***

* * *
Стихи пишу не ради славы, -
Кому нужны они в глуши?
Не для игры, не для забавы,
Но для спасения души.

Наш страшный мир кишит грехами.
Мы все грешны. Живем, греша.
Но наполняется стихами -
И очищается душа.

Я знаю - многим странно это,
Им все равно - чума ли, пир…
Но сумасшедшие поэты
Всегда спасали этот мир.

* * *
Мне осталось от тебя
Только лето в нашем доме,
Только тёплые ладони
Ярко-синего дождя.

Только милая игра,
О которой все забыли! -
Среди нашего двора,
Среди смеха, ссор и пыли.

И влюблённые в тебя
Галка, Светка и Наташка,
И в моих дверях - твоя
Полосатая тельняшка.

Столько солнца и дождя!
Столько радуги и света!
Мне осталось от тебя
Только лето, только лето.

Только ветер в волосах,
Трав пушистые метёлки,
Только серые глаза
Да соломенная чёлка.

В мутных лужах пузыри,
Наше детство дальше мчало…
Если б можно повторить
Всё сначала, всё сначала…



* * *
Цветёт персидская сирень
За окнами библиотеки.
От запаха её навеки
Мне уготована мигрень.

Но что хотела я сказать?
Ах, да! Ведь это -
               признак лета.
Сирень. Сиреневого цвета.
Мигрень. Но всё же -
                благодать…


* * *
Сойду с ума в предчувствии любви.
От ожиданья губ твоих горячих.
То засмеюсь от счастья, то заплачу
От счастья же, кипящего в крови.

То утону - не в будущем, в былом.
То задохнусь от предстоящей боли.
То захмелею от пьянящей воли
И с крыши небо пробую крылом.

И, ззамерев у бездны на краю,
До хрипа в лёгких затаив дыханье,
Двух бабочек неспешное порханье
Отмечу краем глаза: как в раю…

Так вот зачем приходим мы на свет!
И терпим муки, горести, ненастья! -
Чтобы однажды умереть от счастья.
Другого смысла в жизни просто нет.



* * *
По висячему мостику через канал Грибоедова,
Где грифоны присели, крыла золотые подняв,
Мы с тобой перейдем, ничего о грядущем не ведая,
И для нашего счастья неделю у жизни заняв.

По вечернему городу мимо громады Гостиного
Мы пойдём, не спеша, говоря и о том, и о сём.
В Петроградскую сторону клонится солнце малиново,
На Дворцовой в лучах его Ангел парит, вознесён.

Над свинцовой Невой уже ветры холодные кружатся.
На опавший листок мимоходом ступлю каблуком.
Скоро, скоро совсем осень жёлтой метелью
завьюжится,
По аллеям садов листопад полетит кувырком.

Но пока еще август теплом предосенним и ласковым
Греет души нам, лечит нам нервы и плоть.
Город смотрит со стен равнодушно-незрячими
масками,
Даже взглядом случайным боясь нас с тобой уколоть.

Этот розовый вечер, быть может, однажды случается.
Я доверчиво руку в ладошку твою положу.
Вот мы встретились. Вот мы уже разлучаемся.
А зачем - ты не спрашивай. Я все равно не скажу.


* * *
Суббота. В кухонном окне
Оранжевое солнце пляшет.
Танцует зайчик на стене,
А на столе - букет ромашек.
И сын мой с синим языком,
За обе щёки уплетая
Чернику вместе с молоком,
О милых пустяках болтает.
И тридцать шесть весёлых раз
Меня целует в щёку звонко.
И так я счастлива сейчас,
Как семилетняя девчонка.



* * *

По телевизору передают войну.
Совсем не героическое действо.
Набившее оскомину злодейство.
Грязь, кровь и мат,
и всё идёт ко дну.

Мы все идём ко дну.
Ах, сколько зла!
Чеченцы, русские - все равно
виноваты.
Но гибнут наши мальчики-солдаты,
И вместо снега сыплется зола.

Тем пацанам еще играть в войну.
Катать девчонок, усадив в салазки.
Они читают меж боями сказки -
И зарабатывают седину.

И шрамы на душе. Хотя пока
Они об этом и не размышляют.
Они свой долг служебный исполняют.
С экранов улыбаются слегка

Тем, самым главным на земле для них,
Кто в телевизор смотрит,
как в окошко:
- Не промелькнёт ли мальчик мой,
Алёшка,
Не он ли это на земле затих?

О Господи! Спаси и сохрани!
Ведь никого на свете нет дороже
Нам наших сыновей.
Ты слышишь, Боже?!
Нас покарай, но их оборони.

И помоги им, Господи, забыть
О том кровавом диком карнавале,
Где Жизнь со Смертью танго
 танцевали
Под Гамлета романс
про «быть или не быть».

Январь 1995г.



* * *
До самого утра  под тихим ночником
Сопит сынулькин нос миролюбиво.
По стенам, потолку, тихонечко,
 молчком
Теснятся сны и тают торопливо.

Что может сниться сыну
в девять лет?
Какой-нибудь ужасный Терминатор.
А так хотелось бы… 
Но точно знаю: нет,
Ему не снятся белые фрегаты.

Упругий ветер белых парусов
Над головой его не раздувает.
Солёных брызг в отважное лицо
Ему волна морская не бросает.

Пираты не кричат:
- На абордаж!
И сабля не летит стрелой из ножен…
Пусть это сон, пусть это лишь
мираж,
Но в девять лет он так мальчишке
нужен.

А где романтика? И где девятый вал?
И мореход, пересекающий экватор?
Да, век романтики, как видно,
миновал.
И снится сыну жуткий Терминатор.



* * *
Зудит тоска над ухом, как комар,
И угольком расчерчивает сердце.
Вот, нервы, вам пустырника отвар.
Или попить чайку, чтоб отогреться
От чёрной меланхолии своей
Да посмотреться в зеркало пристрастно…
Ну что с тобой? Ты локоны завей,
Чуть подведи глаза - да ты прекрасна!

Ты всё ещё, как прежде, хороша
И, может быть, с годами стала лучше.
Примерим это платье, не спеша.
Расправим плечики. Какой прекрасный случай

Понять, что всё на свете - мишура
В сравнении с твоим лучистым взглядом,
Что только начинается игра,
И что хандрить нельзя, не сметь,не надо!

Рассыпав дробь высоких каблуков
И оставляя шлейф «Шанели» или «Дзинтарс»,
Взгляни - до финиша нам ой, как далеко,
Ведь говорят: свинья не съест,а Бог не выдаст.

Весёлым праздником взорвётся тишина,
На улицу твою он скоро возвратится.
Не зря с утра стучит в окно синица,
С хорошей новостью стучит к тебе она.



* * *
Вечерние дымы над крышами парят.
В морозном воздухе, струясь всё выше,тают.
К Большой Медведице подмышку улетают
И с нею шёпотом о чём-то говорят.

И хочется за ними вслед - туда,
На синий бархат предночного неба.
Там, в золочёной колеснице Феба,
Взлететь лучом - и кануть в никуда.



* * *
…И вот опять наступит синий март.
И льдинки нежных вологодских кружев
Воротничками белыми окружат
Вечерние подтаявшие лужи.
Не перечесть на небе звёзд-жемчужин,
Туманный месяц ими чуть разбужен.
Вот аромат смолистых свежих стружек
Вдруг долетит - знать, дом кому-то нужен.
И вновь не страшен никакой инфаркт.
И вот тогда наступит синий март...



* * *
Допоздна скрипят качели,
Ввысь взлетает детский крик.
И средь этой канители
Голосок виолончели
В репродукторе возник.
И немножко зазнобило,
И куда-то повело,
И неведомая сила
За плечом уже раскрыла
Лёгким парусом крыло.
Я лечу! Душа хохочет!
Где ты, суета сует?
И на фоне синей ночи
Серебром слегка прострочен
Мой нездешний силуэт.


* * *
Как хорошо быть женщиной в июле!
Шёлк, шелестя, витает меж колен,
Движенья ног лукаво карауля
И заключая ласково их в плен.

Как хорошо быть женщиной! Игривый
Июльский ветер с ароматом роз
Расчёсывает спутанную гриву
На солнце позолоченных волос.

Как хорошо быть женщиной... за тридцать,
Уверенной, красивой и слегка
Ещё наивной, разрешив влюбиться
Себе порой в иного чудака.

Как хорошо быть женщиною грешной,
Забыть про всё в ромашках на лугу,
И только знать, что счастье неизбежно,
Как поцелуй давно желанных губ.


* * *
Под проливным катаемся дождём.
Довольные, везём грибов лукошко.
На лобовом стекле листа ладошка,
И мы её, конечно же, пожмём,
Как наступившей осени привет,
Как листопада предзнаменованье.
И этому всему верней названья,
Чем Наше Счастье, кажется, и нет.


* * *
А в этом доме счастье не живет.
Оно здесь - гость, и гость уже
нежданный.
Никто его не ищет, не зовёт,
Никто о нём не плачет неустанно.
Давно привыкли: нет его и нет,
И без него житьё вполне терпимо.
И если яркий зажигают свет,
Задёрнут шторы -
             пусть проходит мимо
Нечаянное, чье-то, мотыльком
Летящее на тёплое окошко,
Зачем оно? Чтоб по щеке мельком
Крылом погладить,
будто понарошку?
Зачем его, чужое, привечать,
Когда своё вот так же улетело,
Оставив лёгких крылышек печать
Повсюду в доме, где ни посидело.
А без него спокойней и ровней
Идут часы, минуты, дни, недели.
Наверное, хозяевам видней.
О чем я, в самом деле?



* * *
Чужая женщина по улице идёт
Походкою такой неторопливой,
Как будто солнце за руку ведёт,
И кажется свободной и счастливой.

И ты ей неотрывно смотришь вслед.
Ты просто взгляда оторвать не можешь.
Чужая женщина. А ведь роднее нет.
Чужая женщина. Но нет её дороже.



* * *
Есть женщины, как летние цветы.
Как, например, роскошные пионы.
И в ореоле пышной красоты
Они цветут так удовлетворённо.

Есть женщины - осенних хризантем
В сквозном саду и хрупче, и нежнее.
Они цветут, наверное, затем…
Затем, что разве что-то есть важнее?

На зимних окнах кружевной узор,
Цветов нездешних дивные сплетенья.
У этих женщин инеистый взор.
Они - как синих сумерек мгновенья.

И есть, как первые осенние цветы,
Как синеньких подснежников букетик.
И этой чистой, нежной красоты
Не ощутить - как не испить воды
Из родника. Как счастья не заметить.



* * *
У каждой женщины свой аромат.
Одна пахнет лесом, другая морем.
Третья - рубинами в сотни карат.
У той запах сладок, у этой горек.

Но эта… как-то неуловимо
Знакомо пахнет и непонятно.
И каждый день проплывает мимо
Её аромат и шепчет невнятно:
Ты тоже чувствуешь это?
Занятно…


* * *
Снова тихий ангел прилетел.
Предложил тихонько:
- Поболтаем?
Как-то я сегодня не у дел, -
Он добавил, ближе подлетая. -
Что-то сердце с вечера болит,
Ангел - ведь одно сплошное сердце.
Мне знакомый доктор говорит:
Лучшее лекарство - водка с перцем.
У тебя случайно водки нет?
- Не люблю я водку, - отвечаю, -
Предложить могу тебе конфет.
Может, вместо водки выпьем чаю?
- Жаль… -
И так рассеянно вздохнул. -
 Что же у тебя, и сердца нету?
- Есть, ведь я живая. - Он кивнул.
Фантик развернул и съел конфету.
- Знаешь что, - сказала я ему, -
Прилетел - так говори уж прямо.
Я твоих намёков не пойму.
Что случилась у тебя за драма?
И загадок разных не терплю,
Этих фраз, как будто понарошку!..
- Дура. Просто я тебя люблю... -
Прошептал и вылетел в окошко.


* * *
В Бойницком замке фестиваль привидений.
Наверное, страшно. А, может, весело.
Странная дама - из каких побуждений? -
На метле пролетая, луну повесила
На самом пике высокой башни,
Как будто фонарь огромный и яркий.
В подземелье нечисть разводит шашни,
А в залах замка светло и жарко.
С портрета старинного из ореховой рамы
Смотрит хозяин, прищурясь в дыме.
В огромное зеркало смотрятся дамы,
Чтоб быть красивыми и молодыми
Как можно дольше, практически — вечно, -
Такая примета в Бойницком замке,
И ведьма, старостью изувеченная,
Станет красавицей спозаранку.
Съезжаются гости. Фыркают кони,
И звякают сбруей, и машут гривами.
Всадники нежно их гладят ладонями,
Перекликаясь словами игривыми
С только что пробежавшей феей,
Такой элегантной, почти воздушной.
От запаха молотых зёрен кофейных
В воздухе так ароматно-душно.
Душно от туи, от роз и от факелов,
Непрекращающихся наваждений,
От непонятно, где - бесов, где - ангелов.
В Бойницком замке фестиваль привидений.



* * *
Поздно. Чаек умолкли крики.
Скоро ночь наступит беспечная.
Как поют цыганские скрипки
На террасе ресторанчика вечером!

Как отчаянно светят звёзды,
Перемигиваясь со свечками.
Кто-то вытер сладкие слёзы.
Кто-то дым пускает колечками.

Кто-то вспомнил о чем-то главном...
Кто-то в чьих-то глазах уж тонет...
Очень тихо и очень славно.
Летний вечер на Балатоне...




* * *
Звонят колокола над Городецким храмом,
И веет ладаном с высокого крыльца.
Желтеет свет в церковных старых рамах.
Горит свеча у каждого лица.

У каждого лица глаза, как на иконе.
И наших лиц - толпа, и каждый - одинок.
И только розовы и бережны ладони,
Хранящие от ветра огонёк.

Апрельский ветерок над звонницей струится
Среди ветвей многовековых лип.
Как эта ночь высвечивает лица
В твореньи самых искренних молитв!

Как обнажились и сердца, и души
В мерцаньи тонких маленьких свечей.
А воздух свеж и ароматно-душен
От запаха пасхальных куличей.




* * *
На самом краешке судьбы,
У кромки вспаханного поля
Стою. Устала от борьбы.
Как дорого ты стоишь, воля.

Как долго я к тебе иду.
Как трудно верю, слепо вижу.
То как во сне, то - как в бреду.
Но подошла. Куда уж ближе?

На теплой вспаханной земле
Сейчас следы свои оставлю,
И, утонув в её тепле,
Я два крыла своих расправлю

И белой птицей вознесусь
Над прежней глупой суетою.
И пусть немножко страшно. Пусть.
Начать сначала, верю, стоит.


* * *
Ах, опять оглушительный выстрел
Испугал мою тихую пристань.
Это кто-то, прощаясь, отчалил.
Я одна остаюсь на причале.
Помашу, улыбаясь, рукою:
Пусть плывётся легко и в покое.
И возьму себя весело в руки,
Чтоб не плакать от горькой разлуки.
И, конечно, займу себя делом:
Я так много ещё не успела,
Не додумала, не дочитала.
И усну наконец-то устало.

Жизнь не кончена, всё лишь в начале.
Завтра новый кораблик причалит,
И, покачиваясь, по трапу
Капитан подойдёт, снимет шляпу.
Скажет:
   - Здравствуйте. Как у вас тихо. -
И закрутит свой ус очень лихо.
Я отвечу:
            - Не стоит стараться
Мне понравиться. Нам расставаться.
Не ходите, прошу вас, ферзями.
Может статься, мы станет друзьями.
Вы же знаете, что это значит.
Я о вас никогда не заплачу.
Капитан улыбнётся печально.
- Я ведь здесь, - тихо скажет, -
случайно.
Было плаванье очень большое.
Вот зашли отогреться душою.
В нашем трюме заморские вина.
Посидим вечерком у камина? -
И в глаза мне посмотрит отважно.
Я подумаю:
            - Это неважно;
Посидим, поболтаем немного.
Завтра снова ему в путь-дорогу.
Я спокойна. Нисколько не трушу.
И к чему выхолащивать душу?
Чтобы вновь оглушительный выстрел
Испугал мою тихую пристань,
И над тихой волной у причала
Только чайка кричала, кричала…      


* * *
Пигмалион, что изваял меня,
Не пожалел высокого огня,
Чтоб отогреть мне мраморную душу.
И руки скульптора, как руки скрипача,
Касаясь бережно волос, колен, плеча,
Меня лепили нежной и послушной.

Немножко дерзкой, в меру озорной.
И он всё больше любовался мной
И удивлялся своему творенью.
И каждый  день, наверное, мечтал,
Как подо мной построит пьедестал
И, наконец, приступит к поклоненью.

Ах, милый мой, родной Пигмалион!
Конечно же, он был в меня влюблён
И головой, и сердцем, и печёнкой.
Лишь одного он только не постиг -
Он понял это в самый крайний миг,
Что изваял меня не женщиной.
Девчонкой.

Пусть ветреной, пусть в меру озорной.
А вот любви не испытавшей зной,
И мудрено его постичь на пьедестале.
Ведь тело мраморно, и кровь не горяча.
Хотя, где сердце, там уже свеча
Затеплилась слезинкою в кристалле.

Но тут чужая женщина пришла.
Пигмалиона за руку взяла,
К плечу прижалась, «отдохни»,- сказала.
И увела куда-то за собой.
И стала, кажется, потом его судьбой.
А мне никак не спрыгнуть с пьедестала.



* * *
Жил да был ясноглазый Огонь
С ослепительно яркой улыбкой,
И однажды ему в ладонь
Золотая упала рыбка.

И взмолилась она:
                - Отпусти! -
О прохладной свободе мечтая,
И сказала:
              - Что хочешь, проси,
Ты видишь, ведь я - золотая.

Он улыбкой своей осветил
Темноту наступившей ночи,
Чуть помедлил - и отпустил:
Не поверил. Ни ей  и не прочим

Чудесам он не верил давно.
А поверить бы очень хотелось!
Тихой Речки песчаное дно
Под закатным солнышком грелось.
И струилась она, журча,
Золотой искрилась рыбёшкой.
И хотелось ему сгоряча
Прикоснуться к ней жаркой
                ладошкой.

И волнующую синеву,
Не вспугнув, нежно погладить.
А она улыбалась ему,
Голубыми глазами глядя.

А потом наступала ночь.
Он прибрежным костром разгорался.
Искры в ужасе сыпались прочь!
Он шумел, он гудел, он метался!

Лишь к утру утихал, смирясь,
Понимая, они - не пара,
И, один в другом растворясь,
Обернутся клубочком пара.

Но как встанет над Речкой заря,
Да настроит рассветную скрипку,
Он и думает:
             - Всё-таки зря
Отпустил золотую рыбку!..




* * *
Не корнет - боевой генерал.
Сколько громких побед за плечами!
Но сегодня он тих и печален.
Только губы твердят:
                - Проиграл!..
Только где-то в пушистых усах
Заблудилась забыто улыбка.
Только тоненько-тоненько скрипка,
Точно девочка, плачет в висках.

Да коньяк в чуть дрожащей руке
Согреваться не успевает.
Да куда-то земля уплывает…
Нет, нет, нет! Дело тут не в курке.
Боевой генерал, не корнет,-
Знает цену и смерти, и жизни,
И постылых страстей дешевизне.
Но… любви обжигающий свет!

Но надежды последний глоток!
Ведь не в этом, не в этом же дело,
Что уже голова поседела.
Дело в том, что открылся исток
В этом сердце, видавшем такое,
Что ни сказкой сказать, ни пером.
И не надобны доблесть и гром,
Сердце просит любви и покоя.

В чём же ты, генерал, виноват?
В том, что понял: напрасна осада?
Пуль, и стрел, и картечи не надо -
Этот город давно уже взят.
Слишком поздно он встал на пути.
Слишком прочны его укрепленья.
И в каком же теперь направленьи
Отступить от него, отойти?

Отступить? И навек уступить
Ту, что стала земным притяженьем?
И вот с этим своим пораженьем,
С этой болью попробовать жить?..
Отступить! Боже мой, отступить!..
Путь другой, разве он невозможен?
Вынуть острую саблю из ножен
И победу по капле испить!

И на белом горячем коне
В городские ворваться ворота,
Не казня в наказанье народа,
Не паля город в жарком огне,
Не карая мечом иноверцев,
Расточая улыбки врагам,
И к единственно милым ногам
Положить своё бедное сердце.

А потом пусть решает сама:
Примет дар с благодарностью или
Улыбнётся, смешав его с пылью.
И тогда не сойти бы с ума!
Боевой генерал, не корнет,
Видел всякое в жизни военной.
Но страшнее любовного плена
Не бывало, не будет, и нет.

Как же жить, если сердце в тисках,
И душа умирает, как рыбка?
Если тоненько-тоненько скрипка,
Точно девочка, плачет в висках...



* * *
Смолистый запах тополиных почек.
Ахматовских столпотворенье строчек.
Туманный серый день. Вороний грай.
И - ощущенье счастья через край:
Последней  белой зимней тишины,
Крадущейся на цыпочках весны,
И, словно бы на сердце, на руле
Руки - в летящем в вечность феврале…



* * *
Таблетка валидола под язык
Да Моцарта любимая кассета,- 
И можно жить до нового рассвета,
Который нежной веточкой лозы
Поднимется, цепляясь за балкон,
Посмотрит грустно серыми глазами,
Наполненными чистыми слезами,
Как смотрит Богородица с икон.
И, значит, снова можно будет жить:
Полить цветы, умыться, выпить чаю,
Сбежать по лестнице, а там уже
встречают,
Желая обожаньем окружить.
Тряхнуть легко и дерзко головой,
Махнуть рукой на разные приличья
И полететь походкой лёгкой птичьей,
Кружа над человеческой молвой,
Над пустословьем, злостью, суетой,
Над белой завистью и чёрной клеветой,
Над всем и вся… И снова до рассвета
Таблетка под язык да Моцарта кассета.



* * *
За окнами давно стоит апрель
И розово колышет занавески.
То грустно задудит в свою свирель,
То громко засвистит, мальчишка
                дерзкий.

То сквозняком распахивает дверь
И соблазняет улизнуть с урока.
Ах, милый, глупый, солнечный апрель!
Ты просто не дорос ещё до срока.

Тебе же нет шестнадцати пока,
Когда душа - как в пене Афродита,
Когда в учебнике случайная строка
Вдруг взорвалась страшнее динамита

И обожгла осколками висок,
И остудила лёгким дуновеньем:
О, этот быстрый взгляд наискосок…
Так вот же оно, чудное мгновенье!

Ты погоди, ты не спеши, апрель.
Ты лучше знаешь, милый,
                сделай милость -
Возьми перо и прямо в акварель
За окнами впиши:
                - Оно явилось!



* * *
Шестнадцать лет. До пояса коса.
Любимая погода - летний ливень.
Заезжий Дон Жуан, влюблённые глаза,
И вслух - стихи. Ах, как же он наивен!

А Дон Жуану, верно, тридцать лет.
Он очень взрослый. Он спешит на дачу
К жене и детям. Но пока их нет -
Дождь, девочка, стихи, и всё - удача.

Коса девчоночья осыпана дождем,
Как будто щедрой горстью самоцветов.
Тот Дон Жуан поэтом был рождён,
А что всего важнее для поэта?

Увидеть и услышать красоту
Там, где другому - просто дождь и сырость.
Он девочку окутывал в мечту,
Как будто в платье одевал на вырост.

Как будто ри совал ее портрет
И ощущал себя то Рафаэлем,
То Леонардо, замеревшим пред
Умытой юностью девчоночьей. В портфеле

Он вез с собой, скорей всего, вино  -
На даче предстояли именины.
Да хоть бы просто воду - всё одно, -
Он пьян был этой девочкой невинной.

И был от ливня не спасён плащом.
И до отъезда времени так мало.
А девочка…  а девочка ещё
Так многого тогда не понимала...




* * *

Жил великан с голубыми глазами.
Он любил женщину маленького роста…
Н. Хикмет

Жил да был великан с удивительными   глазами.
Проникали глаза те заботливо в душу до дна.
И, бывало, душа наполнялась святыми слезами
От любви и от счастья: она у него одна!

А вот сердце его было очень большим и щедрым:
Он мечтал осчастливить весь мир от морей до вершин.
Только очень страдал, задевая за тонкие нервы
Этой маленькой, милой, родной и любимой души.

А она его, странная, долго не понимала:
Почему для неё-то он этого сделать не мог,
Если ей от него было, в сущности, нужно так мало -
Домик маленький с маленьким садиком, теремок.

А потом появился откуда-то умненький гномик,
И не то, чтобы денежный, так…
                Но она подумала: пусть.
Он построил ей маленький славненький домик.
А она родила ему дочку по имени Грусть.

Было всё очень мило, и жизнь потихонечку тлела.
И она не смотрела уже в направленьи высоких вершин.
Всё, о чём ей мечталось, чего она очень хотела -
Посадить возле домика маленький сад для души.

- Что за сад для души? Для чего нам анютины глазки? -
Карлик был удивлён, но ничуть не застигнут врасплох.
- Дорогая моя, что за глупые девичьи сказки?
Мы посадим картофель, морковку, чеснок и горох.

А потом посредине морковки иль грядки с горохом
Вырос маленький кустик, он карлику был незнаком:
- Кто такой? Для чего? Прополоть! -
                Но… оставил со вздохом.
Вскоре жимолость скромно в июне цвела под окном.

Каждый вечер окно в свой игрушечный сад открывали
Наша милая дама и рядышком - девочка Грусть.
Каждый листик на веточке, каждый цветок они знали
До последней прожилки, до дна их души, наизусть.

И всё чаще гадали, неясной тоской замирая:
Что важнее для счастья - с бескрайней душой великан,
Или карлика мир, ясно видный  от края до края, -
Тёплый, мягкий, уютный,
              надёжный для сердца капкан?



* * *
Когда-нибудь, лет через сто,
Я буду бабочкой крылатой.
Вдоль речки ты пойдёшь куда-то.
Дойдёшь до стареньких мостков
И - остановишься на них,
И будто что-то вдруг припомнишь,
Как будто в речке той утонешь,
И лёгких крылышек моих,
Скосив глаза, увидишь тень:
Взмахнёшь рукой и улыбнёшься,
И звонко в воду бултыхнёшься.
Каким счастливым будет день!



* * *
Я сегодня шла по улице
И увидела случайно:
В небе голуби целуются.
Подсмотрела, значит, тайну.

Шёл навстречу парень весело,
Симпатичный и высокий.
Не кивнул - поклон отвесил мне
Подозрительно глубокий.

А улыбкой, точно лучиком,
Посветил - и всё понятно.
Жалко, с ним мы не попутчики.
Молод больно. А приятно.




* * *
Взяла и яблоко разрезала.
Как разделила нас с тобой.
Я, знаешь, тоже не железная
И не довольная судьбой.

Живу, как маленькая девочка,
Все жду - услышишь и поймешь.
А в голове стучит припевочка:
- Ну, до чего же острый нож!..

Две половинки аккуратные
И аппетитные - до слёз!
- Хочу соединить обратно их! -
Вдруг мне подумалось всерьёз.

Не получается. Не клеятся.
Да ну их к дьяволу совсем.
Зачем сердиться и надеяться?
Возьму сейчас и обе съем.



* * *
Пошли мне, Господи, стихи!
И Ты мне посылаешь… дождик.
Его и точки, и штрихи -
Как шифр стихов чудесных, божьих.

Пошли мне, Господи, любовь.
И Ты мне посылаешь… лето.
- Люби! И помни - вновь и вновь
Моей любовью ты согрета.

Спасибо, Господи, за всё.
За мир в душе. За строчки эти.
За Пушкина. И за Басё.
За то, что я живу на свете.



* * *
Как хочется мне в ту, другую жизнь,
Где вечерами зажигают свечи,
Пьют на веранде чай и ждут с друзьями встречи.
Где мир так прост и в то же время вечен.
Как хочется мне в ту, другую жизнь!

Там вечерами жёлтая луна
Встает над старым садом, где аллеи,
И в тех аллеях в темноте белея
Шуршащим платьем, я брожу одна.

Я сочиняю грустные стихи
И думаю немножко о соседе,
Который завтра к вечеру приедет
Наговорить любовной чепухи.

Там дышишь глубже, чувствуешь острее.
Там русский дух ещё повсюду жив,
И старый пруд в кольце печальных ив
Зовёт туда вернуться поскорее...