Новая сказка о золотом петушке

(отнюдь не подражание Пушкину)
 
               Орел мух не клюет!
               А впрочем, на безрыбье и рак – рыба...
 


               I
Быть может, ради изложенья
Иль покаяния в грешке,
Я сказку новую без продолженья
О золотом промолвлю петушке.
А впрочем, петушок – лишь повод,
И кто герой, узнаешь ты,
Познав, как “за” и “против” довод,
Предмет Додоновой мечты...
 
              II
Вот вам Додон из царства Мельпомены:
Чуть грузен, бородат, редковолос,
Ни блага образец, но и измены
Семье, друзьям, народу не принес.
Не КЕМ, а ЧТО на сцене правил,
Народом был любим и иногда
Имел успех у дам, тем, что прославил
Их в жизни и спектаклях навсегда.
Но вот лукавый женолюб поистрепался,
Стал набожным, наверное, не зря,
Теперь о дамах больше он трепался,
На свой козьмопрутковский корень зря.
Корил жуиров и считал себя аскетом
(Хоть в нашем храме вряд ли станешь им)
И все ж фигурку стройную при этом,
Словно рентгеном, оком жег своим.
Рутиной лет с десяток пробежало,
Весь в ряске омут. А Додону – 45.
Но тут, читатель, мне бы надлежало
Немного вам о Петушке порассказать.

              III

Средь кур он слыл Онегиным, а может, Дон-Жуаном,
А может, родился в жуановом дворе.
Он курьих дам топтал в порыве рьяном,
И несть числа уже пернатой детворе.
Но классики позиции топтанья
И Кама-сутры мало уж ему.
Он в сексе жаждет нового познанья,
Какой экзотики он хочет, не пойму!
И вот однажды, теплым вечерочком,
Когда над миром правит Купидон,
Куриной слепоте назло, без заморочки
Младую рябушку влечет на кухню он.
И на краю шипящей сковородки,
Где греет бок поджаренный каштан,
Решил с хохлатою красоткой
Сплясать свой пламенный канкан.
И надо же судьбе такого!
Без мыслей о конце плохом
Он, оскользнувшись, вмиг из золотого
Стал жареным, конечно, петухом.

              IV

И в ипостаси этой он не знал покоя,
Доколь любви процесс не завершен,
Уже на блюде лежа пред проблемой тою,
Кого куда бы клюнуть, думал он.
А наш Додон готовился на сцену.
Петух ему достался в реквизит.
Себе Додон давно уж знает цену,
Мол, женский взор его не поразит.
И вот уже витийствует чего-то
О голоде любви наш лицедей,
Не ведая Фортуны поворота,
Как меч в деснице, держит кочета, злодей.
В апофеозе дивного сонета
Затих, свой взор в партер направив вдруг,
Но, изловчившись между рук при этом,
Додона в точку клюнул жареный петух.
Теперь, читатель мой, без промедленья,
Позволь словесно мне обрисовать,
Кого узрел Додон и почему без сожаленья
Его в седалище стал жареный клевать.

              V

Среди равнин иль гор (мне точно не известно),
Звезде подобный, дивный цвет возрос.
И хоть явлением смотрелся он прелестным,
Немало бед он мотылькам принес.
Ко прелестям цветка в порыве страстном
Крылатые стремились день за днем.
Незнамо было мотылькам несчастным,
Что их сожжет цветок своим огнем.
Чьего был рода-племени цветок, не знаю –
Царицей Шемаханской иль якута дочь?
В улыбке и глазах ее сияют
И норда хладный день, и зюйда страсти ночь.
Но вот однажды с девой юной Анной
(Что слыла мудрецом и страсти антипод)
Придворным неким на спектакль званной
В Додонов храм она на зрелище идет.
Здесь чудо-деву углядев в партере,
Застыл Додон, перехватило дух.
В руках вертясь, но в женщин сладко веря,
Его и клюнул жареный петух.
 
              VI

Очухался Додон и на подъеме
Акт лицедейства бурно завершил.
Орлом взлетая, при своем объеме
В гримерные покои поспешил.
А мысль одна Додона точит-гложет,
Как бы Царицу ближе лицезреть,
И горько сожалеет, что не может
Он боле молодеть, а не стареть.
Но тут по воле провиденья,
А может, волю Шемахинки зря,
Придворный, как прекрасное виденье,
Тех дев явил в гримерную Царя.
О наш Додон! (Смешно смотреть при этом)
Барашком блеет, перья распустил,
И даже мня себя поэтом,
Сонет свой Деве посвятил.
А стоило разок ей улыбнуться,
Он возомнил черт знает что из грез.
И, дабы на взаимность натолкнуться,
Он руку, сердце ей, как ливер преподнес.

               VII

И, притомившись от Додона излияний,
Программу-минимум так быстро воплотив,
Устав от бурных того дня свиданий,
В шатер свой двинулся девичий коллектив.
Так, между делом, вроде не нарочно,
Вопрос подруге Шемахинка задает:
“Скажи мне, Анна-мудрая, все точно и дотошно,
К чему меня все это приведет?”
Ей мудрая спокойно отвечает,
Чуть смежив веки: “Дева, знаешь ты,
Что тот Додон души в тебе не чает,
Лелеет старец томные мечты.
Как знаешь ты прекрасно, без подсказки,
И я тебя учить не стану зря,
Из пушкинской давно известно сказки,
Что ждет тебя, девица, что Царя...”
Лишь про себя мудрица не сказала,
Как тут же посох получила в лоб:
“Да, я с царем немного поиграла,
Но не хочу сводить Додона в гроб!”

              VIII

Тут гром раздался среди ясна неба,
Метались молнии, вздымая прах и пух,
И с блюда, словно по веленью Феба,
Явился к девам жареный петух.
Девицу Анну хитрое сациви
Вернуло к жизни, словно в дивный сад,
И как в классической альтернативе,
Он клюнул Шемахинку в круглый зад!
От этого Царица как проснулась,
Из томного стал снова ясным взгляд
На прошлое с упреком оглянулась,
И улетучился из ней любовный яд.
Она решила, что мудрица Анна
Была права во многом. И тогда
Решилась, под предлогом данным,
Дружить с Додоном долгие года.
Сей манифест скорей несут Додону.
Дабы обрадовать его, а он...
Не перестроился, потом пропил корону.
С горячкой был в психушку помещен...

              IX

Хотелось хеппи-энда сказке этой
Давно ее заканчивать пора.
Лишь девушкам сказать хочу куплетом:
ГЕРОНТОФИЛИЯ – НЕ ДОВОДИТ ДО ДОБРА!