случай

На Кузнецком мосту в Москве туда и сюда сновали студенты, на каждом углу пели уличные музыканты, работали кафе, шумели старинные кондиционеры на окнах зданий двадцатых годов. Улица шла под уклон и набирала высоту у пересечения с Большой Дмитровкой и дальше, плавно вступая в Камергерский переулок, где открывал свои гостеприимные двери МХАТ им. Чехова с афишами и неизменными девушками и юношами, которые учились при студии театра и ходили с папиросами в зубах как Роза Люксембург или Маяковский. Горели фонари, выдавливая свет сквозь пыльные стекла, гудели машины где-то, совсем рядом на Лубянке. Если заглянуть сюда как раз со стороны Политехнического музея или поближе с улицы Воровского, где стоит его сгорбленный, ехидно улыбающийся памятник, то можно почувствовать себя в Мадриде – высокие здания, огромные квадратные окна, державность, порядок…. Это строили уже при Сталине и по понятным причинам, все это серого и матового цвета. Напротив ЦУМа островками стояли курящие мужчины и женщины. Они что-то обсуждали, увлеченно спорили, казалось, им дела нет, что среди них бродит Время и просит: ну не трать меня, глупенький. Лучше брось это все к чертовой матери и уезжай домой, в Калугу или в Тверь. Это ведь оттуда ты приехал устраивать культурную Революцию? Нет? Из другого места? Это ничего, все равно езжай обратно. Устройся сторожем в колхозе и пиши стихи. Не хочешь стихи? Пиши прозу мелким почерком. Почему прозу и почему мелким? Потому что никому твоя не нужна – она, просто неупотребима, как литература, ее можно класть под жопу в трамвае или просто не печатать и не читать. Ну, сам подумай, зачем тебе газета ТРУД? Откуда я это про газету взял? Да, просто она находится на Большой Дмитровке, а та в свою очередь пересекается с Кузнецким мостом, а там, напротив ЦУМа стоит в толпе Михаил Крыжовник. За горбику на носу его в Твери звали “Орлом кривожопым” или  интересовались, в каком году он перенес “крыжу”, словом Мише пришлось несладко, но в Москву он, как начинающий литератор, все-таки поехал.  Миша курит “Лаки Страйк”, пальцы от этого занятия сделались желтыми, куртка, давно не стиранная, провоняла. Миша любит женщин.   Женщины его – нет.  Из-за горбинки, думает Миша. Мудак, думают женщины.

Миша поглядел на свой окурок, поплевал на его дымящийся кончик и интеллигентным щелчком отправил его в цветочную клумбу. Сегодня особый день. Сегодня у Миши здесь будет свидание. Можно сказать, повезло, Люда Коршикова, внештатный журналист газеты ТРУД, согласилась вне здания и не по работе увидеться с ним, с Мишей. Разговор произошел в подъезде на Большой Дмитровке.  Люда входила, а за ней входил Миша. Он рывком открыл высокую массивную дверь и та, снабженная возвратным механизмом подтолкнула его к тому, что бы упереться в Люду.

Простите, Людочка, это я случайно.
Да, а мне показалось, вы меня везде преследуете. ТО в курилке, то на этаже. Хотя нет, постойте-ка, мы с вами вместе работаем?
Ну да, я со вчерашнего дня автор вашей газеты.
Вы автор глупого афоризма, а газета проживет и без вас.
Люда, хотите со мной сегодня увидеться?
Я вас отлично вижу, Михаил или я чего-то не вижу?
Перестаньте! Вы мне нравитесь в смысле как женщина.
Михаил, Люда поставила указательный пальчик ему на подбородок, если хотите узнать меня, как женщину…. Хотите или не хотите?

Миша закивал как осел больной Паркинсоном – такие озадаченные у него были глаза.

Хорошо. Вы узнаете меня как женщину не здесь в подъезде, а около ЦУМа. После работы.
Я буду ждать вас, Людочка!

Мудак, подумала Людочка….