Ультранасилие

***
Я никогда не писала стихов о крови,
Кровь - это что-то из ряда вон.
Да и что новее сказать о боли?
Получится морось, не буря, не гром.

Но про насилие писали книги,
О нем даже слагали стихи,
Мы якобинцы, повстанцы, мы виги,
Убийства, порезы, распятья, кресты.

И каждый день наши смерти - событья,
Стигматы огромней, мы с ними сильны
И кровью окупим билет из забытья,
Пусть каждый узнает чем мы больны.

1.
Ведь это движенье: "Возьми мою
Руку и вместе..." и далее, далее,
Но выше - бравада, и я кричу:
В одиночку по камню не разбирается здание.

И после распятия нет вознесений,
Паденьем оканчивается полет,
Я, как сказал Маяковский,
Словесный транжир и мот.

Мой утёс по-Лермонтовски полон,
То бишь абсолютнейшим образом пуст,
Я слышу вокруг только птичий гомон,
Только бездушный костяной хруст.

И вы заживете, мои стигматы,
А я не успею вас показать,
Но нет же! Я запишусь в солдаты,
Я собираю священную рать.

2.
Они говорили: я - это кошмар,
Вот вот и плюну им в лица яд,
Так яд этот сделан из вашей же желчи,
И я никогда не вернусь назад.

Уже теперь мой собран пантеон,
На аналое яд стал святой водою,
Утёс давно как превратился в сон,
И ядом новые стигматы я омою,

Лишь для того, чтоб пО миру был пущен
Истошный вопль,
Расщеплённый до молвы.

3.
Так что такое ультранасилие?
Да и зачем про него говорить?
Нам от него не станется силы,
Однако запущенное не остановить.

Что ж, ультранасилие - это жить
В прогнившем четырежды Шарлевиле,
В четырежды клятом, самому не прогнить,
А сколько на мир весь таких Шарлевилей?

Еще разорванные страницы твоих стихов,
И в грязь закинутые книги,
И в грязь закинутые те, кто с ними не готов,
Отправиться на дно мещанства в первой лиге.

И, разумеется,  ультранасилие -
Кровь, нами же пролитая,
Нами оставленная на губах,
Затем, чтобы никогда не забыли мы
Что значит жить на ножах.

4.
И мне похоже пора подвести черту,
Приходит конец всех кулис и завес,
И я надеюсь, что мой манифест
Поможет тогда воплотить мечту,

И маленький писк униженных, оскорбленных
Станет громоподобным басом,
Конец всякой грязи, конец пристыженный,
И гладь взбудоражит моим рассказом.

***
Как странно все, в семнадцать лет
Серьезность не к лицу, сказал поэт.
То был июнь, и был прекрасный вид,
Артюр не понимал:
Под сенью им любимых лип
Он сам серьёзным стал.