Жестокая сказка о секьюрике голоде и крысе - фее

ЖЕСТОКАЯ  СКАЗКА О СЕКЬЮРИКЕ ГОЛОДЕ И  КРЫСЕ - ФЕЕ.   
               
Пошли как-то тёмной ночью секьюрик Голод и пёс Цыган в секретный патруль. Голод привычно ласкал рукой свою резиновую дубинку. Пёс бегал вокруг него и радостно вилял хвостом. Долго ли шли, коротко, но дошли до умывальника. А секьюрик не просто шёл,  но и думал. Не многие могут идти и думать, но он – мог. О чём? Откуда мне, Дружок, об этом знать. Да и кто, вообще, может сказать, о чём думают хохлы? Может, он думал о шматке сала с чесноком. Может, о своём предстоящем дезертирстве из племени. А, может, и о Большом адронном коллайдре. Думал до того времени (а было около двух часов ночи, и всякая уважающая себя нечисть обычно охотится в это время на человеческие души), пока не заметил крысу. Крыса была тощая и облезлая. Она сидела на куске бетона. И наблюдала за Васей грустными слезящимися глазами. Но Василий не рассмотрел ни слёз, ни грусти. Он указал в её сторону пальцем, и торжествующе завопил: «Собачка! Крыса! Цыган! Ату!» Цыган послушно бросился вперёд. Его предки были охотниками, и он всегда пытался ловить расплодившихся на стройке крыс, и залетавших на неё воробьёв и голубей. Птицы всегда улетали прямо из-под его пасти. А крысы частенько попадались в его острые белые клыки. Но что-то, Дружок, с этой крысой было не так. Увидев явную опасность, она даже не попыталась спастись бегством. Крыса со спокойным равнодушием наблюдала за приближающейся смертью. А когда клыки Цыгана лязгнули на её шее, то ничего не произошло. Клыки сомкнулись с металлическим лязгом, но крысиной шеи между ними не оказалось. А сама крыса уже сидела метрах в пяти левее, на деревянных поддонах лежащих под умывальником. «Якая, неразумная бесовщина». - Подумал Голод и даже почесал затылок. Увы, Цыган был умным, но всё-таки псом. А Хохол был человеком, но всё-таки хохлом. И когда он снова закричал: « Ату! Собачка! Фас!», пёс повторно бросился на крысу. Затем было ещё две попытки. А пятую Цыган проигнорировал. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что всякий раз крыса оставалась неуязвимой, загадочным способом ускользая от пасти разъяренного Цыгана. Не смотря на нецензурные слова, вылетающие из широко открытого рта Голода, и его гневное топанье башмаками, пёс обиженно опустил хвост, с укоризной посмотрел на разгневанного человека и предусмотрительно отбежал от него подальше. Хохол стал внимательно смотреть под ноги, отыскивая взглядом кусок кирпича или бетона. Целью этих поисков было наказание непослушной упрямой собаки. В это время рядом с ним раздался чей-то незнакомый голос:

- Зря ты на него ругаешься. Цыган тут не при чём, - сказал чей-то хриплый бас.
- Нет, при чём. Ещё как при чём, - с негодованием возмутился Голод. И хотя слова доносились до него явно с той стороны, где сидела крыса, он осмотрелся по сторонам. Затем проделал то же самое, подсвечивая себе фонариком. Никого не обнаружив, секьюрик машинально стащил с головы свою бейсболку. В тишине глухой московской ночи послышался скрип шариков, и скрежет роликов, спрятанных под его черепной коробкой. И не надо, Дружок, смеяться над задумавшимся Хохлом. Ещё неизвестно как бы  повёл себя ты, окажись на его месте. Скрип внезапно смолк, и Голод предпринял два действия.  Сначала он погрозил кулаком Цыгану. Затем внимательно посмотрел на крысу и спросил: « Ты кто?»
- Конь в пальто, - без раздумий ответила крыса и ощерила свои мелкие острые зубки. – Ты что, сам не видишь? Эх, Голод, совсем у тебя мозги от коньяка и сала заплыли.
- Это не может быть никогда. Всё это есть сон. Зачем ты пугаешь нас, глупый серый животное-грызун. Уходи прочь от меня. Если не уйдёшь, буду бить тебя по голове палкой своей, - внезапно осознав, что с ним разговаривает крыса, сказал он посиневшими губами.
- Голод, прекрати коверкать русский язык, - с насмешкой пробасила крыса с учительскими интонациями в голосе. – Ты кто, хохол или эстонец? Цыган, может он у вас контуженый?
- Гав, гав, гав, - не согласился с ней умный пёс.
- Сами вы контуженые, - возмутился внезапно успокоившийся Хохол, и даже попытался улыбнуться. – Понимаю – шутка. Только со мной шутить не надо. Вот врежу вам обоим по черепкам своей дубинкой. Ты тогда не то, что разговаривать, ты как прыгать забудешь. А ты, собачка, мне больше не друг. Господин Цыган – ты предатель.
- Гав, - не согласился с ним Цыган.
- Только попробуй. Как выпрыгну, как выскочу, полетят клочки по закоулочкам. А косточки по переулочкам, - привстав на задние лапы, с угрозой сказала крыса.
- Не испугаешь. Видел я таких, в гробу в белых тапочках. И разговорчивых, и не очень, - отступая на пару шагов назад, и вытаскивая из крепления дубинку, не без юмора парировал Голод. – Только попробуй, подойди. Мокрого места не останется.
- Да ты хоть пронимаешь, хохольская твоя душа, с кем ты так разговариваешь?
-  Конечно, с крысой-мутантом, - после небольшого раздумья сказал Голод.
- Сам ты, мутант. Я не просто крыса, с Крыса – Фея, - с возмущением пробасила крыса.
- Если ты Фея, тогда я Золушка. Вот только без тыквы, - не поверил ей  Голод.
- Василий, прекрати ёрничать! Раз сказала Фея, значит, так оно и есть!
- Ну, ни хрена себе! Типа Царевны – Лягушки? – изумился Голод. Но тут же перешёл в наступление. – Не верю! Брешешь ты всё. А где твоя волшебная палочка?
- Вася, блин, ты что, совсем дурень? В моих лапках не то, что палочку, сигарету не удержишь. Подтверди Цыган, - властным басом потребовала крыса.
- Гав, гав, - преданно виляя хвостом, подтвердил Цыган.
- Я и ему не верю. Может вы сговорились. Может вы шарлатаны и «лохотронщики», - продолжал упрямиться Хохол. – Может вы оба в «напёрстки» народ дурите.
- Гав! Гав! Гав! – грозно зарычав, и оскалив клыки, возмущённо заявил умный пёс.
- Цыган, давай заканчивай этот театр. Что ты всё, «гав» да «гав». Скажи всё это нормальным языком, - снова приказала ему крыса.
- Гав.…Гав.…Тьфу. Легко говорить. Гав. Прости меня Фея, - вполне членораздельно, но всё же хрипло и отрывисто, ответил ей Цыган. – Я это, гав, от возмущения. Сам ты дурак!
- Умная собачка, господин Цыган. Молчала и заговорила. Она – крыса, ей можно. Но тебе  это зачем? – медленно оседая на землю, с отчаяньем прошептал Хохол. Уже опустившись на «пятую точку», и улыбаясь хитренькой улыбкой обрусевшего запорожца, он добавил. – Замечаний нет, нет, нет. Замечаний нет. – И окончательно потерял сознание.

Секьюрик Голод очнулся от мокрого и шершавого языка Цыгана, который усиленно облизывал его нос и щёки. «Хорошая собачка! Умная собачка! - Привычно похвалил он пса. Но  когда секьюрик заметил рядом с псом сидящую на задних лапках крысу, то ему снова сделалось дурно, и он простонал – Ну, чего ты ко мне прицепилась? Чего тебе, крысе, надо?»
- Повторяю, я не простая крыса, а заколдованная Фея. Меня заколдовал один злой маг. И вот уже триста лет я лазаю по помойкам и подвалам. И жду прекрасного рыцаря, который снимет с меня эти злые чары, - грустно пробасила крыса, и вытерла слезу кончиком хвоста.
- Да, хреново, что я не рыцарь. Я бы помог. Слушай, раз ты Фея, значит, можешь исполнить три моих любых желания? – внезапно оживился Голод. – Ты давай, не темни.
-  Дубина, насчёт рыцаря, это я фигурально. Для дополнительной сказочности. А на самом деле меня сможет расколдовать простой добрый человек. Теперь до тебя дошло?
- О человеке потом. Ты мне про три желания рассказывай. Можешь или нет?
- Три желания исполняет только Золотая Рыбка. И то не всегда. А я сейчас не могу….
- А когда сможешь? Завтра? – упрямо наседал на Крысу – Фею секьюрик Хохол.
- Не перебивай. Чтобы ко мне вернулось всё моё волшебное либидо….
- Значит Золотая Рыбка главней тебя? Тоже мне, Фея, - снова перебил её секьюрик.
- …я должна опять превратиться в женщину. Сейчас же мои возможности сильно урезаны.
- Так чего ты тянешь резину! Давай превращайся! – грубо потребовал Голод.- Интересно, а кем ты станешь, блондинкой или брюнеткой? Мне-то, вообще, нравятся рыженькие.
- Об этом и не думай, интима у нас с тобой никогда не будет.  Рожей ты, Вася, не вышел, чтобы с феей любовью заниматься. Ты главное уясни, просто так я превратиться не могу. Могла бы, с тобой, идиотом, не нянчилась. Когда я снова стану Феей, то исполню одно твоё любое желание. Но Феей я стану только тогда, когда меня поцелует в засос простой добрый человек. Поцелует искренне и без брезгливости. Этим человеком будешь ты, Голод. Уяснил?
- Ну ты, крыса, обнаглела. Ещё и без брезгливости. Была бы ты хотя бы Дюймовочкой…
- И поцелует не один раз, а ровно сорок семь! И не произнесёт во время этого ни одного слова, ни одного звука. Ну, что, согласен? – спросила Крыса - Фея.
- Сколько-сколько? – изумился Хохол, и его брови вознеслись к корням волос. – Цыган….
- Гав, гав…. Тьфу, не глухой. Ты, Фея, на него не обижайся. Он у нас немного тугодум.
- Нет, на одно я не согласен. Давай хотя бы два, - решил поторговаться секьюрик.
- Заткнись, ты не на харьковской толкучке. Сказано одно, значит одно. Не будь жлобом…
- Тоже мне, Фея, - с презреньем сказал, и сплюнул Голод. – Да и не верю я тебе, крысе.
- Слушай, ты меня достал. Я, конечно, ожидала от него подвоха. Но не такого тупорылого. Пойду, найду себе другого рыцаря. Добрых людей на свете много, а нас, фей, единицы…
- Подумаешь, испугала, - поднявшись на ноги и отряхивая брюки, с явной насмешкой сказал хитрый Голод. – Что же тебя за триста лет никто не расколдовал. Значит это не я, а ты, рожей не вышла. Кстати, если ты Фея, то почему позволила себя одурачить?
- Почему? Да потому! – крыса внезапно остановилась и обернулась назад. И тут же оказалась на правом плече Голода. – Молодая ещё была, неопытная. Он, Черномор, этим и воспользовался. Сначала опоил, а потом и снотворного в портвейн подсыпал. Сволочь!
- Слезь с плеча. От тебя крысятиной воняет, - с брезгливой гримасой сказал секьюрик Голод. -  И отвечай, почему тебя за это время так никто и не расколдовал?
- Меня на помойках «Шанелью №7»* не душат, - оскалив зубы, зло огрызнулась крыса, но тут же взяла себя в лапы. – Василий, не будь таким дотошным. Ты хочешь сто миллионов, а я дам миллиард. Ты хоть представляешь, какие это огромные деньжищи, миллиард долларов.
- Не долларов, а евро, - тут же поправил Крысу-Фею сообразительный Хохол. – Ты мне зубы не заговаривай, а отвечай, почему до сих пор на четырёх лапах и с облезлым хвостом?
- Голод, ты хуже репья, привяжешься – не отстанешь, - тоскливо вздохнула Фея. - Да, потому, что расколдовать меня можешь только ты. Так мне подгадил этот проклятый колдун. - Со злобой сказала крыса. – Ну что, доволен. Давай, не тяни резину, расколдовывай.
- Вот так-то лучше. Миллиард, это конечно хорошо, - он задумчиво наморщил лоб.
- Гав. Хохол, а сосисок ты мне тогда купишь. Килограмма два, - спросил пёс Цыган.
- Господин Цыган, не мешай. Фея, не хочу миллиард, хочу пять, - потребовал Голод.
- Вася, ты что, совсем рехнулся. Тебе и миллиарда за глаза хватит.
- Гав, гав, гав! – позабыв от возмущения человеческую речь, злобно пролаял Цыган.
- Хочу пять, - топнув ногой, потребовал секьюрик.- Тебе что, жалко, что ли?
- Нет, не жалко. Но у меня своего монетного двора нет. Мне этот миллиард придётся по всему миру из сотен банков потихоньку выкачивать. Голод, будь разумным человеком!
- Я и так человек. Выкачивать, это значит пиз…. Тоже мне, Фея - Золотая Ручка. Ладно, я согласен. Но пообещай, что когда опять станешь женщиной, ты мне дашь. Куда я захочу.
- Что? – Фея-Крыса стремительно отрыгнула в сторону. – Ну, всё, пора тебя немного проучить. Ты меня, Казанова житомирский, на всю жизнь запомнишь.
- Хохол, гав, гав. Да ты хоть понимаешь, гав, что она с тобой может сделать?
- Заткнись, собачка! Если ты будешь мне прекословить, то я не буду чесать твою спину метёлкой. А когда наступит зима, то я не пущу тебя греться в наш вагончик…
- До зимы, Голод, ещё надо дожить, - с угрозой сказала Фея-Крыса, задрала кверху свой облезлый хвост и стала выводить им в воздухе какие-то геометрические фигуры.
- Только попробуй, дура! – с испугом и возмущеньем завопил секьюрик. – Да я тебя! Ты у меня до самой смерти по помойкам мяу, мяу… - Затем,  он  недоумённо  замолк.  Потрогал  свои губы и челюсть, оглянулся несколько раз по сторонам. И мяукнул ещё несколько раз. Сначала тихо. А под конец, истошно и пронзительно.
 - Цыган! Кошка! Фас! – смотря на замолчавшего, и  только  беззвучн  открывающего  рот,

* Chanel (фран.) – известная французская фирма женской парфюмерии и косметики.
Голода, закричала волшебная крыса. – Рви её на мелкие клочки! Фас!
- Гав! Слушаюсь, хозяйка! – бодро ответил пёс и стремительно рванулся с места.

Цыган был быстр. Но и Голод, не смотря на свою растерянность, не дремал. Он опустился на корточки, оттолкнулся от бетона руками и ногами, и полетел. От того места, где он стоял, до ближайшей катушки с кабелем было метров пять, и его прыжку с места позавидовал бы любой прыгун-профессионал. Да что там человек. Ягуар или леопард тоже отдали бы должное этой неожиданной природной кошачьей грации. Усевшись на катушке Хохол, огласил окрестности торжествующе-ликующим мяуканьем. Прыгавший вокруг катушки Цыган вторил ему весьма агрессивным лаем. Возбуждённо попискивала Фея-Крыса. «Цыган, сторожить! - Наконец пробасила она. Затем продолжила, но уже обращаясь к секьюрику. – А ты посидишь здесь лет пятьдесят, может и поумнеешь. И про всю свою хохляцкую жадность забудешь. Или ты думаешь, что тебя оттуда снимут твои секьюрики? – Голод утвердительно закивал головой. – Не снимут. Я и об этом подумала. Тебя видим только я и Цыган. А для всех остальных ты невидимый. Даже если бы они тебя видели, кому нужен мяукающий секьюрик - придурок. Тебя бы сразу отдали в психбольницу. Знаешь, а насчёт пятидесяти лет я, Вася, погорячилась. Сказать почему? – Тот опять энергично затряс головой. – Да потому, что ты сдохнешь от голода ровно через пять дней. А потом ты начнёшь разлагаться и вонять. И все будут недоумевать, трупа нет, а вонь есть. – Секьюрик издал протяжный тоскующий вопль.- Поори, тебе полезно. Пошли Цыган, сейчас придёт его напарник. Понаблюдаем издалека, за встречей двух приятелей. Сдаётся мне, интересная будет встреча». « Хозяйка, а это. – Цыган вытянул переднюю лапу в направлении лежащих на бетоне дубинки, фонаря и рации. – Забрать с собой?» «Нет, оставим здесь. Для большей таинственности и загадочности». – Ответила Фея.

  Секьюрик Утилизатор неспешно подошёл к месту, где совсем недавно разворачивались загадочные и драматические события. Холод ещё издали заметил приближение своего напарника и огласил окрестности радостным приветственным мяуканьем. Утилизатор включил фонарик и посветил по сторонам. Кота он не заметил, зато увидел лежащие на бетоне рацию, дубинку и фонарик. Подняв их с земли, и рассовав по карманам куртки, он опять пошарил по сторонам лучом фонарика. Затем негромко позвал: « Василий, ты здесь?» Голод попытался спрыгнуть вниз, но его ноги словно приросли к деревянной катушке. В ночи раздался его пронзительный испуганный вопль. Утилизатор инстинктивно отскочил назад. «Чур, меня, чур! - Взволнованно прошептал недоумевающий секьюрик, и поспешно осенил себя крестным знамением. – Что-то здесь нечисто. Надо пойти доложить Янусу». Когда он вошёл в тамбур, то увидел, что рядом с холодильником сидит пёс Цыган. А рядом с ним тощая облезлая крыса. Секьюрик встретился своим взглядом с взглядом её рубиновых глаз и остановился. И тут же забыл о своём намерении. Глаза его стали слипаться и он, покачиваясь, двинулся вперёд. Открыв дверь в комнату, Утилизатор с трудом добрался до кровати. Но залезть наверх у него уже не было сил, поэтому он без сил рухнул на кровать мяукающего невидимки Голода.

Фея-Крыса обманула Голода. Она пришла не через пятьдесят лет, и даже не через пять дней, а всего через два часа. Но и этого времени Хохлу вполне хватило «для осознанья и просветленья». «Ну что, парубок, поможешь обманутой колдуном женщине?» - Не без ехидства пробасила Фея-Крыса. Хохол утвердительно закивал головой. «Надеюсь, и интимной близости тебе потом уже не захочется?» - Снова спросила она. Секьюрик закивал головой ещё более интенсивно. «А как же насчёт денег, может, и от них откажешься?» - Задала он третий вопрос. Голод посмотрел на неё жалобным взглядом и робко мяукнул. «Что, не согласен? - Удивилась Фея и повернула мордочку к сидящему подле неё Цыгану. – Похоже, клиент ещё не созрел». Хохол затрясся крупной дрожью и истошно завопил: «Мя-у-у-у!!!» Крыса и пёс шарахнулись в разные стороны. «Мя-у-у-у! Мя-у-у-у!» - Снова повторил секьюрик. «А вот теперь хозяйка, гав, точно созрел». – Сказал Цыган и преданно завилял хвостом. «Ты думаешь, созрел? Ну, что же, доверимся твоей собачьей интуиции». – Сказала Фея, подняла вверх свой хвост и прочертила им в воздухе линию похожую на знак Зорро. Некоторое время ничего не происходило. Крыса и пёс смотрели на Голода. Голод смотрел на них. «Ну, и долго ты там будешь в гляделки играть. Слазь и целуй!» - Повелительным тоном пробасила Фея. «Не могу, боюсь». – Запинаясь, пробормотал секьюрик. «А котом опять стать не боишься? Хозяйка два раза повторять не любит. Кому велено, гав!» - Сказал Цыган. Это предупреждение возымело действие. Голод неловко, словно мешок с зерном, сполз с катушки и неуверенными шагами подошёл к псу и крысе. Затем он наклонился, бережно взял крысу в ладони и поднёс к лицу. «Фея, а сто евро дашь?» - Дрожащим голосом спросил он. «Смотря, как целовать будешь. – Немного подумав, ответила ему крыса. – Если понравится, то может, и сто тысяч не пожалею. А не понравится – накажу. Главное – ни единого звука». « Я буду стараться. – Твёрдым голосом пообещал Хохол. Затем улыбнулся своей самой простодушной улыбкой и ласково попросил. – Фея, а Фея, ну хотя бы ещё пятьдесят тысяч добавь». Фея нахмурила лоб, оскалила зубы, но сказать ничего не успела. Секьюрик стремительно поднёс её ко рту и впился в её мордочку своими умелыми мужскими губами. Крыса слабо пискнула и ответила ему изо всех своих крысиных сил.

«Раз, два, три. - Начал отсчёт пёс Цыган. - Пять, шесть, гав, семь». До двадцати не происходило ничего необычного. В душу Хохла стали закрадываться смутные сомнения, и он подумал, что всё это является чьим-то глупым и жестоким розыгрышем. Он даже решил подождать до двадцати пяти, а потом неожиданно придушить эту серую, и очень противно воняющую, фею. Но стоило Цыгану сказать «двадцать один» как секьюрик почувствовал, что крыса стала тяжелеть и увеличиваться в росте. При счёте «двадцать семь» он уже не в силах был удерживать её в руках. Да это уже было и ни к чему.  Ноги крысы уже касались земли. Не знаю, Дружок, как это тебе, но меня от этой фантасмагорической картины прибирает дрожь. Нет, ты только представь. Глухая ночь. Гигантская крыса в объятьях человека в чёрном. Страстные продолжительные поцелуи. И чёрная собака, ведущая счёт. (Вполне в духе знаменитого русско-украинского классика и известного знатока*, и ценителя, всей этой потусторонней бесовщины.)   Следующие изменения стали происходить с Феей только после сорокового поцелуя. Сначала с крысы стала осыпаться её шерсть. И вид огромной голой крысы, поверь мне, Дружок, стал ещё более омерзительным. Даже пёс - счетовод не выдержал всего этого безобразия и прикрыл лапой свои глаза. Потом у крысы отвалился хвост. На счёте «сорок шесть» крыса почти полностью превратилась в красивую обнажённую молодую женщину. Изящные длинные ноги, талия, красивая, пусть и не очень большая грудь, аппетитная круглая попка. Пёс Цыган едва не сбился со счёта, а из его пасти на бетон потекла слюна. Вот только морда у этой красавицы продолжала быть крысиной. Рот Голода был забит шерстью, губы болели и кровоточили, в голове стоял звон. Глаза секьюрика были опущены вниз и пытались повнимательнее рассмотреть белые полушария грудей Феи. Василий готовился к последнему поцелую. Он отстранил Фею от себя, отвернул лицо в сторону и выплюнул набившуюся в рот шерсть. Затем широко открыл рот и вздохнул полной грудью. Затем ещё раз. На третий раз, вместе с вздохом, Василий пукнул. Нет, не очень громко, можно сказать деликатно. И, тем не менее, вполне отчётливо. «Идиот! Какой идиот!» - Успела прошептать Фея-Крыса и замертво свалилась к пыльным башмакам секьюрика - хохла. Голод недоуменно  рассматривал мёртвое тело. Неожиданно оно вспыхнуло ослепительным голубым светом. Секьюрик отпрыгнул в сторону и прикрыл глаза ладонями. Пёс Цыган прикрыл глаза лапой. А когда оба они осмелились посмотреть туда, где лежало тело женщины с крысиной головой, то никого там не увидели. «Гав! Хохол, ты не идиот, ты – кретин! - Сказал умный пёс. – Ты что, не мог найти другого времени, чтобы пёрднуть?»

*украинского классика и известного знатока… -  писатель  Н.В. Гоголь (1809-1852).
- Собачка, заткнись! – прикрикнул на пса Голод. – Так получилось. Это она так специально подстроила. Чтобы денег мне не отдавать. Мне эта крыса сразу не понравилась.

- Не говори ерунды. Что же она ради этого решила сдохнуть? Триста лет терпела, ждала и всё псу под хвост? Все люди недоумки, но ты – самый главный. Гав! Хохол, ты хоть понимаешь, что тебе второго такого шанса уже никогда не представится? Вот выгонят тебя из секьюриков, что тогда будешь делать? Пойдёшь к тестю на «атомную» радиацию глотать?
- Не твоё собачье дело, - огрызнулся секьюрик. – И смотри, чтобы о том, что здесь сегодня случилось, никто не узнал. А если проговоришься, то не обижайся. Ты меня понял?
- И что ты мне сделаешь? Я тебя не боюсь. И догнать ты меня не сможешь…
- А я и не буду. Куплю отравы, намажу ей кусок мяса и тебя позову. Как миленький прибежишь, - сделав зловещее лицо, пообещал Голод. – Сдохнешь в страшных мучениях.
- Я не проболтаюсь. Ты сам первый проговоришься, - немного подумав, ответил пёс.

Секьюрик Голод терпел остаток ночи. А утром, улучив момент, когда в общем вигваме остались только он и Младший Вождь Многоликий Янус, рассказал ему, весьма сбивчиво, но довольно правдиво, об этом странном  ночном происшествии. Вождь выслушал этот невероятный рассказ внешне спокойно. (Он и до этого был весьма невысокого мнения об умственных его способностях, а теперь решил, что Голод сошёл с ума.) Когда рассказчик смолк, в комнате наступила тишина. Секьюрик сверлил вождя настойчивым взглядом своих бледно-голубых глаз. Обычно разговорчивый и сообразительный Янус, ёжился от этого настойчивого взгляда. Он впервые слушал исповедь психа. Его общепризнанные остроумие и находчивость, находились в опасной близости от нервного срыва. Молчание нарушил насмешливый голос секьюрика Закупоренного (он и Утилизатор уже давно стояли в дверях и слышали почти, что весь рассказ Голода): «Подумаешь. Вот когда мой дядюшка однажды работал в санэпидемстанции, так он там этих крыс…» Он внезапно запнулся, поймав на себе иронический взгляд взявшего себя в руки Януса. « Что же, и говорящие там тоже были?» - Внезапно спросил его Младший Вождь. «Нет, говорящих не было. – После непродолжительного раздумья, ответил секьюрик – Но пытались заговорить многие».
- Да, Василий, зря ты так с ней. Эх, мне бы такую крысу, - сказал секьюрик Утилизатор.
- А тебе – то она зачем? – не скрывая удивления, спросил его Янус.
- Я бы её научил по контейнерам лазить и мне рассказывать, что полезного в них  находится, - пояснил ему Утилизатор. – Малая механизация труда. И масса перспектив.
- Какая, на хрен, автоматизация? Х… б… ё… на фик! П.… ё…. б…. м…(Он выбрал  самое избранное из своего  внушительного хранилища отборной матерщины.) Вы что, блин, тоже спятили? – громко и грубо возмутился младший вождь. – Вы что, хотите вместе с ним в одну палату, в психушку? Ё… п…, вы что, соскучились на х… по смирительным рубашкам?
- Янус, ты что, мне не веришь? – нахмурившись, спросил Хохол. – Пошли у Цыгана спросим. Он где, около вигвама? – Спросил он у секьюриков, и те молча кивнули головами.

Секьюрики вышли первыми. Вождь Янус присоединился к ним, предварительно зайдя в свой персональный вигвам, и захватив оттуда увесистую пятикилограммовую гантель. Увидев окруживших его секьюриков, Цыган сладко зевнул и приветственно завилял хвостом.
- Господин Цыган, расскажи им, как мы сегодня с тобой ночью крысу целовали? – присев на корточки и гладя пса по спине, ласковым голосом сказал секьюрик Голод.
- Гав, гав, гав! – неожиданно злобно ответил пёс, и попытался тяпнуть секьюрика за руку.
- Собачка, ты чего? – успев отдёрнуть руку, возмутился тот. – Ведь ты же умеешь говорить! Цыган, не ленись. Скажи. Ночью мы видели Фею-Крысу. Она умела говорить.
- Гав! Гав! Гав! – ответил цыган и отрицательно помотал головой.
- Собачка, ты же можешь. Скажи, а я тебе за это курочку куплю, - упрашивал Голод.
- Да она говорит. Вот только не по-человечьи, - с ехидством сказал Закупоренный. – Шева, куда намылился? – Спросил он у двинувшегося к выходу секьюрика.
- Да пойду, пройдусь, - постаравшись придать напряжённому лицу скучающий вид, ответил тот. – Вдруг эта крыса здесь такая не одна. Поможет мне дом достроить….
- Да по вас один дом плачет, психиатрический! – Размахивая гантелью, заорал Янус. – А ну живо в вигвам. Переодеваться, и по постам! Пока я работаю Младшим Вождём, здесь не будет никаких говорящих крыс, собак и попугаев! А если об этом узнает Мишка-Наполеон? Вы что, не понимаете, что всей этой х…. вы подведёте всю смену под полный п….?
- А мы тут при чём? – возмутился секьюрик Закупоренный. – Хохол с крысами разговаривает, пусть с ним наши вожди и разбираются. Я за других отвечать не буду.
- Я ещё раз, б…, повторяю, на х…, что ставший здесь я! И вы будете делать, на х…, всё то, что говорю я. Когда я работал в службе служебных приставов, то у меня был целый отдел таких же кретинов. И все они были у меня, б…, как у Христа за пазухой. П…  х… б … ё….   
Секьюрики внимательно слушали проповедь своего вождя и не заметили того, как пёс Цыган поднял вверх свой хвост и изобразил им в воздухе зигзаг, напоминающий знак Зорро.  Всё это время секьюрик Мелкий просидел в синем пластмассовом домике, который очень любили и все остальные секьюрики. И вот теперь он подошёл к ним  и спросил:
- Чего это вы разорались? Таджики подумали, что приехали воины из племени миграционной службы и бросились в разные стороны. Герман мечется около ворот и требует от комендантши Татьяны, чтобы она открыла ему три заветных карты. Так что здесь случилось?
- Никто здесь не орал. Вот стоим, курим, - ответил Янус и закурил сигарету.
 Следом за ним закурили Закупоренный и Утилизатор. Голод не курил. Он сидел на корточках и с тоской смотрел на остальных секьюриков. В его голубых глазах колыхались застывшие там слёзы. «Как это не орали? Я же сам слышал. Янус, ты их психами обзывал. – Продолжал настаивать Мелкий. – Вы что-то от меня скрываете».
- Это у тебя слуховая галлюцинация, - авторитетным голосом заявил его старший брат Закупоренный. – Всё потому, что  трескаешь разную химию. А здоровую пищу не трескаешь.
- Тушёнка, это не химия. Она из коров делается. Или из свиней, - не согласился младший.
- Зачем трескать тушёнку, когда есть свежие щи. И вкусный винегрет. И  тушёное мясо.
- А я не люблю щи. Я люблю тушёнку и «Пепси-Колу». Сам трескай свой винегрет
- Всё, на х…, собирайтесь на посты. И не забудьте, б…, что сегодня «родительский день». Если приедет Большой Папа, сразу доложите мне по рации, - отбросив недокуренную сигарету, и с удивлением рассматривая гантель в своей руке, строгим голосом сказал Вождь Янус. (Дружок, ты, конечно, помнишь, что он Младший Вождь, но для того, чтобы сделать ему приятное, я об этом его меньшинстве иногда вспоминать не буду.)

Рядовые секьюрики бросили окурки в ведро из-под краски и гуськом зашли в вигвам.  (Дружок, запомни, секьюрики всегда ходят или гуськом, или парами. Секьюрик – одиночка – это нонсенс. Он или болен, или отбился от племени.) Они привычно надевали свои чёрные племенные одежды и складывали в пакеты чай, кофе и печенье. Последним к ним присоединился секьюрик Голод. Все остальные позабыли рассказанную им историю. Позабыл даже Младший Вождь Янус. (Случилась эта коллективная амнезия из-за магических пассов хвостом, проделанных умным псом Цыганом.) А Василий помнил и свой рассказ, и то, что всё это было правдой. Ему было тоскливо и очень хотелось напиться. Но, как и большинство хохлов, Голод любил внешние проявления дисциплины. Он спрятал все свои эмоции в глубине души. И теперь торопливо прятал своё тело под траурной униформой. Янус выкурил ещё полпачки сигарет и принялся поднимать гири. Да, Дружок, он был  не просто Младшим Вождём, а Младшим Вождём – гиревиком. Все остальные секьюрики были в это время на постах и поэтому (как и прозаседавший на «толчке» Мелкий), они не слышали  всей этой волшебной истории. А если они её не слышали, то, следовательно, им и забывать её было нечего. Я же эту историю придумал, поэтому на меня колдовство Цыгана не распространяется.

Секьюрики спавшие эту ночь в вигваме, оделись в черное, и пошли сменять на постах других секьюриков, тех которым этой ночью спать было нельзя. Да, Дружок, совсем нельзя, даже сидя или стоя. (И это почти через два века после отмены крепостного права!) Отстоявшие ночную смену секьюрики пришли в вигвам, быстро позавтракали и завалились спать. Поддавшиеся ложной панике узбеки и таджики с опаской возвращались и брали в руки, брошенные ими, тачки, мётла и лопаты. Их вождь Герман уже не требовал от коменданта заветные карты. Он привычно покрикивал на своих подчинённых. А при появлении более высоко стоящих вождей, пытался напустить на себя сосредоточенный вид мыслителя среднего масштаба. Младший Вождь Янус толкал гири, разговаривал по телефону с какой-то из своих любовниц, и пытался вспомнить что-то важное и неприятное. Но так и не вспомнил.

Следующая ночь выдалась ветреной и дождливой. Подражая нормальным людям, все секьюрики спрятались от стихии под крышами и навесами. Даже патрульный Утилизатор, позабыв про свою круглосуточную бдительность, дремал на отметке «-5». Ночная стройка была пустынна и жутковата. И только на будущей игровой площадке будущего садика, на маленькой скамейке сидел один секьюрик. В беседке лежал, приподнявший одно ухо и внимательно прислушивался к сентиментальному монологу секьюрика, умный пёс Цыган. Под ногами Голода валялась пустая бутылка из-под коньяка. Да, Дружок, секьюрик Василий Голод был пьян так, как он не был пьян за всю свою прожитую жизнь. Дождь, вперемешку со слезами, стекал по его щекам, но секьюрик не обращал на это никакого внимания. «Ну почему всё не так. Почему всё плохо и всё нехорошо. Плохо там на Украине. Здесь, у москалей, ещё хуже. Цыган, а ведь и ты – москаль. И эта облезлая Фея, она тоже ваша. Все беды от москалей. Потому, что вы глупые и ленивые. А ещё коварные. Тебе, что трудно было сказать: «Да, я умею говорить». А ты не сказал. Значит ты плохая русская собака. А я целовал эту дуру изо всех сил, как умел. Подумаешь, немного пукнул. Так что тут такого? Пукают все, даже президенты. Может быть, даже сам Папа Римский. Нет, а почему ему не пукать, ведь он живой человек. Если живой – значит обязан. Не пукают только мёртвые. Правильно я говорю, господин Цыган? Молчишь? Ну и молчи. Нет, не правильно. Кто знает, что покойники делают в своих гробах? Никто не знает. А она взяла, и сдохла. А ты, предатель, называл её хозяйкой. Нет, нам такие хозяйки не нужны.  Иосиф Кобзон тоже пукает. А ты, Цыган, ты не пукаешь, ты бздишь изо всей вони. Помнишь, мы тебя зимой всё время выгоняли за это из нашего вагончика? Не притворяйся, всё ты помнишь. И коньяк этот тоже ваш, москальский. Дерьмо, а не коньяк. Написано молдавский, но это брехня. Я пил молдавский коньяк и он совсем другой. Вы все брехуны и олигархи. Тёща  моя - старая сука. А жена – б…. Сто тысяч евро – это очень, очень хорошо. Только нет их, понимаешь, москаль блохастый, нет. Она мне все губы поискусала. Я чуть шерстью её не подавился. А пукнуть – не смей. Нет, грудь у неё хорошая была. Я такие уважаю. Но грудь не есть результат. Результат есть полный ноль. И москали твои мне не поверили. Даже Утилизатор, и тот продал. Печенья мои трескает и чай пьёт. А в волшебную крысу не верит. Жаль, что она сгорела. Я бы её мёртвую… - Цыган оскалил зубы и грозно зарычал. – Дурак ты, я не про это. Я бы её на мелкие кусочки изрубил. Потому что всех москалей надо рубить на мелкие кусочки. И мёртвых, и живых. Только так будет всем людям счастье».
- Да с чего ты взял, что она русская? У неё что, на лбу написано? – спросил пёс Цыган.
- Если по-русски говорит, значит, русская. Была бы кубинка, говорила бы по-кубински…
- Спорное утверждение. Вот ты хохол, а по-хохольски говорить не умеешь. Ведь, правда?
- Правда, не умею. Потому что и я предатель. Предал свою мать, святую Украйну. Так мне за это и надо. Вот простыну и умру. И никто меня, хохла, не пожалеет. Ну, быть может, тесть, старый хрыч, всплакнёт после выпитой литровки. Жена, дура, не пожалеет. Господин Цыган, ты знаешь, как пьёт мой тесть? А я – знаю, но тебе ни за что не скажу. Сирота я, Цыган, ни отца у меня, ни мамы. Слушай, а чего это ты опять заговорил? Чтобы мне назло досадить?
- Надоело слушать, как ты всех и всё хаешь. Нечего, Голод, на зеркало кивать, коли у  самого рожа крива. В любом негативе надо обязательно найти позитив. Тогда счастлив будешь.
- Собачка, заканчивай умничать. Я этого не люблю. Сам по туалетам говно жрёшь, а туда же, в учителя набиваешься. Позитив - негатив, секанс – тангенс. Я всё это знаю.
- Я ни в кого не набиваюсь. А по туалетам лазаю, так это у меня болезнь такая. На нервной почве. Знаю, что нехорошо, а поделать ничего с собой не могу. Думаешь, мне приятно, когда все, особенно Дед, меня говночистом обзывают? - поджав хвост, со стыдом сказал Цыган.
- Ладно, чего ты там про позитив говорил? Только без этого вые…. – потребовал Голод.
- То, что ты этих евро не получил – это минус. Но этому минусу ты сам вина. Потерпел бы минутку и пердел, сколько влезет. А плюс, это твоё личное самоудовлетворение…
- Я никогда не дрочил и не дрочу, - с явной обидой в голосе ответил секьюрик.
- Да я не про это. Ты подумай, много ли на земле людей видели Крысу-Фею? А тем более её целовали и пытались разбить чары злобного колдуна. Может ты и есть всего один такой…
- Ну и что? Какая мне от этого польза? Сто тысяч евро. Вот это самоудовлетворение.
- Про евро забудь навсегда. Их не было, нет, и никогда не будет. Помни другое. Президенты, писатели, певцы, футболисты и все остальные, их много. А человек целовавший Крысу-Фею, всего один. И этот человек – ты. Один на всей нашей планете. Каков масштаб?
- Ну и что с того, что я её целовал? Ведь я ничего от этого не получил. Я бы мог поцеловать тебя, и было бы то же самое. Денег, как не было, так и нет. Цыган, давай с тобой поцелуемся. Ведь ты у нас господин. И я господин. Ну, поцелуй господина Голода.
- Больно надо. Я с кем попало, не целуюсь. Голод, ну напряги мозги и гордись. Ты один, один единственный. Остальных – много. А ты уникум, ты – колосс, ты – могучая глыба
- Да, я – колосс, - после продолжительного молчания, в течение которого Цыган успел немного поспать, неожиданно сказал секьюрик Голод. – Всех много, а я – один. Как Бог.
- Всё точно, только ты об этом помалкивай. А то точно, упекут в психушку. А там и богов, и дев марий, и прочих наполеонов предостаточно, - подсказал ему умный пёс.
- Да, я понял. Я – Бог, но об этом никому, ни слова. Господин Цыган – ты умная собачка. Ты – хорошая собачка. Теперь я не хохол. Теперь я, - Голод прижал палец к губам, - т-с-с-с-с. Собачка, давай я тебя поцелую. Я тебя люблю. Крысу целовал, и тебя поцелую.
- Я не крыса. Слушай, если ты меня любишь, купи мне лучше мяса. И мазь от блох. А ещё свози к хорошему ветеринару-невропатологу, чтобы он отучил меня лазить по биотуалетам…
- Хорошая собачка! Умная собачка! Смышлёная собачка! – задумчивым ласковым голосом говорил секьюрик Василий Голод словно не слыша просьб умного пса Цыгана.

Дождь прекратился. Из-за грязных лохмотьев туч  несмело выглянула луна. Спящий мегаполис казался удивительно тихим и безобидным. Далёкие, едва слышные, завывания сирен милицейских машин и дробный перестук автоматных очередей, только подчёркивали эту тишину и спокойствие. Цыган вышел из беседки и немного покрутился вокруг задумавшегося секьюрика. Но, сообразив, что, ни одна из его просьб не будет выполнена, убежал по своим ночным собачьим делам. Через пару минут со стороны третьей секции раздался его сосредоточенный предостерегающий лай. Секьюрик Вася Голод задумчиво  посмотрел на очищающееся от облаков небо, и на его покусанных крысой губах засияла счастливая улыбка.
               
                16.09. – 30.09.2010 г.