Девятнадцать

(Поэма о любви и смерти, написанная жизнеутверждающе.
Действие происходит в ХХ веке в С-Петербурге)

                О.Климентовской

Пилот: Приборы?
Штурман: Девятнадцать.
Пилот: Что «девятнадцать»?
Штурман: А что «приборы»?
             (Анекдот)


       Глава нулевая

Для них, детей тысячелетий,
Лишь сон – виденья этих мест…
                (В.Брюсов)

Я не скажу, что силою похмелья
Я обречён,
Что я погиб, что головною болью
Я удручён.
Но посмотри на город: он распорот
Там, за окном!
Остановилось время. Замер молот
И метроном.
А в тишине мякина и солома
С небес валит,
И плачет город в тесноте облома
Навзрыд, навзрыд!

Глава первая

        Тебе десятка слов хватает
        Для всех явлений бытия…
                (М. Сафонова)

Холодеет в небе злоба,
Буря собирает мрак.
От зимы бежали оба,
Да не спрятались никак.
Взвился ветер эксклюзивный
На меня и на тебя.
Позади качок спортивный,
Впереди поэт противный –
Отрекаются, любя,
От России, от картины,
Где берёзки в три ряда…
Лунной пылью кокаина
Припорошена вода
Или снегом. Чёрт удалый
Вновь кого-то прихватил.
Стынет путник запоздалый…
Чижик-пыжик, где ты был?
Где летал, мой оленёнок,
С кем бодался, птенчик мой?
Водка губит нас с пелёнок,
Водка губит… Но домой
Трезвым стыдно возвращаться,
Дома смрад и полумрак.
Пустотою восхищаться
Трезвому нельзя никак.
В сердце, знать, росла капуста,
Пели птицы-соловьи…
А теперь там пусто, пусто,
Нет ни Бога, ни любви.
 

       Глава вторая

Между акаций и малины
Цвёл мак махровый над прудом,
И горделиво георгины
Качались в сумраке ночном.
                (К.Романов)

Багряный клён, лиловый вяз,
Козырная змея –
Разлука настигает нас,
Любимая моя.
Сверчок на печке, пыль в углу,
Поприщинский мундир –
Подобно барскому столу
Устроен этот мир.
Я, словно пёс, ловлю куски.
Во сне иль наяву
Беги от проклятой тоски
Домой или в Неву.
Снег ножичком за горло – цап!
Ведь смог же укусить!
Звени, струна, ликуй, сатрап –
Разлуке должно быть.
Кругом враги. Нашла игла
И вену, и луну.
Беги, беги! Ведь эта мгла
Не жалует весну.
Беги, беги! Ведь эта мгла
Пришла и за тобой.
Прочь из позорного угла
Домой или в прибой!
Здесь всё – гранит, здесь всё – асфальт,
Здесь песне нет конца,
Ликует пухлый перистальт,
Свиваясь в три кольца…
Меня тошнит и Бог не спас,
Отчаянье торопит нас…
Багряный клён, лиловый вяз…
Беги, беги, беги, буря, на круги!

Ни корыта, ни лопаты,
Ни говна, ни пирога…
Музыка ушла куда-то,
Ой, вьюга, вьюга, вьюга!
Чижик-пыжик, чижик-пыжик,
Что наделала она?
Даже сраных кочерыжек
Не осталось ни хрена…
Боль навек и снег навек,
Мёрзнет мёртвый человек.
Этой ночью мутнозвёздной,
Может быть, и нам с тобой
Жить на свете слишком поздно?
Проиграл последний бой
Бонапарт аляповатый,
Гретхен веру не спасла.
Плоховаты, плоховаты
Наши горькие дела.
Неужели для надежды
Не открыт какой-то лаз?
Неужели всё, как прежде,
Неужели Бог не спас?
Ни ответа, ни привета…
Не сыскать замкам ключей.
По Смирнову и по Фету
Бог бежал людских речей.

             Глава третья

Как рассветная стужа, наглея,
Город зыбила сизою мглой…
                (В. Лапшин)
               
Схизматически холоден  каменный воздух,
Чутко спит на заре Саваоф.
Знаешь, милая, если когда-то на звёздах
Наши души увидятся вновь –
Ты забудешь молитвы, восторгу поверив,
И восторг воссияет, затмив
Дни долгов, сумму прочерком, пени, потери…
Вечен, праведен и справедлив.
Я в кунштюках мотор мирозданья заклиню,
Отодвинув бесстрастную власть.
На соседней звезде обнаружу богиню,
А не душу, готовую пасть.
Я ослепну, а там – растеряю медали
За беспечную жизнь дурака,
Провалюсь в нужник ада и в стае фекалий
Навсегда уплыву на закат.
Ты почувствуешь – малая толика страха
Искушает божественный мрак,
Но почти не заметишь меня среди праха.
Что тебе, просвещенной, червяк?
Он давно не поёт гривуазные песни,
Просто медленно сходит с ума
И не верит, что воздух когда-нибудь треснет,
И расколется внешняя тьма.
 
          Глава четвертая

Выход в бесконечный коридор,
Где плутают гости и соседи…
           (Ан. Разгуляева)

В подвале глухо капает вода,
На первом этаже цветут герани,
В гостиной на увядших клавикордах
Цецилия играет людям Бога.
В столовой гости ждут перерожденья,
В курительной затеяли игру
По маленькой четыре джентльмена
При галстуках и золотых цепочках.
Уже объявлен непременный мизер…

Сизифов труд!
В мансарде два поэта
Кидаются цитатами в пространство,
Гекзаметром стараясь заглушить
Щекочущие ноздри ароматы
Обеда из ста блюд…

Сизифов труд!
Ослепшая машина
Везёт развязку на канатах ветхих.
Светила ночи наморозил ветер
На чёрном небе. Тучи чередою
Проносятся. Неверная лампада
Тенями освещает угол спальни.
Как паучки, бегут по одеялу
Сны в голову горячую больного.
Воняет непременный чай с малиной…

Сизифов труд!
Бегут по чердаку,
Топочут мерно злые тени-мыши,
Танцуют на их спинах тени-блохи,
Плодятся в блохах чумные микробы…

Сизифов труд!
Внутри звезды Полярной
Скрежещут втулки на оси Вселенной.
Коростою покрытые медведи
Расчёсывают спины о железо.
Вращается Земля, и ночь проходит…
 
Сизифов труд!
В прихожей, в сундуке
Сокрыта смерть от глупого народа.
Бессмертные пока не понимают,
Чем им грозит бессмертье… Агасфер
С улыбкой на толпу глядит из кухни,
Он удивлён, он видит пред собой
Свои подобья – миллиарды вечных
Кривляющихся в муках отражений.
Внезапно он раскидывает руки
И как бы обнимает мир, и тихо
Поёт как блеет: Ныне отпускаешь
Меня, Владыка, прочь из мира с миром!
И умирает…

               Глава пятая

Среди вещей разнообразных мира
Достойны удивления: гроза,
Пустая тара, жёлтый клык вампира
Да идиота строгие глаза.
                (О. Васнецов)

Нам не века золотого –
Нам серебряного жаль.
Тень Петра уходит снова,
Тень Петра уходит вдаль.
Звёздам в облаках по нраву,
Нашим предкам – на погосте.
Будем живы - будем правы
Слишком гадко, слишком просто.
Ничего не удаётся,
Вот потеха – нет успеха,
Если кто-то рассмеётся,
То удавится от смеха.
В предрассветное затишье
Снег кружится, печь дымится,
Безалаберные мыши
Убегают из столицы,
Предводимы важной тенью,
Это – участь провиденья.
Что предшествует паденью –
Неужели просветленье?
Никого не жаль зиме.
Крик прервётся, мир качнётся
И никто не отзовётся…
Слава полной тишине!
 
          Глава шестая

В Абиссинии, батенька, епископы пляшут.
Так раскроют зонты и пляшут на Пасху.
                (Н. Гоголь)

Закрой глаза. Отныне ночь
В сердцах играет туш победный.
Не  в силах водки превозмочь,
Уныло пляшет чуйка бледный.
Он потерялся и продрог
В пустой нетопленой квартире.
Он – гений. Он – японский бог.
Он – дважды два равно четыре.
Он – воплощённое добро
И зло сомнительных размеров;
Давно не верит в серебро.
Упорно вторит дураку…
Душа пьянчуги в дивной муке
Сорвётся ввысь на всём скаку
Туда, где примут на поруки.
А тело свалится на пол,
Издаст последний крик гортанный,
Закатится под грязный стол,
Умрёт безгодно, глупо, странно…
Открой глаза. Отныне жизнь
Побеждена. В тугих тенётах
Душа смиренно пролежит
До страшного восстанья мёртвых.
Пустынный город, как оранг-
Утан, под солнцем греет спину.
Весёлый танец «акваланг»
Убил ночную бесовщину.
 
       Глава седьмая

         De nobis ipsis silemus

Асфальтовые скалы
Уснули над тобой.
Последствия опалы
Ведут глагол любой.
Улыбкой беспричинной
Творит людей Господь.
Из нищих в братском склепе
Кончины ищет плоть.
Из нищих в братском склепе
Кончины ищет дух.
Терзается нелепо
Над паствою пастух.
Горит огонь в колодце,
Не опаляя стен.
Не больно уколоться
О розу на кресте.
Не страшно быть асфальтом,
Ломаемым травой,
Не трудно вечным скальдом
Волынки слушать вой.
Тихохонько, чуть слышно,
Снедаемы страстьми,
Бегут слоны и мыши
Над серыми костьми.
Возлюбленная птица
Летает над тобой,
Купив за рубль, за тридцать
Сомнения любовь.
И спящих не уронят
Весенние ветра
В объятия героям
Земного серебра.
И мёртвым нет резонов.
Горит четвёртый Рим,
Божественным озоном
От святости храним.


Март-апрель 1997 г.
Январь 1998 г.