Буколическое

       …На картошку я решила поехать! Хотя могла и отказаться, если что, – за справкой бы дело не стало. Но ведь романтично же! И потом, мой брат Витя задарил мне шикарную жилетку из искусственного меха – просто мексиканский тушкан! Надо ж было его где-то выгулять?..   
      
       Разместили нас на отшибе: с краю села, на задворках цивилизации, вне времени… В каком-то деревянном домике с двумя крылечками, смотрящими друг на друга. (С одного боку поселились девочки, а с другого, соответственно, – мальчишки). Крылечки вели на крохотулечные верандочки, а из верандочки можно было попасть в маленькие же сенцы. Потом – в помещение побольше, о трёх окнах; с деревянным сплошным настилом для спанья, немудрящим умывальником в одном углу, столом  в другом и парой-тройкой стульев. Прочие «удобства», столь же непритязательные, прятались среди будыльев во дворе. Но всё было новое, свежее и чистое, так что заткнулась со своим нытьём даже Ленка, профессорско-преподавательская дочка.
       «Трудовые будни» нам нравились: соберём заранее вывороченную трактором из земли картошку в вёдра, пацаны её стаскают в одну большую груду, а потом переправят в грузовик, когда он подъедет, – и всё! Можно брести куда глаза глядят, грызя неведомую былинку; валяться на поле, вдыхая во всю грудь прельстительные сельские запахи, считая облака в небе и слушая птичий –  тревожный уже, осенний –  грай…
       Иногда вместо грузовика припылит умный колхозный савраска с приложением  в виде дремлющего  в телеге дядьки. Тогда ещё лучше! Можно, если насмелишься, живому, взаправдашнему коняшке бархатный нос погладить – вот так вот, запросто! Но: когда вытащишь репей из гривы или угостишь его чем-нибудь вкусненьким, – говорю же, у-у-умный!..
       А вечером можно у костра посидеть, байки потравить… Или Городницкого попеть, Визбора… Кукина… «Опять тобой, дорога, желанья сожжены… Нет у меня ни бога, ни чёрта, ни жены…» Романсом поразить одногруппников – зря я, что ли, к Максе на спевки года три бегала?..
       Можно в клуб пойти, потанцевать, подурачиться. Местная молодёжь, если мы нарисуемся, внутрь не заходит – глазеет на нас из-за открытой двери, переговариваясь между собой о чём-то – может, и о нас? –  негромко и смешливо… Никто нас никогда не задирал, не обижал, да что там говорить, – мы просто существовали в параллельных реальностях!
       Поэтому, когда однажды поздним вечером, в отсутствие наших парней,  отбывших в поисках «аутентичной пищи», как выразился остряк Лёшка, к нам заявились непрошеные деревенские гости, мы сначала ничего плохого не заподозрили. Но потом скумекали, что парни навеселе, и быстренько попрятались в свой курятник… Заперли двери и стали бояться. А вы думали? Они там вконец раздухарились! Уже на неизвестный язык перешли! (Наверно, на местный диалект матерного, робко предполагает кто-то из нас…) Уже в дверь ломятся!.. (Хорошо, что засов такой прочный! А мы, дурочки, попервости над этим потешались…) Уже и в окна, поверх самодельных занавесок, заглядывают, рожи корчат – ну упыри упырями! (И где наших ребят носит?! Мы согласны остаться без доппайка – в живых бы остаться!) Прикрыли окна – уже наглухо – Томиной испанистой (Тома и сама похожа на Кармен) юбкой, Наткиным павловским платком («Ой, девочки, только не порвите! Бабушка голову оторвёт!») и Надюхиной кофтой, больше похожей на плащ-палатку (Надюха у нас девушка серьёзная… Не в пример почти всем остальным…)
       …Стало, если честно, ещё жутче! Свет мы включать не решаемся, а на улице и так темень! Да теперь, к тому же, и вовсе не видно, что там, за окнами? Вдруг уроды задумали что?.. И вот сидим, прижавшись друг к дружке, обмирая от страха и неизвестности… нервически хихикаем… переглядываемся, перешёптываемся… Вера, старшая из нас, вдруг обращает внимание на подозрительную тишину снаружи и говорит: «Ч-ч-ш-ш-ш! Давайте прислушаемся…»

       …И Наташка, у которой живот с перепугу скрутило – а путь же к «удобствам» заказан по причине вражеского нашествия, – жалобно пищит из сеней: «Ой, не прислушивайтесь! Пожалуйста, не прислушивайтесь, девчонки!..»

…