прорыв блокады

Расспросите дома,
                чьи колодцы в смятеньи:
"Маннергейм, говорите?..
                Такого не помним...
Помним,
      как метрономом озвучивал полночь
репродуктор... как падали стены и тени
на тела, что под утро везли штабелями
к пустырям (где сегодня отели и клубы,
а тогда только месяца клык саблезубый
заносился над вьюгой; та задом виляла
перед ним и скулила
                совсем по-собачьи)...
Помним проруби, простыни,
                смрад "зажигалок"...
помним всех, кто велик был
                и всех, кто был жалок
перед жуткой зимой,
                что потомки оплачут...
Помним полускелетами полные ЗИСы,
лед надежды,
                разметанный на междометья
по дороге, чье имя не Жизни, а смерти...
Маннергейм... Маннергейм...
                входит ли в этот список?"

Что дома?... Целый век,
                отмороженный малость,
осудив, сторожит осажденную совесть
непокорного некогда города, (то есть
что от совести,
                веку ненужной, осталось).
и хохочет опять сатаной до упаду...
и в колодцах мужают
                сыны из гаремов...

Только красным по черному
                лик Маннергейма
обтекает:
           мы снова
                прорвали
                блокаду.