Или, Или, лама савахфани

Можно петь прямо в дуло, лыбиться палачу,
верной быть принудительно, свод уважая правил,
я сижу тут, в бездне, безумная, и кричу:
боже, боже, зачем ты меня оставил? *

Почему ты являешь свой лик мне не прямо, а
то одним подмигнешь, то другим человеком, будто
в жмурки бегаем, истинный, этот зачем обман,
заставляющий вечер нетленным казаться утром?

Вот, вдвоём: были пламенем, мерзну теперь, боюсь,
не спасти, чего нет, и не выбраться из воронки,
тишина наша гаже, чем уксусной губки вкус,
речь под ржавчиной, ей – каждый первый проткнут.

«Ты любовь ведь, ты есть, отрицает один дурак,
я смотрю в твой единственный глаз, где едины мы все», –
каждый раз, словно в первый, в саду Гефсиманском так
соглашаюсь я чашу принять: умереть для жизни.

Кожу старую, кокон (стремление брать и врать)
на кресте оставляю, распятым, кормить разруху,
её зубы бессильны, когда ты разрухе рад,
неподвластно ей то, что не видит глаз и не слышит ухо.

Чтоб найти на складах несгораемый шкаф, поджечь
склад придется к чертям, вот, и с духом бессмертным так же,
пусть горит царство времени, вечность тех стоит жертв,
рай, в крови, вижу. Быть им способен каждый.

Можно петь, пулей будучи, свист топора являть,
пустотой хохотать там, где узы одни повисли,
я сижу тут, в бездне, и вою: твоя, твоя,
не оставь меня, боже, убей, но убей для жизни.


<2020>


* Мф. 27:45