из кабака-4

Он просто пил. Пил «в меру», как и все:
Не трамбовал мартини джином с граппой,
А водку пивом. Белый стих любил,
Как классицизм во всей его красе
И называл Баркова «нашим Папой»,
Но на рифмовку, тьфу, не гробил сил,
«Поскоку та, в натуре, исчерпалась.
Глагольных, прилагательных полно –
Они фуфло, а остальные в тренде…»
Нисколько не ссылаясь на усталость,
Все вирши обмывал. Знать, суждено
Котироваться алкогольным денди
Его натуре – сотни бурных строк
Одобрены барменом равнодушным:
«Налить ещё?» «Давай. Горящий шот!»
Подобный однотипный диалог
Так часто повторялся в клубе душном,
Что мир прощал сей низменный грешок.

Однажды он напился и уснул
В сортире клуба. Благо, не навечно…
За год он выдал триста с лишним вирш –
Такой вот графоманский караул.
Хвала богам – не крякнуло сердечко,
Но в пьяном подсознанье глушь и тишь,
Стократно перемолоты сюжеты,
Запас словарный полностью иссяк
И он уснул… Скорей, душевно помер –
Так помирают многие поэты
Знакомые с понятьем  «депресняк».
У них, кажись, таков коронный номер…

Коллеги по призванью и перу
Писали меньше, «где-то в чём-то»  хуже,
А где-то лучше. Каждый говорил,
Что вдохновенье – вена комару,
Но потонув лицом в кровавой луже
Забудешь вмиг тех, кто тебя крестил
Трёхстопным ямбом. Захлебнувшись кровью
С эритроцитом трёх десятков букв
Он сник душой и телом отдуплился,
Наперекор моральному здоровью,
От разнобоя хлопающих рук,
А после и с «Фэйсбука» удалился.

Его герла и пара верных муз
Пытались подсадить его на прозу –
Горох об стенку. Данный персонаж,
Храня на флешке графоманский груз,
Не улыбался этому вопросу
И сонмы слов не клеились в коллаж.
На «Чтиве» все забыли резидента,
Пришли другие – круче и скромней
И даже пили меньше… Император
Тусовки оной, вспышку инцидента
Уж позабыл, чрез пару-тройку дней.
Но в голове грохочет перфоратор,
В мозгу того, кто верил столько лет
В нетленность чар словесного слиянья.
Он киснет дома, пьёт зелёный чай,
Ничо не курит, кроме сигарет,
Почти забил на акты возлиянья,
Но не промолвил творчеству «прощай…»