Всё же тебя, Авиньон, оживлю...

Винопития в Провансе 



1. Авиньон



Капни, сестра, на зубок мне прованского масла –
выпил я тёмного, пару стаканов, вина.
То, чем сиял Авиньон, и теперь не угасло:
белого папского камня крутая волна.

Правду сказать, я провинций упрямый поклонник.
Шлюхи в столицах – намного дороже и злей.
Хной виноградников Арля окрашен мой кровник,
охра и крон понабились под ногти с полей.

Братец Винцент мой, затюканный и одноухий!
Не до художника миру, и в трезвом миру –
что в Авиньоне, что в Арле – надёжней под мухой,
лёгкой, идти, отвергая любую игру,

кроме игры колеров или звуков и пауз,
кроме того, что ни франка не стоит, ни су.
Рядом, у моря, – забросивший камбалу в камбуз,-
cнастью Марсель шелестит на ветру, на весу.

Белого папского замка крутая громада!
Всё же тебя, Авиньон, оживлю средь зимы,
ибо Марселя, бандюжно-биндюжного града,
в редком порту не найду я огни и дымы...

Капни, сестра, на язык мне оливковой сласти.
Как бы Прованс не любил я, Тавриды жилец?
Эти края средиземноприморского счастья
Фебос родил, многодетный понтифик-отец!

Было бы странно к старинной любви не склониться
и не хлебнуть под платаном – над Роной-рекой.
Встреча, не первая, эта двоится, троится.
Капни на губы мне капельку крови, сестрица,
смуглая дева с походкой знакомой такой...




2. Марсель


       Так вот, где сёстры-ласточки зимуют...



Так вот, где сёстры-ящерки пригрелись!
Я помню их на Северском Донце,
в песке прибрежном, в жарком чебреце...
А здесь - Прованс. Но те же блеск и ересь
в смарагдовом покрытии самцов,
достойном королевского покрова,
и та же скромность самок... Что, как снова
от виноградных прихлебнуть сосцов,
то бишь, от гроздей, - красного, к примеру,
хранящего традиции вина?
Со скал марсельских празднично видна
морская ширь. Мы вправе выпить в меру,
товарищ мой, скептически седой
учёный муж, с ухваткой морехода!

И выпьем, ибо ясная погода
стоит над бирюзовою водой
марсельской бухты. Над губой Вьюпорта,
над островом с тюремным замком Иф,
над всем, что есть волнисто-синий миф,
волнующий и Господа, и чёрта... -
Таков Марсель. Он хуже, чем Прованс,
его родивший. - Жёстче и разбойней.
Давным-давно, не погнушавшись бойней,
он взял и держит свой богатый шанс...
Но проку нет - стенать. Теперь с вершины,
я наплюю на дерзость грабежа,
ведь здешний урка не унёс ножа
заветного из взломанной машины...
А изумруд разбитого стекла
за триста франков выгребли с сиденья
ремонтники-арабы. Крепнет мненье,
что рана от разбоя зажила
или, по крайней мере, заживилась...

Итак, опять наверх, попутчик мой!
С вершинных глыб скалы береговой:
морского вида - необманна милость...
И вот, где сёстры-ящерки снуют,
где ко двору их юркие смарагды! -
Бойцовых стен свищи и катаракты,
травы и муравьёв подпольный труд...
Вот здесь и был зачат циклоп Марсель,
когда со скал прибрежных зыркнул эллин,
над гаванью, над зеленью расщелин
белейшую замыслив цитадель.

Простор, простор! - Босфор и Гибралтар
приотворю, как две калитки сада.
Глотнём вина! - Кто принял вечность в дар,
тот не умрёт от крови винограда.
Шуршит олива: "Средиземный сад" -
о средиземноморском побережье.
С её ветвей я брал елей и прежде
и синь черпал у тех и этих врат...
В пространстве брезжит отголосок нот -
прованских дев или гречанки Каллас.
Всё, что прошло, в оставшемся осталось.
И маяка циклоповидный фаллос
взбухает и любви от бухты ждёт...