещерскую -
Не стал бы я рубить
С плеча…
Мы сделаем иначе.
Европа и Россия
Уже на днях
Получит в руки письма
О том, как влюблены
Дагмар и Александр,
Как их соединило горе
Погибели наследника,
Который их благословил…

Александр Второй:

Но кто напишет
Эти пасторали?
Мещерский-то
Такие письма притащил –
Гортензии на вилле
Вся завяли,
Когда с императрицей
Мы читали!

Шувалов:

Ваше величество –
В Европе столько
Разных журналистов!
Они вам подлинники
Принесут любые,
Здесь нам – не там,
В России!

Александр Второй:

Но тогда вопрос
С Мещерской
Решится сам собой!
Кто выдержит
Признания в любви
Сопернице?

Шувалов:

Вот так
Мы обойдемся
Без скандала,
И сразу успокоится
Дагмара,
И скоро будет
Праздник в Петербурге,
Как только скорбь
Уляжется туда,
Где ей уже открыто
Место!
Ваше величество –
У Александра есть
Невеста!
Всего-то – три-четыре
Росчерка  пера
Небрежных!

Александр Второй:

Тобой доволен я,
А Воронцова – на войну,
Прямо с утра
Пусть отправляется,
И никаких попоек
С милыми друзьями
На прощанье!
Иначе – каземат!



ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ


Сцена первая



Лето 1868 года. Август. Аничков дворец. Сегодня здесь небольшой прием – новорожденному сыну наследника престола Николаю Александровичу исполнилось три месяца. В креслах – великая княгиня Мария Федоровна (Дагмар) с младенцем на руках, и ее супруг, великий князь Александр Александрович. Среди гостей – вернувшийся с войны в Туркестане Илларион Воронцов-Дашков. Он с большим значением поглядывает на великого князя, который  порывается встать со своего кресла и удалиться на какое-то время, но Мария Федоровна незаметным жестом  останавливает его. Наконец, Александр порывисто встает, целует руку жене,  прикасается губами ко лбу младенца, кланяется гостям и удаляется, жестом приказывая Воронцову-Дашкову следовать за ним. Друзья заходят в дворцовую оранжерею, заполненную  редкими растениями и пряными запахами. Здесь жарко, и они расстегивают мундиры, присаживаясь в кресла среди ярко зеленеющих деревьев.

Александр:

Этот дворец
В моем распоряженье
Уж много месяцев,
А я все не привыкну
К дару любимого папа,
Который укрепил  такой стеной
Убежище свое
От террористов,
Что и не знаю,
Чей Аничков на самом деле.
Хотя отдельно жить с Дагмар
Удобно нам…
Но, вижу я, тебя
Терзает нетерпенье,
Так что случилось, говори,
Здоровы ли
Супруга, сын?

Воронцов-Дашков:

Все слава Богу!
Но у меня к тебе
Неважное посланье
От Жуковской…

(Александр опускает голову, тихо произносит):

Говори!

Воронцов-Дашков:

Марии больше нет,
Скончалась родами
На следующий день,
Произведя на свет
Младенца, сына…

Александр (угрюмо)


Я эту весть
Уж получил –
Вово Мещерский,
Как обычно,
Первый притащил
Ужасное посланье…
И как теперь отец
Невинного младенца,
С кем мальчик?

Воронцов-Дашков:

Все говорят,
Демидов безутешен!
Он будто бы
Сошел с ума,
Бежал из замка,
Из Довиля,
Ужасно пьет
И все распродает,
Дворец и виллу,
И конюшни,
Которым нет цены,
Одетый в мятые костюмы
Вместо фраков,
Небритый,
Бродит по Парижу
И деньги бедным раздает!

Александр:

Похоже более на покаянье…
Но все ж - ребенок жив?
В каком он состоянье?

Воронцов-Дашков:

Ребенок жив,
Красивый мальчик,
Теперь у нянек на руках,
А какова будет судьба –
Не знаю,
Но он – Демидов!
Ну не поднимется ж рука
Отца
Лишить себя наследника,
Да и по срокам
Все сходится-
В Париже
Вы виделись
С Марией
В мае,
Когда в царя там
Бомбами кидали,
А родила она вот только,
В августе,
Но  осенью же
Вы там не бывали?

Александр (нервно)

Не надо лишних слов,
Илларион,
Ты обещай мне,
Друг мой верный,
Что никогда не
Обойдешь вниманием
Демидова …
А как его назвали?


Воронцов-Дашков:

Элимом, хотела так
Мария –
В честь своего отца…

Александр:

Элимом…
С древнееврейского – немым!


Воронцов-Дашков:

Какое многозначительное имя…
Жуковская просила
Передать,
Что перед смертью
Мария поклялась
В любви, но только вам,
Великий князь,
Демидова ж
Благодарила
В оставленном письме,
Как будто знала,
Что умрет!

Александр (крепко прижимая ладони к лицу):

Илларион, не надо,
Это тяжело,
Я виноват
И каюсь,
Не надо было начинать -
Царям любить запрещено,
Теперь я это
Точно знаю,
Отец был прав,
Когда жестоко прерывал
Он нашу с Машей связь.
Но ребенок!
Малыш ни в чем не виноват,
А будет ли любить его Демидов?
Тебе я поручаю следить
За каждым днем и даже часом
Этого младенца.
А если вдруг умрет отец
Иль женится (а женится, конечно)
Ребенок этот должен быть
Усыновлен,
Кем – я скажу тебе потом…


Воронцов-Дашков:

Но Александр,
А это не излишне?
Ведь он – Демидов!
Твой отец дал
Баснословное богатство
Мещерской,
Как и Шернваль Авроре,
Ее теперешней
Свекрови,
Твой дед…


Александр:

Нет, нет,
Я знаю, если говорю.
Усыновление – еще не все.
Элима  спрячешь под свое
Крыло,
Когда родится дочка
У тебя,
Ты обручи их,
А потом поженишь.
Так он войдет в твою семью,
Ну а с наследством –
Это наше дело,
Решу я сам,
Какую часть Демидовым
Отдам!

Воронцов-Дашков:

Но Александр!
Моя душа в смятенье!
Ты будто просишь
У покойницы прощенье.
За что? Есть что-то,
Я чего не знаю
И, как дурак, тут
Пред тобою распинаюсь
О горестях Демидова?
Но, кажется, я понимаю…

Александр:

На то ты друг мне верный,
Чтоб понять,
Какую тяжесть
Мне с души не снять,
И невозможно вымолить
Прощенья
У той, виновником
Чьей смерти стал!
Я сам, считай,
В проклятое замужество
Ее отдал!
Виной – моя больная страсть,
Не утолив которую,
Я мог совсем пропасть…
Отец все понял,
Когда увидел,
Что после
Бракосочетания с Дагмар
У нас  творится.
Мы редко виделись,
А ночи…
Что ночи без любимой?
Это ад!
А я ведь обманул
Отца и мать,
Когда  просил ускорить
Свадьбу на год.
Только потому,
Что мог поехать с императором
В Париж на выставку
О прошлом мае.
И встретиться с Марией!
А тут Дагмар занемогла,
Прикинулась беременной
На корабле,
Который в Данию нас вез
К ее семье.
Когда отец узнал-
Наследника не будет,
Кричал он о балах и
О прыжках в кадрилях,
Но, будучи сам искушен
В любовных утешеньях,
Решил использовать
Известное спасенье-
Мою безумную любовь.

Воронцов-Дашков:

Невероятное событье!
Так он тебя отправил лично
На свидание к Марии?

Александр:

Когда в Париже я ее увидел,
То обо всем забыл,
Уж для меня  исчезли Дания,
Дагмар и все дворцовые
Приличья,
Остался лишь любви пожар.
К счастью, жена все в
Копенгагене лечилась
От ангины…

Воронцов-Дашков:

Так, значит, твой отец
Состряпал этот славный брак,
Как и твой дед, когда
Женил Шернваль:
На зависть всем мамашам
Петербурга
Богатства он Демидовых
Отдал
Авроре северной,
И кто бы мог подумать,
Что через тридцать лет
Они уйдут к Мещерской!
Но почему винишь себя?

Александр:

Но сделал это
Ради же меня
Наш государь,
Заботясь о наследниках
Престола!
И не хотел понять,
Что торг тут слишком
Дорогого стоит!
Аврора выторговала
Конституцию
Финляндии,
Дагмар – защиту Дании
От всех напастей
Под крылом России,
Я получил заветный дар
Любви,
Марии ж уготовлена была
Кончина!

Воронцов-Дашков:

Ты думаешь,
Ее там отравили?

Александр:

А кто теперь расскажет?
Свидетели, наверное,
Гниют в могилах,
Аврора вскоре убежала
На Север свой любимый,
Демидов вызван в Петербург…

Воронцов-Дашков:

Ну а младенца стерегут?
У нас ты знаешь сам –
На детские расправы
Скоры…
Александр:

Еще он не родился,
А подлец Демидов
В него уже стрелял!
В театре, в Вене,
Палил из пистолета в ложу,
Где была Мария
Уж на сносях.
Конечно, он хотел,
Чтобы ребенок
Вовсе  бы на свет не появился!
Но просчитался…
Думаю, отец тут, в Петербурге,
С ним говорил,
И потому граф обо всем уже забыл
И с обирается жениться
И даже прах Марии,
Распорядился
Из Парижа перевезти в Тагил!

Воронцов-Дашков:

Сюда идут!
Исполню все,
Как ты велишь,
О, понял я тебя
Теперь,
Не беспокойся,
Все дела…



В оранжерею входит великая княгиня Мария Федоровна. Натянуто улыбаясь, она говорит, обращаясь к мужу:

Какое дело
Можно затевать в оранжерее?

Александр:

Цветов вам тут набрать,
Великая княгиня, дорогая,
И крепко-крепко вас обнять,
Не возражаете?

(Обнимает жену)

Вы разрешите с другом
Нам
В аллеях парка погулять
И подышать?
И никаких мы дел
Не станем затевать,
Я обещаю!

Мария Федоровна:

Букетик в спальне жду!

Илларион и Александр, кланяясь (вместе):

Adieu !

Все уходят.


ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ


Сцена первая

1881 год. Апрель. Гатчинский дворец. В одной из комнат, заваленной  полураспакованными картинами, недавно привезенными из Европы, сидит за письменным столом  император Александр Третий. По комнате ходит его друг Воронцов-Дашков, рассматривая картины. В руках у него бокал белого крымского вина из Массандры.

Александр:

Илларион, присядь,
Ты не маячь
Перед глазами,
И не кружи мне голову.
Скажи-ка лучше,
Что говорят за
Этими стенами?

Воронцов-Дашков:

Все говорят – один живешь,
Как гатчинский затворник,
Монеты пальцем гнешь,
Мундир не носишь,
Любишь шаровары
И крут на быстрые расправы…

Александр:

Еще народ надеется –
Я пощажу цареубийц?

Воронцов-Дашков:

Да нет, все рады
Скорой смерти
Террористов
И даже беспокойство есть,
Что ты помилуешь
Их всех…

Александр:

Ну нет, послушаем,
Что скажет нам
Победоносцев.

(Кивает адъютанту):

Пусть войдет министр!

Входит обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев с папкой.

Победоносцев (открывает папку и вкрадчиво, тихо говорит):

Готов я сообщить,
Что пущена в ход мысль
В российском обществе
Об избавленьи осужденных
От смертной казни.
О, государь,
Я призываю вас
Не поддаваться
Сим лести голосам,
Мечтательности
Тех,
Кому события
Сих страшных дней
Лишь кажутся театром,
Мимолетным развлеченьем…

Александр:

Но, кажется, ведь публика
Всегда желает зрелищ,
Так почему же нынче
Так о них жалеет?

Победоносцев:

В толпе всегда
Есть проповедники
Бесчестия и зла,
Однако, вы, государь,
Доверьтесь мне:
Покойны будьте,
С такими предложеньями
Ко мне
Придти никто не смеет,
И  шестерых преступников
Повесят
За это я ручаюсь.

Александр:

В глубокое смятение
Повергло страшное
Убийство
Весь управленья класс
Российский,
Страх
За судьбу династии
Сковал
Все мужество,
А кое-кто рассудок потерял.
Но приведение к присяге
Новому царю
Крестьянства – что впервые
В нашем государстве –
Упрочит веру в крепости
Престола,
И назначение правителем
Державы
Брата моего
На случай смерти императора

(Победоносцев,  Воронцов-Дашков и  адъютант испуганно крестятся)

До совершеннолетья
Сына Николая
Отвергает
Кризис,
В котором мир подозревает
Российское
Престольное наследство.
А если и с Владимиром-
Беда

(снова все испуганно крестятся)

Мать цесаревича
Воспримет власть
И будет править
Регентшей.
Я думаю,
Указанная цепь
Наследия династии
Достаточно крепка,
Чтобы ее разрушить
В одночасье бомбой!


(Обращается ко всем):

Теперь покиньте
С князем нас,
Оставьте нас одних.

(Все, кроме Воронцова-Дашкова уходят).

Александр:

Как видишь, казнь
Пройдет
В назначенный ей срок,
И будет всем преступникам
Урок,
Как посягать на жизнь
Царя,
А ты не верил.

Воронцов-Дашков:

Но я
Хотел заметить –
Средь террористов-
Женщины,
Одна к тому ж –
Беременна!

Александр (задумчиво смотрит на одну из картин и машинально ломает пальцами золотую монету. Обращается к Воронцову-Дашкову):

Ты прав, беременная есть,
Она не будет казнена,
На каторгу пойдет,
Как лишь родит,
Ребенка же отнимут…


Воронцов-Дашков:

Послушай, Александр…

Александр:

Нет, ты послушай!
Иди сюда –
У этих толстых стен
Большие уши.
Убили у меня отца
Беда!
А, знаешь, сколько раз
Грозил меня он
Выгнать из дворца?
Тиранил равнодушьем мать,
Которую любил ребенком,
Потом довел до злой чахотки
И, уморив, не стал
Ждать окончанья траура-
На Долгорукой он женился!
Пополз в России  слух:
На трон садится
Новая Екатерина!
Так кто же виноват
В шатании престола
Российского -
Да разве не преступная
Любовь царя?
И его реформы,
Которые пустили по миру
Крестьян и их хозяев,
И приготовили народ
К бунту и Смуте?
Неумного и злобного царя
Убила женщина,
Аристократка,
Хотя и не сама,
Но всем руководила
Бастардка рода
Разумовских!
Выходит – трон она спасла!
А я ее убью!

Воронцов-Дашков  (застыв, остолбенело смотрит на императора. Медленно  и очень тихо говорит):

Средств нет спасти?

Александр:

Мещерскую я много спас?
Уж такова судьба моя,
Погибель женщин – за меня!

Воронцов-Дашков (взволнованно):

Да нет, постой,
Повесь покойников,
Ну не за всех,
А за одну…
Вот будет маскарад!
Они ведь в колпаках
На эшафот взойдут
И лиц не видно будет!

Александр (ломает еще одну золотую монету):

Князь, вы обожаете
Театр?
В котором рады
Острым ощущеньям,
Ну что ж,
Я понимаю вас,
И эшафот достоин развлеченья!
На этом мы простимся,
Вот только
Допьем прекрасное вино,
Которое вы поставляете
Двору
Из солнечного Крыма,
Как вижу,
В Алупке
С массандровским подвалом
Винным
Достойно управляется
Супруга,
Которую, я вижу,
Верно выбрал
Для вас
Наш соглядатай
И злодей любовных приключений
Граф Шувалов!

(Оба смеются).

Александр:

О, чудные воспоминанья
Юности,
Где вы, Шувалов? Ау!
Не откликается, соглядатай!
Его послал я в Австрию, Италию,
С посланьем к королям
О том, что я в России император.
Ты знаешь, друг мой,
За его  подметные заслуги
Мой отец
Его назначил дипломатом,
И он успешно провалил
Все миссии в Европе,
Он так России навредил,
Узнаешь – ужаснешься!
Приедет – я его совсем уволю…
Прощай, мой друг,
Тебе всегда я рад
И пусть теперь созреет
В вотчине твоей
В Крыму
Отменный виноград!
Adieu !

Воронцов-Дашков встает,  кланяется и выходит.








ДАТСКИЙ ПРИНЦ ПО ДОРОГЕ ЛЮБВИ НА ЭШАФОТ


Действующие лица:



Александр Третий – император российский

Мария Федоровна – его жена, императрица, датская принцесса Дагмар

Николай Александрович Романов – цесаревич,  сын Александра Третьего, затем российский император Николай Второй

Великий князь Михаил - дядя цесаревича Николая

Александра Фёдоровна -  Аликс, урождённая принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская, немецкая принцесса, российская императрица, жена Николая Второго

Илларион Воронцов-Дашков – друг Александра Третьего

Георгий Шервашидзе – тифлисский губернатор, любовник императрицы Марии Федоровны

Первый неизвестный

Второй неизвестный

Слуги, адъютанты





                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


Сцена первая


1894 год. Апрель. Царский дворец в Ливадии в Крыму. Просторная комната почти без мебели с большой кроватью и разложенным креслом. На нем – больной император Александр Третий. Рядом – императрица Мария Федоровна, граф Воронцов-Дашков. Тихо входят и выходят слуги.


Александр:

На свадьбу в Кобург
Цесаревич не поедет!
Чтоб в списках даже
Не было его,
Иначе гессенская дива
Падет в объятья Николая,
И так уж насмотрелись
Мы на любовь…

Воронцов-Дашков:

Да, такого пыла,
Прости, не видел я давно,
С тех пор…

Мария Федоровна:

Ну, будет, граф,
Былое вспоминать,
Оно давно забыто,
А вы – опять!
Конечно, Ники
Мы не включим в списки
Отбывающих на свадьбу
Брата гессенской
Принцессы Аликс,
Не беспокойтесь, государь,
Я думаю, что
Цесаревич
В конце-концов поймет:
Нам всем Елена подойдет
Из Орлеана,
Племянница  покойного
Луи Филиппа.


Александр:

Да, нынче лучший вариант
Женитьбы
Николая в связи
С союзом Франции с
Россией.
Да только вот беда –
К ней королева Англии
Вот- вот пристроит внука!


Мария Федоровна:

Ужасного, беспутного
Альберта,
Наследника престола.
Его она уж сватала
И к Аликс,
Как жаль, что та вдруг
Отказалась!

Александр:

Но только ль ради
Николая
Она себя лишила
Английского престола?
А, может, испугалась,
Когда узнала
О скандалах,
Страшней один другого,
Которыми молва связала
Помешанного Альберта?

Воронцов-Дашков:

Притон на Кливленд-стрит,
Куда детей рабочих продавали,
Для утешений содомитских
Аристократии английской,
Все говорили, посещал Альберт,
Его еле отмыли
Адвокаты и отец –
Лорд Уэльский.
Ну а потом убийство
Девушек развратных –
Ему один конец
Маячил от двора –
Дом сумасшедших,
Но смерть сама безумца
Прибрала…

Мария Федоровна:

Кто знает, может,
И не смерть,
А лорды так решили –
Достойнейший ему найти конец
И в глушь куда-нибудь
Определили…

Александр:

Хорош бы государь
Был в Англии –
Развратник, потрошитель
И безумец!
А королева всем о нас
Плетет Бог знает что:
Нельзя, мол, жить
В России,
Поскольку в ней нехорошо,
Правители тут
Не такие,
Им до Европы далеко!

Мария Федоровна (вздыхает)

Да, хороша Европа
С примерами лихими,
Но все же жаль престола,
Который приготовила Алике
Виктория,
Поправил Альберт бы немного,
А там, глядишь,
У англичан опять
Правительница власть взяла –
И это Алика б была!
Зря бабку не послушала она…

Воронцов-Дашков:

Но теперь наследник –
Брат Альберта Георг,
Ему осталась и его невеста,
Достанется и трон
В наследство…

Мария Федоровна, резко повернувшись, уходит.

Александр:

Илларион, ну ты уж
С ассоциациями
Будь поосторожней,
Тебя же слушать
Невозможно
И мне без слез…
Ну что ж, что мне
В наследство
После смерти брата
Пришлось в супруги
Взять его невесту -
Дагмар отличная жена,
Наследников мне родила…
Но все хочу спросить тебя –
Как сын Мещерской?

Воронцов-Дашков:

Ну ты же знаешь –
Он мой зять,
Женился на Софи,
Служить же хочет
Дипломатом,
В Тагил – ни-ни,
Боится смрада,
Три раза уж его возил
К демидовским заводам,
И все напрасно!

Александр:

Да и ладно,
Пусть живут в Европе,
В Сан-Донато,
Но я прошу тебя –
Чуть что неладное
После меня,
Отправь их тут же в Грецию
Там правит Ольга,
Сестра моя,
И нашим молодым
Там будет оставаться
Безопасно.
И проследи, чтобы
Наследство получил,
Откуда надо,
Все приготовлено,
В урочный час
Все будет отдано
Ему…

Воронцов-Дашков:

Да ладно, ладно,
Я позабочусь,
Ты не сомневайся,
А лучше-ка лечись!


Александр:

И ты туда же –
Сам посмотри,
Каким я стал,
России нужен
Новый государь,
А Ники не готов,
Ему еще учиться надо,
А он влюблен…

Входит Мария Федоровна. Нервно обмахивается веером и раздраженно обращается к мужу:

И дед твой был влюблен,
И ты, прости,
Теперь вот – Ники,
У вас, Романовых,
Любовь в крови,
Но если б чистой
Кровь вы оставляли
После любви!
Немецкие принцессы губят
Древний род
Царей России,
Чахоткой щедро одарили,
Теперь и вовсе
Проклятье дома Кобургов
Готовы напустить
На нас
И извести династию
Под корень!

Воронцов-Дашков:

Да что такое?
Что кроме непослушанья
На Балканах
России кобурги несут?

Мария Федоровна:

Болезнь и смерть –
Гемофилию,
Которая века
Разит все европейские дома,
Которым сватала своих принцесс
Виктория сама,
И зная, не будет мальчикам житья,
Они не держат в теле кровь,
И если уж за сто веков
Не отмолили этого проклятья,
И Бог бессилен оказать участье,
То только дьявол кобургам
Поможет,
Наверное, его они и просят
О пощаде!

Воронцов-Дашков:

И что – все знают,
Все королевские дворы?

Мария Федоровна:

Да, и Аликс знает,
И ее сестра Елизавета,
Которая поэтому
Детишек не рожает
От брата Александра, Сержа.
В Москве о губернаторе
Такие сказочки гуляют,
Не взвидишь  бела света!
Так вот она, его жена,
И цесаревича толкает
К браку,
Который есть погибель для
России!
Как хорошо, что королева
Против,
Может, мы вместе
Победим дурную страсть
Наследника
К больной принцессе?

В комнату стремительно входит Николай. Он держит в руках лист бумаги.

Николай:

Вот список приглашенных
На свадьбу в Кобург,
Но почему там нет меня?
Быть может,
Проказой болен я?
Или с ума сошел,
Как братец Эдди,
Лондонский злодей,
Что уж в Европе
Показать меня нельзя?
А между тем
Еще наш предок –
Великий Петр -
Романовым велел
Жениться лишь на гессенских
Принцессах,

(нарочито театрально)

И я Петру не изменю!



Мария Федоровна:

Мой сын, себя ты забываешь –
У нас же гость…

Николай:

Какой там гость еще –
Считайте – родственник,
И знает,
Жениться можно
Только по любви,
Пусть опытом
Поделится своим,
Уж сколько лет
Согласие царит
В семье Иллариона!

Воронцов-Дашков опускает голову, стараясь скрыть улыбку.

Воронцов-Дашков:

У юности всегда
Свои расчеты,
На первом месте,
Разумеется – любовь,
Она же, милый,
Предъявляет нам
Такие счеты
Потом…
Бывает рассчитаться трудно,
Прими родительский совет,
Не езди в Кобург…

Николай:

Нет, нет и нет!
Простите за шантаж,
Но если нужен вам
Женатый цесаревич,
Которому всходить на трон
Неможно холостому,
То еду в Кобург я
И там
Кольцо отдам
Любимой девушке,
Алисе Гессенской,
Иначе – никому!
Решайте сами!

В комнате воцаряется тишина. Наконец, Александр говорит слабым голосом:

Ты должен знать,
Кого берешь ты в жены:
Больную девушку
Из лагеря врагов,
Поскольку думать о России
Не готов.
А если у династии
Получится провал
С наследником?
Забыл, что в этом случае
Бывает?
Бунт, смута и паденье
Государства.
Наверное, я был неправ,
Когда, вступая на престол,
Отвергнул все отцовские реформы,
Сейчас монарха
Избирали б,
Как в Европе
И мы бы не тряслись
Над каждым шагом
Взбалмошного принца!
Ну что ж, езжай
И руку предлагай
Той, которая погубит
И тебя и нас, и…


Николай ( не слушая отца):

В этот  список
Внесите  трех моих
Дядьев,
Священника из нашего
Прихода,
Еще учительницу русского…

Воронцов-Дашков:

Да, ты, мой дорогой,
Собрался похищать Европу?

Александр и Николай смеются. Мария Федоровна, прижимая носовой платок к лицу, быстро выходит из комнаты. Поклонившись государю и Воронцову-Дашкову, за ней спешит цесаревич.

Александр (вытирая набежавшую слезу):


Ты знаешь, эта Аликс
Похожа на Мещерскую,
Ты понимаешь -
Все на круги своя уходит,
Все возвращается опять,
Но хорошо ль, когда
Река судьбы
Течет нам вспять?
Ее поток нас может
Унести
И принести печаль
Вместо любви…
А ты-то мыслишь как?

Воронцов-Дашков:

Никто не спрашивал
Нашей любви,
Я помню это,
Помнишь ты…
Прошел наш век,
Грядут иные времена,
В них будут жить другие
 люди,
Любовь у них не станут
Отнимать,
Царей, возможно,
Будут выбирать,
А не рожать детей
Царями.
Мир перемены ждут,
Мы это понимаем,
Но как они придут,
Кого сметут –
Вот это мы пока не знаем…

Отходит к окну, видя, что император задремал. Говорит тихо:

Бежать бы Николаю
С его лисой-Алисой
За океан,
А, может, дальше.
Сразу,
Из Кобурга
Садиться на корабль
В обычном платье
Клерка.
Пока что только так
Он может сохранить
Свою жену, любовь
И бедную Россию.
Романовы давно уж
Мечут трон, как табуретку,
А раз не нужен он,
Отдали б сами,
Пока еще
Не призваны к ответу…


Сцена вторая

Оранжерея Ливадийского дворца. У окна, притаившись среди зарослей олеандра, стоят императрица Мария Федоровна и ее любовник Георгий Шеваршидзе, абхазец, бывший губернатор Тифлиса.

Шервашидзе (утирая своим платком мокрое от слез лицо императрицы):

Душа моя,
Ты не должна так
Много плакать –
На всех твоей
Печали никогда
Не хватит,
Ты сильной быть должна
И смелой,
Когда
Престолом овладеет
Неумелый
Сын,
Притом же без ума
Влюбленный
В немку…

Мария Федоровна (снова рыдает):

Престол Романовых
Падет
Вот-вот,
Я вижу это ясно,
Они давно владеют им
Почти напрасно,
Все время оставляя
Все – как есть –
В упадке!
Реформы и
Антиреформы –
Не в них же суть,
Все очень ясно –
Нам новая нужна
Династия,
Тогда спасу я сына…

Шервашидзе:

Но император жив!

Мария Федоровна:

Ах, брось, Георгий,
Почти не действуют
Ни голова, ни ноги –
Он не жилец,
И вижу,
Что хочет, наконец,
Уйти,
Хотя и не решится
На грех самоубийства,
Но это все одно –
Уж если не лечиться!

Шервашидзе:

Кого же на престол
Вы предлагаете,
Императрица?
Себя?...

Мария Федоровна:

Нет-нет, я же сказала-
Романовых династию-
Пресечь!
А на престол Российский
Должен сесть…
Твой сын, Георгий!

Шеваршидзе:

Дмитрий? Но…

Мария Федоровна:

Да,
Мои же сыновья
Пускай тогда
Гуляют по Европе
С теми, кому
Они отдали всех себя,
Всех, без оглядки
На Россию,
Которая ждала-ждала
И вот уже изнемогает
От ожидания,
Когда династия
Воспрянет
Ото сна,
В котором вянет
И тащит за собой народ,
Который также
В лени и безумье
Пропадает!

Шервашидзе:

Но этот ход,
Который  ваш рассудок
Предлагает,
Кто его сделает?

Мария Федоровна:

Есть способы,
Они известны –
Борьба исподтишка,
Мы ненависть возбудим
Не только в свете –
Народы
Этой северной страны
От края и до края
Узнают,
Какова немецкая принцесса,
Зачем же партии тогда,
Которым платит
Королева
Виктория,
Она
Шпионов нам уж столько
Наплодила,
Да я уверена,
И кандидатов
В Англии  определила
На русский трон,
Но мы должны это пресечь,
Мы разберемся сами,
Кому здесь в
Императорах сидеть!
Георгий, мое решенье
Неизменно:
Готовьте сына на престол!
С Кавказа он –
Потомок Чингисхана,
Европа задрожит
Пред этим именем.
Мы все начнем сначала…

Из дальних кустов оранжереи незаметно выскальзывает неизвестный и исчезает. Не замечая его, Мария Федоровна и Шервашидзе  целуются.

Сцена третья

Парк Ливадийского дворца. На скамейке в густых зарослях лаврового кустарника сидят двое неизвестных в штатской одежде.

Первый неизвестный:

Итак, мы знаем план
Императрицы…

Второй неизвестный (говорит с сильным акцентом):

Ужасный, глупый
План,
Основан на ее безумье –
Среди грузинов
Гибнет ее сын Георгий
От чахотки,
Которой одарила
Его бабка щедро –
Немецкая принцесса,
В которую безумно
Влюбился свекор Дагмар,
Когда она была совсем
Лишь деткой…
Мария умирала в муках,
К ней не пускали даже
Внуков,
Но болезнь прокралась
Тайно в них.
И вот теперь Мария
Номер два
На русском троне
Хочет видеть
Тень Георгия –
Как в сладком дивном сне,
Что мучают безумцев!

Первый неизвестный:

А Чингисхан –
Ну это что за бред
Датчанки полоумной?
Хотя…
В каком-то роде мысль,
Конечно, не дурна.
Как наш воспитанник в Тифлисе?

Второй неизвестный:

Недавно фаэтоном
Едва не задавили,
Когда в церковном
Хоре
Пел среди мальчиков из Гори…

Первый неизвестный:

И это был не случай!
Вы увезли его в Тифлис,
Спасайте дале,
Но как успехи у него?

Второй неизвестный:

Риторику освоил,
Строчит стихи,
Успешно учит языки,
Священникам приказано
Беречь,
Но незаметно,
А как наступит время –
То отсечь
От обученья
Под незначительным
Предлогом.

Первый неизвестный:

Ну хорошо, пусть все идет,
Как есть,
И пусть императрица
Наша помечтает
С любовником
У смертного одра
Супруга.
Да, незавидная судьба
У принца Датского,
Который не подозревает,
Собираясь в Кобург,
Что мать родная
Замышляет…
Ну что ж, пора
Отчет составить
Для королевы Англии –
Всех по своим местам
Расставит
Именно она!


Второй неизвестный:

Но кто об этом знает?
Даже малыш из Гори,
Приписанный к сапожнику
Виссариону!
Живет себе в неведенье…


Первый неизвестный:


Загадочный ребенок,
Чья левая рука
Не так длина,
Как правая,
И пальцы на ноге
Срослись…
Чудесная амфибия-
Малыш,
С такими признаками,
Как у фараонов,
Но как народу объяснишь?

Первый неизвестный:

Наездом фаэтона!
Не станешь же
Родство его искать
Сейчас
Средь императоров
С короткими руками,
Лжедмитрия или
Последнего Вильгельма,
Которого одна рука
Другой короче
На пятнадцать сантиметров!
А будет кайзером…

Второй неизвестный:

Как и Романов,
Даст Бог, последним!
Эпоха королей уходит…

Первый неизвестный:

Уходят короли, цари?
Да бросьте вы!
Тут главное не ошибиться
В крови,
В чем собралась перечить
Фараонам
Датская принцесса,
Она за это дорого заплатит,
Уж поверьте!



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ


Сцена первая


        1894 год, апрель. Кобург, Германия. Замок Эдинбург, резиденция герцогов Саксен-Кобург-Готских. Одна из комнат замка, в которой у окна стоит Аликс и напряженно вглядывается через стекло во двор, куда подъезжают кареты с представителями всех королевских фамилий Европы на свадьбу ее брата Эрнста Людвига Гессенского. Вдруг она вздрагивает и еще плотнее прижимается к оконному стеклу – во дворе показывается карета русского цесаревича Николая. Аликс отпрянула от окна и без сил опустилась в кресло, выжидающе глядя на дверь. Наконец, она распахивается и в комнату вбегает Николай. Дверь за ним кто-то заботливо плотно  закрывает.


Николай:

Любовь моя!
Не чаял уж увидеть
Тебя,
О, девочка ты бедная моя!
Все знаю –
О злодее, который хотел похитить
У меня
Все счастье,
О том, что герцогства
Теперь ты лишена
И вот – одна,
Как будто бы в лесу
Дремучем
Среди чудовищ страшных!

Аликс (рыдает):

Чудовища такие,
Ники,
Ты даже и не знаешь,
Сколько мучений
Вытерпела я,
Пока ждала тебя!

Николай (подбегает к ней и крепко обнимает,  поднимает с кресла и увлекает в дальний конец комнаты, за толстую портьеру на окне. Аликс послушно следует за ним).

Аликс (говорит еще с  трудом после рыданий)

Но если бабушка войдет сюда?
Ведь королева – против
Нашего союза,
Она не любит твоего отца,
И вдруг в Россию не отпустит?

Николай:

Все решено, любовь моя!
Все знают: в Кобурге
Помолвка наша,
Своей настойчивостью
Мы добились счастья!
Пойдем, пойдем скорее,
Сгораю я от нетерпенья!
Годами ждать любовного
Соединенья –
Это особый «дар» царям,
На самом деле то-
Проклятье нам!

Аликс:

Но ведь за нами много глаз
Следят,
А в этих комнатах
Довольно дырок,
Чтобы шпионы тут же доложили…

Николай:

А за портьерой дырок нет,
Уж это точно,
Скорей, скорей,
Нам время отвели
Не так уж много.
Глаза ты три –
Всем скажем – от печали
И слез…

Аликс (деловито):

А слез – о чем?

Николай (задумавшись):

Ну, скажем,
Плакала ты много,
Бедная,
О Боге,
Религию менять не хочешь…
Это – подойдет?

Аликс:

Конечно!
Но с Богом в самом деле
Сложности:
Отцу я обещала…

Николай (нетерпеливо, увлекая Аликс за портьеру):

Ну, милая,
Не начинай сначала!
А, кстати, брошь
Тебе привез,
Ты помнишь,
Ту самую…

Аликс:

Опять стащил
У невнимательной маман?

Николай:

Нет, отдала сама,
Чтобы я свел совсем тебя с ума!

(Скрываются за портьерой. Дверь комнаты на секунду открывается и бесшумно закрывается снова).

Через длительное время Аликс и Николай выходят из-за портьеры. Она застегивает пуговички на блузке и одергивает  юбки. Николай вертит ее вокруг себя и говорит:

Все, все в порядке,
Возьми платок,
К лицу прижми
И так сиди.

Аликс берет у него из рук платок и, смеясь, зажимая рот, говорит:

Я не могу сейчас сдержаться,
Милый Ники,
Мне надо плакать, но я
Хочу расхохотаться,
И знаешь, почему?
Моя кузина Тора
Заставила меня смеяться,
Когда дала прочесть
В газетах,
Что ты я,
Пять лет любя,
В застенчивости не могли
Признаться в любви
Друг другу!


Николай:

Да, это очень мило,
Пусть думают так дальше,
А мы теперь всем подыграем
Дружно:
Поплачем вместе,
Раз мы так наивны!
И для истории останется
Картина,
Где ты и я невинны!

Аликс:

О, милый Ники,
Дорогой,
Как счастлива твоей любовью
И хочу опять прижаться
К твоему лицу,
Смотреть в твои
Прекрасные и мягкие глаза…

Николай:

Садись, садись,
Идут уже сюда,
Сейчас наш главный выход
На сцену
Будущего русского правленья!

В комнату входит дядя Николая, великий князь  Михаил.

Михаил:

Внизу, в кругу семьи
И подданных
Вас  ожидает королева,
Ее величество готовы
Выслушать решенье
Принцессы Гессенской
И сына русского царя.

Николай (поднимая еле держащуюся на ногах Аликс, украдкой оглядывает сзади ее юбки):

Да, мы уже идем,
Мы приняли решенье,
Хотя пролито слез
Немало
У портьеры
Из-за религии и Бога,
Но я уговорил принцессу
Стать моей супругой,
Теперь в Россию нам дорога,
Так мы и скажем королеве!

Михаил:

Ликует Кобург…




ИОСИФ И ЕКАТЕРИНА. ОКАМЕНЕВШЕЕ СЕРДЦЕ



Маленькая драма для чтения



«ФИНАЛ ТАКИХ СТРАСТЕЙ БЫВАЕТ СТРАШЕН»


(У. Шекспир «Ромэо и Джульетта)



Действующие лица:


Иосиф Джугашвили –марксист-подпольщик  Сталин, жених  под фамилией Галиашвили

Екатерина Сванидзе  - дворянка из Тифлиса, известная среди аристократов портниха-модельер, его невеста

Христисий Тхинвалели - священник тбилисской церкви Святого Давида, однокашник Иосифа по духовной семинарии

Александр Сванидзе – брат Екатерины

Александра Монаселидзе – сестра Екатерины

Симон Тер-Петросян – Камо, друг  Иосифа, однокашник по духовной семинарии

Давид Монаселидзе – муж сестры Екатерины – Александры, посаженный отец на свадьбе со стороны жениха

Михаил Цхакая  - Михо, друг Иосифа, однокашник по духовной семинарии, посаженный отец на свадьбе со стороны невесты

Герогий Елисабедашвили – друг Иосифа, посаженный отец со стороны жениха на свадьбе

Михаил Давидов  - друг Иосифа, посаженный отец на свадьбе со стороны невесты

Илларион Иванович Воронцов-Дашков – царский наместник на Кавказе

Мартынов – полицмейстер в Баку

Незнакомец

Геронтий Кекодзе – философ, поэт из семьи известного священника Гавриила Кекодзе, однокашник и друг Иосифа по духовной семинарии

Ленин - марксист-подпольщик в Берлине в 1907 году

Крупская - жена Ленина

Федор Аллилуев - брат Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина


                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ



Сцена первая


1906 год. Июль. Тифлис. Поздний вечер. Дорога  на святую гору  Мтацминда. По ней плетется одинокая арба, которую тянет игривый молодой мул. Из арбы слышна тихая заунывная песня погонщика. Кроме него внутри арбы двое молодых людей – Иосиф Джугашвили и  Екатерина Сванидзе. За арбой, немного  поодаль, идут  мужчины: Давид Мотосович Монаселидзе, Георгий Иванович Елисабедашвили, Михаил Николаевич Давидов и Михаил Григорьевич Цхакая, Симон Тер-Петросян. Все они  хорошо одеты,  разговаривают между собой тихо, настороженно оглядываясь по сторонам.

Монаселидзе:

Какой певучий возчик
Нам достался!
Без устали поет
Свои куплеты…

Тер-Петросян:

А будто воет,
Негоже
Перед свадьбой
Завывать,
Еще беду навоет!

(Настороженно всматривается в  темнеющие кусты рядом с дорогой)

Иосиф (выглядывая из арбы):

Да вы послушайте,
О чем поет возница –
Так красиво,
Ведь это настоящая поэма,
Просто диво –
Для жениха с невестой –
В самый раз!

(Выскакивает из арбы и помогает выйти Екатерине, обнимая ее за талию).

Хочу я повторить
Его куплеты,
Чтобы надолго
Звучали в голове,
Напоминая эту ночь
Душевного восторга
У нас с Екатериной,
И, кстати – довольно
Поучительная песня.
Послушайте, я повторю
Стихами!

Тер-Петросян – Монаселидзе (тихо):

Ну ты подумай,
Сейчас и сочинил!
Что делает любовь
С революционером,
Еще прикинь –
В подполье
Да  с именем чужим…
Ничто его не остановит
В такое время,
Когда в кустах,
Я думаю,
Шпики
Крадутся следом
За нашим свадебным кортежем!

Монаселизде:

Сосо и в семинарии
Был стихоплет,
Откуда эта тяга –
Кто поймет?
Однако статьи его
В газетах
Разжигают пламя,
И их с особым удовольствием
Сторонники большевиков
Читают!

В темноте звучит тихий голос Иосифа, который повторяет за возницей:

Матцминда –
Святая мать-гора
Для каждого грузина,
Видны с нее Казбега
Старого седины
И звезды городских огней
Внизу,
Как бы два моря дивных
Окружают Матцминду,
И посмотрите, как они
Прекрасны!


Из Сирии пришли сюда
Тринадцать старцев,
Монахов, посланных
Перстами
Ниной православной,
А среди них был и
Давид из Гареджи
Сиротской доли малый,
Перенявший
Апостольских трудов
У умерших отца и
Матери,
Воспитанный Иваном
Зедазнийским.


Когда тот в Грузию пришел,
То все монахи  здесь
Выбрали себе места
Молитвы
И утехи в Боге,
Давид же
Полюбил Тифлис,
Но поселился на горе,
Подалее от шумной суеты
Тифлиса.
Он жил в пещере
На горе,
Но опускался к людям,
Чтобы поддерживать ученье
Бога,
Им проповедовал его слова и славу.


Но злые языки огнепоклонников
Из зависти к его успеху
Оговорили скромного монаха
Страшной клеветой,
Сказав, что девушка
Одна была соблазнена
Давидом,
О чем готова присягнуть
Суду и людям.
Давида вызвали на суд,


Бесстрашно он предстал
Перед народом,
И только посох приподнял,
Как из чрева обманщицы
Донесся голос  - и все
Узнали, кто отец.
Давид сказал
Девице -
Глупой клеветнице,
Что камень выпадет
Из чрева у нее,
Не более того,
И тут же выпал
И ударился о землю
Из-под юбок
Молодой блудницы
Камень!
Она же корчилась
В мученьях на земле!

Екатерина – Иосифу:

Как ты красиво
Эту песню сочинил сызнова,
Но, погоди, давай
Отдышимся немного…

Иосиф:

Любовь моя,
Ты нездорова?
Давай-ка посажу тебя
В арбу я снова,
Прости, увлекся я
Стихами,
Едва не позабыв,
Зачем все тут мы с вами!
Но это свадьба
Размягчила мне мозги –
Прости, прости, прости!

Камо:

Иосиф, все хочу тебя спросить:
Зачем  взбираемся мы в гору,
Ведь все мы тут – свои,
Могли бы обвенчать вас дома,
Где нет шпиков,
Да и невеста не совсем здорова…

Иосиф:

Симон, мое венчание –
Не озорство,
А брак, который требует
Благословенья в храме,
И именно в таком,
Куда сейчас идем
Мы с вами!
Не спрашивай меня
Ты ни о чем,
А думай о прекрасном,
Что ждет нас на святой горе!

Камо (тихо, в сторону)

Как это все опасно –
Вот выскочат жандармы
И арестуют всех,
И будет нам прекрасно
Венчать на нарах
Вас с Екатериной!
Любовь лишила разума
Большевика,
Который лезет в гору к Богу,
Не слыша за спиной шпика!

Иосиф (из арбы насмешливо):

Симон, тебе везде
Мерещатся шпионы!
Священника, давай,
Попросим,
Чтоб в храме страхи
Отмолил –
Согласен?


Сцена вторая


У дверей  храма Святого Давида, через которые на улицу прорывается свет зажженных свечей, свадебную процессию встречает   священник Христисий  Тхинвалели. Иосиф расплачивается с  погонщиком мула, а тот  вдруг обращается к нему:

Погонщик мула:

Спасибо, добрый человек,
Что песню спел со мной
Святую,
Я думаю, нас Бог услышал
В этот темный час,
Пусть счастье вам дарует
И позаботится о вас.
А я стихи твои запомнил
И каждому спою,
Кому понадобится в гору
Залезть в моей арбе.
Спасибо, добрый человек,
Тебе!

Иосиф смеется и уходит в храм, плотно закрывая за собой двери.


Сцена третья

Жених и невеста выходят из церкви, за ними идут гости, тихо напевая  озорную грузинскую  песню: « Гогия, Гогия, киндзмараури Гогия… На Кавказе есть гора…»

Христисий Тхинвалели:

Ради Бога, тише, господа!
Разбудите округу,
Вдруг батюшка нагрянет,
Уж он задаст нам
За венчанье
Такое…
Невесту  вообще не записали,
Жених с чужой фамилией,
Кого же мы венчали?

Иосиф:

Христисий, друг,
Уж точно розгами,
Как в семинарии,
Не отхлестают,
Коленками на гречку
Не поставят –
И это хорошо!
А те, кого венчал ты,
То есть, мы с Като,
Пред Богом подадим отчет,
Откинь свои излишние печали,
Господь соединяет
Лица, руки и сердца,
А не фамилии,
На небе не нужны печати
И лишние слова!
Спасибо, брат,
Теперь пойдем гулять!
У нас и свадьба будет,
Хоть и ночью!
И мы теперь с Като
Пред Богом беспорочны!


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ


Сцена первая

1906 год. Осень. Германия. Университетский город Йена. В одной из крошечных комнат жилого корпуса университета расположились Иосиф и брат его жены Александр Сванидзе, студент исторического факультета.

Александр:

Жене сказал – в Баку,
А сам уж здесь,
Зачем же обманул?

Иосиф:

Тайком хотел взглянуть
На красоту,
В которой  пребываешь
Повседневно
И наслаждаешься
Свободой мысли,
Жизни и… любви –
Наверное?

Александр:

Я не женат, мой друг,
И молод,
А ты, как Мефистофель,
Бродишь тут…
Я еле за тобой угнался
По улице бегом,
Уж думал – обознался,
Таким ты франтом стал,
Ну прямо – модный дом
Лишь для тебя пошивом
Занимался!

Иосиф:

Като сейчас не до шитья,
Она беременна,
Ты знаешь,
Вот так
Тифлисская аристократия
Осталась
Без своего гламурного
Рванья,
В печали пребывая…
Так ты зачем за мной
Бежал
По этим милым улочкам,
Платочком личико зажав?

Александр:

Плохие новости, Иосиф,
Твоя жена – в тюрьме!

Иосиф (пораженно):

Да что ты говоришь,
Опомнись!
Я здесь всего три дня,
Какая может быть
Тюрьма!
И если ищут там меня,
То ведь твоя сестра-
Сванидзе,
По паспорту не замужем она!

Александр:

Два дня как в камере томится,
Несчастная Екатерина,
Вся сбилась с ног родня,
Пытаясь откупиться
Хоть чем!

Иосиф (придя в себя):

Как все произошло?
Кто предал?

Александр:

Камо
Привел к ним постояльца,
Тот жил, и ел и пил,
И был обласкан,
Спрятан,
А как уехал.
То в Москве, в квартире
Зверева, ты знаешь,
Есть один глупец средь нас,
Нашли записку с адресом
Тифлисским
Точным, где сказано:
У швей спросить Сосо!
Вот и спросили.
В тюрьме Екатерину допросили,
Все книги до единой утащили,
Она же отрицала все!
И паспорт свой девичий предъявила…

Иосиф:

И что?

Александр:

Конечно же, не помогло –
Всей нашей жандармерии
Известно,
Когда женою венчана
Невеста,
Их не обманешь,
Что жених – не ты, Сосо!

Иосиф (берет пальто и шляпу):

Я уезжаю нынче,
Спасибо, что по улице бежал,
Догнал…
Такое рассказал!

Александр:

Постой, Сосо!
Я рассказал еще не все.
Кузен наш, Анатолий,
Построил замок
В Кисловодске –
Дворец, ну прямо, как в Европе!
Он стоит миллионы,
С ним не сравнится
Ни одно строенье
В Кисловодске!
Как только заберешь Като,
Беги туда,
Вам Анатолий  даст приют,
Никто и шагу не посмеет
Сделать
В убежище такое!
Вы будете там жить,
Как короли живут
В Европе,
Пусть там родится
Ваш ребенок,
Пусть он увидит рай,
Как только глазочки откроет,
Прими этот совет,
Иначе пропадет сестра,
Есть у меня предчувствие
Такое…

Иосиф:

Я видел этот замок-
Очередное чудо света.
Ты хочешь сделать из меня
Царя?
Да, хороша идея,
Но я подумаю,
Хотя
Баку – мое…

Вдруг из темного угла выходит незнакомец. Иосиф выхватывает из кармана  револьвер. Но мужчина решительным жестом останавливает его.

Незнакомец:

Баку – твое проклятье,
Как для Романовых-
Соседний Кобург.

Иосиф (вглядываясь в незнакомца, прячет револьвер):

А, это вы,
Наверное, как Александр,
За мной по улицам
Бежали
И вот в углу догнали.
Вы знаете,
Готов я слушать вас
Всегда
И сколько захотите,
Но только не сейчас –
Поймите,
Жена в тюрьме томится…

Незнакомец:

Нет, не в тюрьме,
Из камеры ее уже забрали,
Но не к себе домой,
А на квартиру к генеральше.
Жена начальника полиции
Пришла и увела к себе,
Предполагаю –
Из корыстных побуждений.
Бесплатные наряды будут
Выданы  в вознагражденье.
Известная художница - жена,
И каждой моднице нужна
Желанная волшебница одежды!

Иосиф:

Я ухожу от вас, прощайте!

Незнакомец:

Да, вы уйдете,
Но  там, на улице,
Под фонарем,
Меня вы подождете,
Я задержусь на несколько минут…

(Иосиф выбегает из комнаты)

Александр:

Сестра,
Прекрасный мотылек,
В руках
Животного
Без чувств…

Неизвестный:

Вы сами
Девушку к нему
Толкали
Без сожаления отдали,
Откуда ж ненависть,
Мой друг?

Александр:

Предчувствую,
Что быть несчастью!
Все, все идет к тому,
Но если уж тому
Случиться –
Я отомщу!

(Незнакомец уходит. Александр прижимается лбом к оконному стеклу и шепчет с ненавистью):

Иосиф – не сапожник,
Он – сапожок – Калигула,
Вся тайна сапожка -
В отсутствии отца,
Иль в Цезаря присутствии?
История древнейшего
Злодейства
На этой сцене
Снова открывает
Действо!
И так всегда,
Пройдут века,
И мир опять увидит сапожка,
Но не поймет,
Куда открыл он двери!

Сцена вторая

Улица. Тусклый фонарь. Под ним стоит Иосиф, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. К нему подходит Незнакомец. Тихо говорит:


Уйдем мы вместе,
Как пришли,
А впредь получше замечайте,
Какие тени впереди…
Должны вы сдерживаться
В ситуации любой
Вас так учили  с детства,
Но вы не держитесь на месте,
И прыгаете, как блоха
Туда-сюда!

Иосиф:

Еще что надо от меня?
Я деньги получил,
Инструкции
И вагон оружья
И даже я бумагу не забыл,
Чтобы писать
Призывы,
Которым вы меня тут научили.
Так что еще?

Незнакомец:

Еще?
А про стихи забыли?
Которые вознице подарили
Вы на святой горе в Тифлисе?
Он ведь теперь
Поет их
Где придется…

Иосиф:

Вам что, не нравятся стихи?

Незнакомец:

Как вы могли!
Вы же едва не вскрыли
Тайну…

Иосиф:

Какую?

Незнакомец:

Не будьте дураком –
Рожденья камня
От отца,
Которого еще в утробе
Младенец указал.
Ваша фамилия:
«Какой-то камень»,
А у кустов есть
Ушки на макушках,
Совсем сошли с ума
Вы от любви,
А поберечься б надо…

Иосиф (устало)

Что, новые инструкции
Пришли?

Незнакомец:

Метелица кружится при дворе,
И занесла туда Распутина…

Иосиф:

Да слышал!

Незнакомец:

Играет с кровью цесаревича,
Бандит,
Проклятье Кобургов
Он извести грозит,
А Виндзоры не любят колдунов.
И в Букингеме
Происходит сильное волненье,
Ведь он и королевскую
Тревожит кровь…

Иосиф:

Так мне его убить?
Скажите прямо,
Мне все равно, кого…

Незнакомец:

Я это знаю!
Однако там готовятся
Без вас,
А ваше дело –
Произвести на свет
Здоровое дитя.

Иосиф:

Вы знаете,
Что у меня рука, нога –
Не лучший вариант
Здоровья в теле.

Незнакомец:

Все это – ерунда!
Нам ваша кровь
Здоровая нужна,
И это обеспечит вам жена,
Она же Кобургам –
Не родня!

Иосиф:

Да главное, чтоб
Не замучена была
Тифлисскою охранкой!

Незнакомец:

Охрана ваша – никуда,
Ваш сумасшедший
Террорист,
Конечно, тигр,
Но слишком уж игрив.
Жену ведь вашу
Он и посадил!

Иосиф (угрюмо):

Я понимаю,
Но не могу прогнать –
Сам Ленин
Про него готов
Стихи слагать!
Все влюблены
В безумного Камо!
Незнакомец:

Боюсь, еще
Достанется вам от него.

Иосиф:

Так что с Распутиным?

Незнакомец:

Не знаю,
Он только начал
Плести свою интригу,
Написанную для него
Рукой царя,
Который спит и видит,
Как досадить
Всем обитателям его
Прогнившего двора.
Европа с интересом наблюдает
За старцем
И его пасами
Над головой наследника
И над душой царицы,
Которая, как в клетке
Птица
Безумная
Ломает крылья
И себе,
И, главное, России.
Но, как понимаете,
Нам всем того и надо.

Иосиф:

И сколько это будет продолжаться?
И сколько на Кавказе
Мне сражаться
С теми,
Кто на бакинских
Скважинах засели,
На нефти стали королями
И Нобели, и Ротшильды,
И вся их славная родня,
Вот-вот пустой останется земля,
А мы все медлим,
Всех их гнать пора –
И нефтяного короля,
И тех, кто утонул в крови
Волшебного дитя!

Незнакомец:

Концессии, мой друг,
Цепь мировой политики
Крепка,
Ее не разрубить с плеча,
Тут сила богатырская нужна
Такая…
Иосиф:

Война?
И мировая?
Я понимаю,
К тому идет,
А без войны – нельзя?

Незнакомец:

Увы, нельзя,
Никто не может быть
Богаче короля,
Тем более – евреи.
Они умны, но, вот беда,
Злодеи -
По рассужденью тех,
Кто правит в Букингеме.
Хоть эту ж кровь
Несет и сам король
Английский,
А с ним и ваш Романов,
И его наследник хлипкий,
Но трон не может
Ротшильдам принадлежать,
Ни в Англии и ни в России,
У этих крёзов
Лишь одна задача-
В корзины аккуратно
Раскладывать накопленные яйца
Все то богатство,
Что достают из-под земли.
А уж распределять –
Не их удача.
Но они,
Конечно, большего хотят,
И ради власти
Готовы с кровью королей
Играть!
Зачем Романов ваш
Схватился за последнюю
Надежду?
Он колдунов ввел
В свой прогнивший дом!
Георг взбешен,
Кузена более не хочет
Видеть он,
И все его потомство,
А это очень плохо
Для мира.
Родня поссорилась –
Так жди и драки!

Иосиф:

В Зимнем играют с
Королевской кровью
Малого ребенка,
В Баку играют
С черной кровью
Матери-земли
Конечно, нам не избежать
Войны.
И главное – вопрос резервов.
Нам промыслы совсем
Остановить?


Незнакомец:

Посмотрим -
Как Георг распорядится…
Ждите!
А вы же обойдитесь
Как-нибудь
Без Кисловодска,
Вам это замок чудный
Ни к чему,
В историю войдете,
А Анатолию, как время
Подойдет,
Прозрачно намекнете –
Пусть продает
И миллионы заберет,
Пока не будет поздно.
Теперь спешите на вокзал,
И лучше ехать вам
Через Милан.
Прощайте!

(Расходятся).


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена первая

1907 год. Сентябрь. Тифлис. Дворец Воронцова-Дашкова. В кабинете за столом сидит Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Посередине кабинета стоит Мартынов, бакинский полицмейстер, в прошлом – начальник тифлисской полиции.



Воронцов-Дашков:

Скажите мне, Мартынов,
Вы знали ли любовь?
С ее большими чудесами,
С ее томленьем,
Возбужденьем,
С ее слезами?

Мартынов (неуверенно)

Простите, не пойму,
Я ехал из Баку,
Спешил,
Все документы прихватил
На каторжных…

Воронцов-Дашков:

Да не  в любви
К бандитам
Признаться вы должны,
А к женщине –
Красивой, милой…

Мартынов:

К жене?

Воронцов-Дашков:

Хотя бы и к жене.
Хотя… любовь
Нас редко посещает
В браке,
Но тут, однако,
Все иначе –
Бандит наш
Одержим любовью,
А это значит,
Стратегия у вас должна
Быть новой.
Ну вот вчера убили вы
Любимого
И анархистами,
И коммунистами
Товарища –
Сафаралиева
Ханлара,
А раньше –
Монтина Петра.
Посеяли тревогу
Среди рабочих –
Это хорошо.
Пусть их хоронят
С почестями,
С песнями,
С гудками,
Победа эта будет с нами!
Но мало, мало!

Мартынов:

Вы говорили о любви…

Воронцов-Дашков (задумчиво):

Да, о любви –
К прекрасной даме!
И, как в романе,
Влюбленные от нас сбежали!
И прячутся в Баку,
Под вашими, простите,
Господин, крылами!

(Стучит кулаком по столу)
К кому!
К тому, кто Джугашвили
Тут поймал,
На каторгу отсюда отправлял,
Не вы ли это были?
И здесь он свил гнездо -
Венчался темной ночью,
Жену арестовали –
А он увел ее у нас же
Из-под носа!
И вот – грабеж
Казенных денег с почты
Средь бела дня,
Ославлена и резиденция моя,
С которой рядом
Сумасшедший  бросил бомбы,
Убил людей,
И, кстати, рядом с домом
Красавицы-жены,
Где уж растет ребенок Кобы!

Мартынов:

А следствие что показало?

Воронцов-Дашков:

Что будто не было его в Тифлисе,
Из Лондона вернувшись,
Он озабочен пропагандой был
Все время разъезжал
По городам и селам,
А как вернулся и узнал
О грабеже, который
Тут устроил его
Старинный друг
Тер-Петросян,
Безумный малый,
Так сразу и сбежал,
Схватив жену и сына.
Теперь он у тебя в Баку,
И озабочен Думой третьего
Созыва,
Вся агитация в его руках –
Ну как?
Мартынов:

Арестовать – сейчас?

Воронцов-Дашков:

За что?
Против него
Улик мы не имеем
По ограбленью,
А друг его сбежал
В Берлин.
Конечно, он бесстрашный
Господин,
Но глуп –
Ведь мечены купюры,
Даст Бог, что через них
К нам в руки попадут,
Возможно, крупные
Фигуры!

Мартынов:

А любовь, простите…
Вы о стратегии пока молчите,
Но что мне думать?

Воронцов-Дашков:

Мартынов, друг мой,
Любовь – ведь это
Страшное орудье!
Им можно без меча убить,
Без пистолета  пристрелить.
Лиши любви влюбленного
Мужчину,
И что останется?
Голодная и скорбная
Пустыня!
Ее ты голыми руками забирай,
Владей, а хочешь –
Убивай!
Есть много способов, друг мой,
Отнять любовь.
Дерзай!
(Мартынов берет под козырек и выходит из кабинета).

Воронцов-Дашков:

Какие злые времена,
Какие нравы!
Не то, что молодости нашей
Великосветские забавы,
Хотя… и там любви смертей
Мы видели немало!
И женщин почему-то
Первыми ведут на крест,
Что вопреки Писанью!


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Сцена первая


1907 год. Декабрь. Тифлис. Кукийское кладбище. Толпа родственников Екатерины Сванидзе у разрытой могилы, куда уже опущен гроб с телом. Там же, в могиле, прижавшись руками и лицом к земле, стоит, согнувшись, Иосиф. Мать Екатерины начинает громко причитать. Сестра покойной Александра подходит к краю могилы, откуда Иосиф прыгнул за гробом, и тихо говорит:

Ты сына пожалей,
Иосиф,
Без матери остался,
Но с отцом,
Отец же выбрал
Для себя могилу!
Тогда мы все туда
И ляжем…
Ну, вылезай,
Давай, я помогу,
Земля – к земле,
Прах- к праху,
Но ты ведь жив,
Тебя земля не примет,
Като сурово же осудит,
Она сейчас все видит
И сердится,
Пойми ты,
За то, что сына
Хочешь так покинуть!
Давай же выходи наверх,
Возьми мою ладонь,
Но нет!
Не удержу одна!
Да помогите
Мне вытащить его!

В могилу прыгает друг Иосифа по семинарии Геронтий Кикодзе, родственник  Имеритинского епископа Гавриила. Он крепко обхватывает безутешного вдовца и толкает его наверх. Однако  сапоги Иосифа скользят по  мокрой могильной глине, и друзья  вместе падают на гроб. Мать Екатерины лишается чувств, Александра зажимает лицо руками. Над могилой наклоняются отец покойной,  ее брат Александр, муж Александры Давид Монаселидзе, они хватают Иосифа за руки, за полы пальто и тянут наверх. Снизу его толкает  Геронтий. Наконец, его удается  вытащить, потом вытаскивают и Геронтия.  Иосиф  лежит на земле, как мертвый.  Геронтий хочет его поднять, наклоняется к нему и слышит, как тот тихо говорит:

Земля- к земле,
Прах- к праху,-
Говорите,
А жив ли я,
Коль камень
В сердце мне вошел?
Не чувствую я жизни,
Поэтому упал я камнем,

(хватает  Геронтия за  рукав и горячо шепчет)

Теперь я точно камень-
Сталин,
Ты знаешь,  это кто-то
Каменный
И неизвестный,
Я – этот неизвестный камень,
Который лгунья родила,
Но до сих пор ее девичий стыд
Святой Давид
Вам не открыл,
Быть может, посох
У него украли,
Чтоб  никогда никто не говорил
И никогда бы не узнали –
Что этот камень – я!


Вдруг он вскакивает и бежит прочь от могилы.

Геронтий (глядя ему вслед):

Святая Мать,
Да утоли его печали! (крестится)
Сосо сошел с ума!
Поймать бы его надо
Да согреть,
Наделать может бед…

Давид Монаселидзе:

Да как догонишь?
Теперь надолго пропадет,
Вот это он умеет,
И кто ж его найдет?

Александр (задумчиво)

Боюсь, отсюда
Прямиком в Германию
Уедет…

Геронтий:

Ты думаешь?
А именно
- куда?

Александр:

В Берлин!
Там нынче господин
Один
Соскучился
В застенке,
Камо, дружок
Его сердечный.

(на лице у Александра выражение ненависти)

Давид Монаселидзе:

Так что ж он-
Прямо с похорон
Спасать помчался
Друга?
Хотя на вид совсем безумен,
Его бы самого спасать!
Он поезд от трамвая
Способен отличить сейчас?

Александр:

Иосиф –
Он на все способен,
 (тихо, про себя)
Особенно, башку
Кому-то оторвать,
Вот голову даю –
Камо не сдобровать
И если не сейчас, возможно,
То рано или поздно
Ему придется отвечать!


Сцена вторая


1908 год. Начало января. Берлин. Квартира, которую снимают Ленин и Крупская. За столом сидит, согнувшись, Иосиф.

Крупская:

Мы всей душой скорбим
О вашем горе,
А где сейчас ваш сын?

Иосиф:

У сестры жены,
Теперь  детей там двое –
Она вперед Екатерины
Родила,
А Якову мы год рождения
Исправим при крещенье –
На девятьсот восьмой,
Он будет у нее как свой
И под фамилией Монаселидзе,
Ведь не было у нас с женой
Свидетельств о женитьбе,
Выходит, что сыночек нам –
Чужой…

Ленин:

Все образуется,
Все будет хорошо.
Вы эту боль перетерпите,
Вам только тридцать –
Все впереди,
Сыночка сберегите
И все уладится,
Поймите…
По крайней мере –
На свободе вы,
А наш Камо
В тюрьме томится.

Крупская:

И как же мучают его!
Такие пытки -
Не вынести
Живой душе,
А он выносит
Под видом жалкого безумца,
Его прутом каленым истязают,
А он смеется
Своим мучителям в ответ,
Он с ними будто бы играет!

Ленин:

Тер-Петросян войдет
Героем в революцию,
Героем, одолевшим палача!
И не одно, а много поколений
Вспомнит
Его отвагу, преданность,
Энергию и славу силача!

Иосиф:

И где его пытают
Так жестоко?

Ленин:
В застенках Маобита,
Но там уже работают врачи,
И мы надеемся,
Что выдадут они свое
Врачебное решенье
О невозможности леченья
Неисправимого безумца.
Тогда его передадут
В Россию,
Ну а уж там мы сами
Разберемся
И вызволим героя…

Иосиф:

Я слышал вот другое горе –
Литвинов арестован
С банкнотами,
Которые Камо забрал
В Тифлисе.

Ленин:

Да, это так, увы,
У самого-то лишь оружие
Нашли,
Другие же полиции попали
С этими проклятыми
Деньгами,
И тоже маются в тюрьме.
Но как же так случилось?
Мы в Лондоне на съезде
Запретили
Экспроприации, тем более,
Меньшевики там больше все
Резвились
И деньги к ним от эксов шли,
Вдруг – вы…

Иосиф:

Нет, не мы,
Я не приказывал,
И это было б глупо
И преступно
Бомбить квартиру,
Которая принадлежит
Жене и сыну,
Все окна выбиты в домах
На Фрейлинской,
Но я – не сумасшедший,
Чтоб затевать
Подобное злодейство,
Родню пугать,
Потом с семьей бежать
В Баку,
Где у меня работой
Занят каждый час.
Камо – он погубил всех нас…

Ленин:

Вот оно как…
Тут надо разобраться,
Да эти провокаторы и шпики
Все время за спиной торчат,
Как обелиски
С кладбища,
По следу каждому ступают,
Ох, как они мешают!
Сейчас мы уезжаем
В Париж,
Там и проблемы
Порешаем.
А вам – опять в Баку!
Все Закавказье держится
На вас,
Поистине же каменный запас
Терпенья
Вам нужен.

Прощаются. Иосиф уходит.

Ленин (задумчиво):

А лучше бы ему
Куда подальше съехать,
Ведь может учинить
Резню
Он за жену!
Сибирь же остужает
Головы
Влюбленным?
Для революции он
Должен быть здоровым,
Ну а сейчас грузин
Серьезно болен,
И кто-то будет
Этим очень недоволен!

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

     Сцена первая


1920 год. Март. Москва. Штаб отряда особого назначения для организации вооруженного восстания на Кавказе, где засел Деникин, интервенты и  поддерживающие их меньшевики и мусаватисты во главе с  Мамедом -Эмином Расулзаде, старым товарищем Сталина по баиловской тюрьме, где они сидели в 1908 году и где Расулзаде спас ему жизнь. По кабинету нервно ходит командир отряда Камо и разговаривает сам с собой.

Камо:

Расулзаде не убивать –
Но как же так?
Он враг номер один,
Готов он вышки поджигать,
Из красноармейцев ленточки
Строгать…
Ну нет, Кабо,
Убью его, как только
В плен возьму
И точка!
Потом еще спасибо скажешь,
Что от змеи избавил
Грудь твою.

(Стук в дверь).

Камо:
Там кто стучится
Без охраны?
Ну так рискни – войди!

(В кабинет входит Федор Аллилуев, брат Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. Он бледный и с трудом держится на ногах).

Камо:

Ты – приведение
Иль просто тень
На этой стенке?
Зачем ты здесь,
Слуга науки?
Да у тебя
Трясутся руки,
Ну прямо дребедень,
Не узнаю тебя со дня
Разлуки
В Петербурге.
Ты как сюда,
Кто надоумил?

Федор:

Камо, возьми меня
В отряд,
Баку я знал еще мальчишкой,
Мои босые пятки помнят крыши
И каждый переулок.
Я выполню любое порученье…

Камо:

Ну тише, тише!
Ты просишься в отряд,
Где самый главный черт
Чертям не будет рад!
А ты – совсем мальчика,
Полезет он по крышам…
А, впрочем – лезь давай,
Но только объясни ты –
Зачем трясучка у тебя?
Ты пил?

Федор:

От тифа
Еще не отошел,
По госпиталям валяться
Надоело,
Вот и пришел к тебе
На дело.

Камо:

Как там твой зять
С женою молодою
Поживает?
Я слышал,
У вас семейный, кажется,
Отряд
Работает на штаб,
Им мама заправляет
В отделе шифровальщиц.

(Смеется).

Федор:

Да, вся семья на фронте,
Все в штабе у Иосифа –
Отец,  сестра и мать,
Все друг за другом смотрят,
А я хочу отдельно воевать.

Камо:

Ну хорошо, иди,
Тебе придется
Сложный курс пройти,
Уж тифу ты скажи – «прости»!
Вот на довольствие
Талоны возьми,
Иди!
Да головою не тряси –
Навстречу доктор попадется,
И не успеешь ничего понять,
Как вновь на уточке очнешься!

(Хохочет). Павел берет под козырек и выходит.

Камо (ворчливо):

Все в штабе Аллилуевы
И все следят,
А этот ли не заслан
С этой целью
Мне в отряд?
Проверю…



Сцена вторая

1920 год. Март. Штаб Украинской трудовой армии. Сталин задумчиво стоит у стола, перебирая в руках телеграфную ленту. Тихо говорит:

Камо, ты снова
Пошутил,
Теперь -
Когда мальчишку
На расстрел тащил?
Сам сумасшедший,
Свел с ума невинного,
Как и невинную Като
В могилу проводил…
Камо, ты бес,
Который в революцию
Залез
И шерудит там кочергой
Угли,
А нам по ним – ходи!
Какое благородство
Проявил Ильич,
Он лично дал распоряженье
Отправить на очень
Долгое леченье
Федора…
Из-за тифа
И возникших осложнений.
Ильич влюблен в Камо,
Как и его жена –
Им нравится игра его,
Нужна им сцена жизни,
Где все реально гибнут
От хлыста
Безумного артиста,
Который из тюрьмы
В подарок посылал
Супругам
Куски своей вонючей бороды,
Которую живьем он вырывал –
О, эти бесконечные
Кровавые сюрпризы!
Камо – революционный
Идеал,
Мальчишку на расстрел погнал,
Желая испытать,
Но я-то знаю -
Да просто лишь похохотать
Безумному злодею захотелось
Среди московской скуки
И нищеты…Вот были б эксы!
Совсем другие интересы…
Моей Надежды брат сошел с ума,
Вторая уж жена
Попала в руки беса!
А Федор – такой
Талантливый и умный,
И сколько бы добра
Россия от него взяла,
На кафедрах университетских,
Теперь же он пожизненный дурак,
Как выяснил Камо –
Слабак!
И не сгодился вышку охранять
В родном Баку…
Ну что ж, пусть годы
Пробегут –
Они свое возьмут!
Пора и мне
Вернуться на Кавказ,
Настало время
Сына вызволять
И друга,
Расулзаде,
А то в ЧК его там замордует
Этот кат!


Сцена третья

1922 год. Июль. Поздний вечер. Тбилиси. Верийский спуск недалеко от  Эриванской площади. По ней едет с работы из Наркомфина Грузии на велосипеде  Симон Тер-Петросян – Камо. Он не очень громко поет любовную песню:

Вечер тихий летний, как волшебный сон,
С трепетом листаю старенький альбом,
На пожелтевших фото, где запечатлен
Лучезарный берег, где мы сидим вдвоем.

(Прерывает пение и говорит сам с собой):

Не понимаю, зачем Сосо женился?
Ведь он такой же, как я –
Мы оба с ним великие артисты,
Вот у меня гречаночка была,
Так влюблена - как в песне,
У Сталина Като была,
Красавица поинтерсней,
Но женщины приходят и уходят,
А остаемся мы, великие артисты,
Которые спектакли ставят
В жизни
И из живых людей  сбивают труппы…
Хорошее какое слово – труппы,
Совсем звучит как трупы
Контрреволюционеров.
Сегодня заполнял анкету –
Где указал – объехал
Девятнадцать стран по свету,
Зачем мне это Наркомфин в Тбилиси?
Я  революции хочу такой,
Что б мир взбесился,
Пусть молодых мне неучей дадут,
Из них я сделаю стальных героев мира!

(продолжает петь)

Не забыть мне блеск зеленых глаз,
Рук твоих тепло и нежных ласк,
Потерял покой я и лишился сна
Безвозвратная первая любовь моя…

(Прерывает пение и весело произносит) :

А в девятьсот седьмом
Ведь тут летали бомбы,
Какое было время!
Время денег!
И вот  же зря
Не дали мне убить царя,
Всю славу
Забрало себе ЧК,
А я бы мог один
Еще тогда…

(Снова поет):

Волны за кормою бьются о скалу,
Как бы отражая грустную луну,
Как же одиноко в сумрачной ночи
У окна сижу я как всегда один

(Обрывает песню и злобно говорит):

Никто не знает,
Только я,
Как Коба ненавидит Старика,
И только ждет его кончины,
Чтоб дать пинка
Нам всем…

В этот момент из-за угла  вылетает грузовик и на полном ходу сметает  велосипед. Камо  отлетает на несколько метров и ударяется головой о тротуарный бордюр. Изо рта у него  течет  кровь.  Водитель грузовика выскакивает из машины, склоняется над  Камо и плачет.


© Copyright: Татьяна Алексеевна Щербакова, 2016
Свидетельство о публикации №116082301257
Список читателей / Версия для печати / Разме