Последний удар

                Отрывок из повести "Несломленная параллель"


Димка так спешил появиться на свет, что не дотянул до Нового года. И родился в старом. В самый последний день. Тридцать первого декабря. И поэтому получалось, что он вроде как на год старше тех, кто меньше спешил родиться и явился всего днём позже, то-бишь первого января.
Так получалось, по крайней мере у военкомата. Потому что Диму и Васю, которого тоже угораздило  родиться в конце года, военкомат "обхаживал", как никого из их однолеток  -  из мальчишек десятого "Б".

Врачи военкомата чутко интересовались васиным и диминым здоровьем, а их мам просили заполнить анкеты. Мамам предлагали вспомнить то незабываемое время, когда их розовый пупс встал в первый раз на нетвёрдые ножки и прогулил своё первое "агу". Мам расспрашивали, не запоздал ли он с этими нужными для военной службы умениями, не был ли хил, чем болел во младенчестве и даже каков у него характер. Ещё уточнялось мнение: достиг ли их сокол достаточности ума-разума и той силушки богатырской, дабы ему могли доверить ратное оружие.

 А допризывников просили подумать и назвать то самое любимое занятие из области ратных профессий, по которому истосковалась его молодая душа.
Словом, военкомат уже жить не мог без Васи и Димыи приглашал их чуть ли не на ежедневные свидания.

                ***


Четвёртая четверть двигалась, как по маслу. Но прав народ, когда говорит: "не кажи гоп".

Так и случилось. Из-за военкомата Дима опять пропустил школу и в предпослендний вечер позвонил Шамраю:

- Нис, какой нам параграф по истории?

- Тридцать пятый,  -  ответил тот.  -  Извини, я спешу в райком комсомола.

О том, что задана ещё и статья, которую надо законспектировать, Нис ему не сказал.

А на следующий день Клавка устроила "страшный суд". Она называла одну фамилию за другой, и в журнале быстро выстраивался столбик двоек.

- Воронин,  -  вызвала она.

- Я был в военкомате и не знал о статье.

- Отсутствие на уроке  -  не уважительная причина,  -  отрезала классная.  -  Ты мог узнать задание у товарища.

Её авторучка клюнула журнальную страницу.
Вася, посаженный на исправление за первую парту, обернулся к Димке и поднял вверх два растопыренных пальца.

Говорить о том, что "товарищ" ему не сказал, было поздно. Журналы в двух последних классах были с секретом: странички в них были нарочито тонкими, так, чтобы подчистки сразу были заметны. А, по неписанным законам районо, текущая двойка на протяжении двух последних лет лишала человека права на получение золотой медали.

Дима вспотел. В кончики пальцев вонзились холодные иголки. Костлявая фигура классной отодвинулась далеко, словно он смотрел на неё через уменьшительные линзы бинокля.

-  Эх, Клавдия Гавриловна, Клавдия Гавриловна,  -  услышал он голос Васи,  -  лучше б вы мне поставили эту двойку! Вы же ему всё испортили!

- Замолчи, Клименко,  -  историчка приподняла уголок брезгливого "бантика"  -  Адвокат нашёлся.

                ***


Димка шёл домой, как лунатик. В мозгу больно пульсировала мысль: как сообщить маме? Он знал, какой будет реакция. Мама всегда болезненно переживала его неудачи. Сегодня она в отгуле и, наверно, печёт его любимый пирог с яблоками.

Дима вошёл в дом и удивился, как это мамы умеют обо всём догадываться сами.
У мамы руки и в самом деле были в тесте. Она замерла за спиной и молчала, пока  он снимал  куртку. Потом спросила глухим голосом:

- Что случилось?

- Я получил "два".

У мамы нос стал белым, как тесто на пальцах. Она сделала шаг назад, словно собралась упасть. Димка бросился к ней, но мама не упала.
 Она сорвала с себя фартук и заметалась между ванной и кухней, словно забыв, где находится умывальник.

- Кто?  -  спросила тяжело дыша.
- Историчка.
- За что?
- Я не законспектировал статью, мне не сказали, Шамрай не сказал.
- Болван! ... Ты хоть объяснил это.
- Нет. Это бесполезно.

Мама сунула голые ноги прямо в сапоги и, набросив пальто, без шапки вылетела из квартиры.

                ***

Клавдия Говриловна сидела за столом, прямая и плоская, и что-то торопливо писала в классном журнале. Впервые Лину оставило самообладание и врождённая деликатность. Она ворвалась в класс, как вихрь, и без приглашения плюхнулась за пустую парту.

Сдерживая одышку, спросила пересохшим ртом:

 - Вы это специально сделали?

 Брови классной прыгнули на жёлтый лоб:

- О чём вы?

- Вы поставили моему сыну двойку.

- Да. Ну, и что?

- Вы знаете, что значит для него эта оценка. Как вы могли это сделать.

- Я не понимаю вашей позиции.

- А я вашей. Дима не был в школе.

- Это не уважительная причина. Задание он мог узнать, у кого угодно. Я не могла, поставив двадцати ученикам неудовлетворительные оценки, сделать для вашего сына особое исключение. Это было бы непедагогично!  -  Клавдия Гавриловна была сама справедливость, само благородство, сама праведность.

- А вы знаете о том, что Диме не сказали о статье. Денис не сказал.

- Я этому не верю!  -  вскричала классная, и Лине вдруг стало стыдно, хотя она и сказала правду. Просто впервые в жизни она унизилась до доноса, и этот донос не был принят.

Доказать, что она не лжёт, Лина ничем не могла.

- Может, он забыл?  -  неожиданно для самой себя произнесла она, зачем-то оправдывая Шамрая. Это так некстати проснулась треклятая деликатность, и , как всегда, испортила всё дело.

- Возможно,  -  сухо произнесла классная.

- Но теперь это уже не имеет значения,  -  грустно сказала Лина, и снова её глупая деликатность не позволила сказать главного, заорать на всю глотку
о том, что змеиная двойка навсегда перечеркнула золотую медаль её сына.

Лина смотрела в эти склеротические глаза и пыталась найти в них хоть каплю сожаления, хоть искру вины, хоть тень сострадания. Но их не было.Перед нею сидело само равнодушие. Мало того, в усмешке ассиметричного бантика она заметила торжество, счастливое удовлетворение от того, что намеченная заранее цель достигнута...

          (П Р О Д О Л Ж Е Н Е  С Л Е Д У Е Т)
 -