В пустыне злого сна

Над жёлтыми песками затеплился рассвет,
Короткими шагами я проторяю след,
Затянута в резину, в тяжёлых кандалах
Бреду через пустыню, превозмогая страх.

В проушины заклёпки забиты навсегда.
Иду без всякой тропки дорогой в никуда,
И звон моих цепочек в предутренней тиши
Час окончанья ночи отпраздновать спешит.

Шагаю без надежды, иссохла как скелет:
Из латекса одежда, воды ни капли нет,
Не снять и не разрезать – резина так толста:
Такое на девчонку надели неспроста!

Когда я убежала, судьбу свою кляня,
Охранница не стала преследовать меня,
Все знали, что пустыня надёжнее оград:
Скопытится рабыня – никто не виноват.

Вот кажется проткнётся отверстие одно,
Но – тянется, не рвётся тугое полотно.
Наверное, поможет обычный острый нож.
Наверное, поможет... да где ж его возьмёшь?

Сквозь мутное окошко почти не видит глаз:
Вцепился, словно кошка, в лицо противогаз.
Стекло синеет кварцем – его нельзя разбить,
И надо ли пытаться? Глаза б не повредить...

Закупоренный плотно резиновый мешок –
Надёжно и добротно заклеен каждый шов.
Стекает пот по коже дорожками – кап-кап,
Я пот пила бы тоже, но мне мешает кляп.

Песок – не та основа, чтоб грезить на ходу:
Я падаю и снова встаю и вдаль бреду
Со скоростью улитки. Все палачи Земли
Мучительнее пытки придумать не смогли!

Хоть были поначалу шаги мои легки,
Манила и ласкала взор ленточка реки,
Сулила мне спасенье. На деле вышло так,
Что это снаряженье замедлило мой шаг.

И на пути на этом я вижу сквозь стекло –
Кругом лежат скелеты, кому не повезло:
Их тоже заковали, на гибель обрекли,
Они, как я, шагали, но так и не дошли.

Железные оковы несчастным велики:
Белёсые остовы засыпали пески,
Что не склевали грифы, рассыпалось во прах,
И лишь браслеты тихо ржавеют на костях.

До счастья километры, а рядом, так близка,
Смесь огненного ветра и жгучего песка.
А воды серебристо искрятся вдалеке,
И медленно, не быстро, шагаю я к реке,

Ступаю враскорячку, лишь цепи трень да брень.
Как зверь, впадаю в спячку, едва погаснет день,
Но, как ни закопаюсь, придётся мне опять
От холода спасаясь, под звёздами шагать...

* * *

Темно. Глаза открыла. Таращусь в потолок.
От пота весь затылок под латексом намок.
Лежу, не понимая, что сделали со мной,
И вдруг припоминаю: сегодня ж выходной!

Явилась я под вечер, заботы сбросив с плеч,
Решила вместо встречи сама себя развлечь,
Создав себе интимный и фетишный уют,
Надела свой любимый резиновый кэтсьют,

Противогаз, оковы (мне нравится бондаж!),
Устроила суровый дыхательный тренаж,
Устала, прикорнула, решив, что кончен день,
И в латексе уснула – раздеться было лень.

Бывало, лягу спать я с Хозяином вдвоём,
Усну в его объятьях – и грежу о своём.
Бондажные девайсы – назойливая вещь:
В цепях не удивляйся, что будет сон зловещ.

И снился мне, бывало, кошмар или курьёз,
Но я осознавала, что это не всерьёз.
А тут – какие шутки! – могу ли я смотреть,
Как я в пустыне жуткой обманываю смерть?

Но вот она, развязка (ах, как же хорошо!) –
Сняла тугую маску, стянула капюшон,
Корсет расшнуровала: закончилась игра.
Но цепи не снимала до самого утра:

Пускай беглянка снова в пустыне злого сна
Несёт свои оковы вдвоём, а не одна.
А после, до рассвета, я долго чай пила,
Чтоб там девчонка эта спокойно спать могла...

С тех пор меня снедает назойливый вопрос:
Так кто же я такая? Смогла бы я всерьёз
В житейской круговерти, с подобной прямотой
Уйти в долину смерти из клетки золотой?

Один мудрец восточный ученикам сказал:
«Никто не знает точно, где сон, а где реал.
Я ль видел сон, в котором был бабочкою я,
Иль бабочка, которой приснилась жизнь моя?»

Но если я уснула в плену стальных оков,
То как же я тонула в поту среди песков?
Где та, которой ближе я сроду не была?
Она сумела выжить? А может, умерла?

Тогда какая сила вмешалась в ход вещей
И девку воскресила в иллюзии моей?
Могу ль я возвратиться, обратно всё вернуть,
В пустыне пробудиться, коль заново уснуть?

Какая же проблема её загнала в ад?
Насилие гарема? Монашеский уклад?
Куда она бежала, и из какой тюрьмы?
И так ли нас сближала та сталь, что носим мы?

Ведь каждой ночью снова я чувствую во сне
Ошейник и оковы, надетые на мне,
И мне доселе снится, что я опять иду
В резиновой темнице, в пылающем аду.

*