Никола Вапцаров Пушкин

„ПУШКИН”
Никола Йонков Вапцаров (1909-1942 г.)
                Болгарские поэты
                Переводы: Валентин Корчагин, Василий Журавлёв, Любовь Цай
 

Никола Вапцаров
ПУШКИН
   
Русия – мрак.
Русия – гнет.
Неразорана целина.
Вертеп. –
свирепа тишина.
На север – тундри, ветрове,
на юг – безкрайни диви степи.
А времето не бърза, крета
като бездомно
старо
псе.
Тогава простия народ
не знаеше за твойте песни.
Ти беше чужд и неизвестен.
 
Но ето днес –
                трудът задружен,
задружният човешки ход
и тази обща светлина
роди един щастлив живот.
 
Сега е друго. Ето на:
един работник,
млад стругар,
през обедната си почивка
чете във книгата усмихнат
и чувства те като другар.
Разбира те, защото може
да гледа чудните звезди
как гаснат във небето ясно,
как сутрин слънцето блести
над оросената с искри
просторна степ.
Той има хлеб,
и гордостта,
че там – във фабричния грохот
мазолестата му ръка
твори една епоха.
И нетревожен той разбира
отде извира
                песента.
Разбира на Мазепа мрачен
гневът,
на Ленски пролетта
преминала, преди цветята
на песните да разцъфтят.
Разбира твойта смърт жестока
и тази гнила суета,
забила някъде дълбоко
отровните си пипала,
изсмукала със страшна злоба
живота на един поет,
но неуспяла в своя пробив –
живота тръгнал пак напред,
живота сринал тези тесни
стени и простият народ
се влюбил в чудните ти песни
и в своя нов живот. –
 
Едно момиче от колхоза
обича млад матрос.
И тъй – неволно, без да ще,
напява твои стихове.
И после спира. –
Златна шир
наоколо. И класове.
Усмихва се и разцъфтява
на устните й ален мак: –
„Ах, с колко радост се живее,
мой млад, любим моряк!“
 
Това е там.
Но ето днес –
защо? – не знам,
но аз се уча
да пиша всеки свой протест
тъй искрено
и толкоз звучно.


Никола Вапцаров
ПУШКИН (перевод с болгарского языка на русский язык: Валентин Корчагин)

Россия…
Гнет, зловещий сумрак,
непаханная целина,
глушь захолустья.
А страна
огромна: от полярных вьюг
до жгучих засух – в степь, на юг.
По землям тем,
как псы бездомные,
плелись
унылые года.
На крепостной Руси тогда
твоих не слышно было песен –
ты был народу неизвестен.

Но вот
           под знаменем труда
сплотил наш век людей России.
Огни там вспыхнули такие,
что мрак растаял без следа.

И расцвели твои творения!..
Русоволосый паренек
в цеху, во время перерыва,
токарный выключил станок –
и книгу,
как посланье друга,
листает, в чтенье погружен.
С тобою вместе видит он
и звезд мерцанье в синем небе,
и солнца блеск в бессчетных искорках
рассветной луговой росы.

Тревога о насущном хлебе
ему чужда.
Кругом – страда,
дела в отечестве неплохи!
Гордиться вправе и собой
рабочий, токарь молодой:
он сам – творец. Творец эпохи.
С ним – ты.
                Ему так интересен
секрет созданья этих песен.
Вот мрачного Мазепы гнев…
вот Ленский, чьи напевы вешние,
так дозвучать и не успев,
погасли на пороге лета.
Пусть вымысел…
А разве ты
не жертва злобной суеты,
затаптывавшей жизнь поэта
в тот век жестокий?
                Но народ
все, что тобой так звучно спето,
узнал, услышал в свой черед.
Воспрянул, к свету устремленный, –
и новую открыл весну,
в твою поэзию влюбленный
и в эту новизну.

В село вернулся, вышел в поле
моряк с невестою своей.
Как нежность высказать? Легко ли?
Но он, под колокольчик жаворонка,
твои стихи читает ей –
и шелестит, кивая,
рожь золотая.
Счастливо девушка смеется,
уста горят, что алый мак…
И солнце хвалит краснофлотца:
„Порадовал, моряк!”

Все это – там.
Но вот и здесь
тянусь к стихам –
и сам учусь я
ковать словесный свой протест
из сплава
музыки и чувства.


Никола Вапцаров
ПУШКИН (перевод с болгарского языка на русский язык: Василий Журавлёв)

Россия – мрак.
Россия – гнет.
Невспаханная целина.
Вертеп…
Свирепость. Тишина.
На север – тундра да ветра.
На юг – степной ковер огромный.
Плетется время
не спеша,
как старый пес,
как пес бездомный.
Тогда неграмотный народ
не знал твоих чудесных песен.
Ты был для многих неизвестен.

Но вот сегодня –
                труд совместный,
всеобщий коллективный труд,
и свет, что вспыхнул повсеместно,
в России счастье создают.

Сейчас не то. Вот, например:
прервав работу на обед,
сидит, читает книгу слесарь
и друга чувствует в тебе.
Твой стих доступен стал ему
и стал понятен, потому
что видит он, как в небе ясном
сверкающие звезды гаснут,
как утром солнышко сияет
и озаряет, озаряет
покрытую росою степь.
У слесаря есть хлеб.
И он
гордится ныне, что неплохо
своей мозолистой рукой
творит свою эпоху.
И он, спокойный, понимает,
откуда песня
                бьет ключом
и почему
              Мазепа мрачен.
Он горе Ленского поймет
и жизнь, раздавленную прежде,
чем расцвели поэта песни.
Поймет и то, как смерть жестоко
тебя свалила раньше срока,
и мерзость царскую поймет,
пробравшуюся так глубоко
своими щупальцами, чтобы
высасывать со страшной злобой
поэта пламенную кровь.
Но жизнь,
сметая мир тот тесный,
неумолимо шла вперед.
И полюбил простой народ
твои чудеснейшие песни.

Вот звеньевая из колхоза
влюбилась в юного матроса
и так невольно стих твой звучный
поет
и замолкает вдруг…
Вокруг пшеница
золотится,
и ширь безбрежная вокруг.

                Она поет, она смеется –
                улыбка на устах, как мак:
                „Ах, нам так радостно живется,
                мой молодой моряк!”

Все это там.
Но вот и здесь, 
зачем? – не знаю,
но учусь я
сегодня каждый свой протест
писать так искренне
и звучно.


Никола Вапцаров
ПУШКІН (перевод с болгарского языка на украинский язык: Любовь Цай)

Росія – тьма.
Росія – гніт.
Неорана то цілина.
Вертеп...
Сувора тишина.
На північ – тундра і вітри,
на південь – степ безкрайній дикий.
А час бреде собі неквапом
неначе
безпритульний
пес.
Не знав тоді простий народ
щемливої твоєї пісні.
Ти був чужий ще і безвісний.

Сьогодні –
                праця нас здружила,
нас світ веде до майбуття,
і наша єдність, наша сила
народжує нове життя.

Тепер інакше все. Дивись:
ось токар молодий,
бува,
під час обідньої хвилини
читає, юний цей хлопчина, –
в тобі він друга відчува.
Твій світ сприймає він прекрасно,
він бачить чарівні зірки,
як мерхнуть зорі в небі яснім,
як сонця лик блищить жаркий
понад безмежними полями,
освітленими щедро ним.
Є в нього хліб
і гордість є,
що в шумі заводськім потроху
його мозолиста рука
будує тут епоху.
Звідкіль – він точно розуміє, –
набат цей 
                урочистий б’є.
Мазепин здатний осягти
                неспокій,
чом зазлість дика б’є,
як Ленського весна, наставши
втрача чаровину.
Він зна й про смерть твою жорстоку,
і як життя тяжке снує,
й журба, печальна і глибока,
трутизну осоружну ллє.
І ця журба життя згубила
поетові – він ще й не жив,
не встиг відчути тої сили,
той пломінкий жаркий порив.
Життя іде вперед і тисне,
нове малює майбуття,
в твою закоханий він пісню,
в нове життя. –
 
А юна дівчина щаслива
кохає хлопця – він моряк.
І мимоволі чути співи,
твої пісні – любові знак.
А потім тиша. –
І привілля,
А жито колоситься як!
І на лиці розквітне милім
той усміх, як червоний мак: –
„О, скільки радості і дива,
моряче любий, мій моряк!”
 
Ото є так.
А нині жест –
чому і як?
Я вчуся влучно
писати кожний свій протест
так щиро
і настільки звучно.