Март

Начать. Всегда главное было начать, а потом это начало можно притянуть к чему угодно и как угодно. Начало сравнимо с газом, который заполняет все пространство, независимо от формы или размера. Хотя и это не полностью раскрывает смысл «начал». Уличная дева…  А почему и нет, ведь такое сравнение понравится современной молодежи, которая жаждет аморальных фраз, невообразимых образов. Начало – это уличная девка, которая любит всегда разных… Видимо, в этот раз, у клиента слишком мало денег…

Как и в марте, когда мы сидели в своей битниковской комнатенке, запертой в стенах университетского общежития. Молчали. Молчание зависло в петле посреди комнаты и покачивалось из стороны в сторону. Нельзя называть разговорами ничего не значащие реплики и диалоги, рожденные давно приевшимся восхищением от очередной пробы  очередной отравы. Прекратить вмешательство этого трупа могло лишь нечто невообразимо печальное. Более печальное. Шмаль кончилась. Сразу и вся.

Ничто другое не доходит так быстро до увязшего в привычном обмане мозга, как эта простая истина. Ни что другое ни отрезвляет так быстро. А нам нужно было еще. Естественно нам нужно было еще. Обычно в таких ситуациях начинается истеричный поиск наличных, обещающих убить еще немного времени. Обычно… Но мы достигли той стадии наркотизации, в которой даже желание перестает желать. Мы были химическим воплощением буддистских идеалов: еда елась, но не переживалась, радость радовала, но не переживалась… Ни что не жило в том смысле, к которому все привыкли. Мы потеряли внутреннее содержание каждого действия.

Нас можно было бы назвать андроидами. Снаружи мы ни чем не отличались от обычных людей, но внутри все подчинялось жестокому диктату рационализации. Мораль и нравственность как часть движущей души отрицалась, и лишь действия направленные разумом и стремлением к рациональности воспринимались как истинные. Но это была фальшивая разумность, фальшивая логика. С упорством роботов мы выполняли программу, считавшуюся логичной и отвечающей критериям разума, но наше отличие от роботов было в том, что сама программа могла быть какой угодно, лишь бы мы могли показать ее конечную цель как рациональную. А в достижении рациональной цели нет плохих средств, есть лишь средства, выходящие за рамки рациональности, а значит неприемлемые. Но естественно, что эти рамки выставляли мы сами, и именно там, где это было нужно нашим больным телам.

Деньги. Их не было. Это нам пришлось признать после получаса безнадежных обысков карманов и сумок. Итак, перед гениями рационализации встала серьезная проблема, требующего если не немедленного, то немедленного решения! В моей голове пронеслись четыре многообещающих буквы – Ф.Л.Е.Т.

***

Что мы называли этими буквами? Каждой компании, которая вплотную приблизилась к Посланцам Иллюзий и Разрушителям Мифов, нужно место, где можно с большей долей безопасности погружать свой мозг в полеты над безднами пространства и времени. Такие места и называются флетами.  Обычно это квартиры в старых или заброшенных домах, но в нашем случае флетом служила одна из комнат коммунальной квартиры, расположенной в довольно цивильной девятиэтажке. Конечно пространства одной комнаты стесняли наши творческие потребности, но и не давали разгуляться настолько, чтобы обратить на себя взгляды псов государевых. К тому же основные удобства этой комнаты находились не в ней самой. В соседнем доме находилась аптека, через дорогу располагался кафе-бар и быстроном с  милой системой скидок. Идеалистическую картину дополнял круглосуточный ларек на автобусной остановке. Ну разве не сад эдемский?

И лишь через два месяца я узнал, что совсем рядом от флета, на расстоянии прямого взгляда из окна лежало подгнивающее тело фемиды – здание районного суда. Двухэтажная, ничем не примечательная коробка из кирпича. Сколько раз я проходил мимо, не обращая внимания на это. Более того, скажу откровенно, что я даже не видел его. Этого здания там не было никогда, и появилось оно лишь в  теплый майский день.

Но я забегаю вперед. Пока что этого здания нет и в помине, как и наркотиков, которые мы все более нестерпимо хотим вогнать в свои тела.

Итак, флет. Я вспомнил о нем, и это воспоминание пришлось по душе, ведь именно моя заурядно незаурядная личность была духовным вдохновителем его открытия. Для меня всегда были открыты его двери и сердца обитателей. Причем, чем больше со мной было яда, тем радушнее становились хозяева. Но и когда я приходил к ним абсолютно опустошенный, всегда находилось место, где я мог приклонить свою уставшую голову, после всегда здесь ждавшего меня  иллюзиума. Что можно сказать об обитателях этих залов Академхрама?

В квартире существовало три юридических арендатора. Первую комнату занимала официантка, приехавшая в Академхрам из Читы. Вместе с нею жил ее 32-летний знакомый, собиравшийся небольшими перебежками добраться до Санкт-Петербурга, который, по его мыслям, являлся Клондайком для наркоманов. Помимо них, в этой комнате можно было встретить не совсем понятую мной личность – Бальтазар. Несмотря на громкое имя, он был человеком, хоть и пытался всех и вся убедить в обратном. На самом деле, это был просто не выросший мальчик, с кучей неосознанных комплексов, скрываемых за маской демоноподобного существа, протеиновыми мышцами и  бисексуальностью, которой он пытался гордиться. Вся его личность действовала эффектно на девушек аля провинсион, да иногда могла внушить неприятные ощущения убитым людям, ибо убивающее делает очень внушаемым. О 32-летнем знакомом можно было сказать то, что к своим годам у него не было семьи, детей, постоянного заработка и он был наркоманом. Все это окупалось тем, что любая работа была ему под силу, от IT до рубки мяса в кафе-баре, где он работал вместе с моей знакомой официанткой, которая считала его одним из своих сенсеев и проводников в мире, посвященном постоянному поиску кайфа. Саму ее звали Ангелина. Она очень этим гордилась и любила рассказывать историю о том, что однажды, когда она жила на пятом этаже, двое ее знакомых, кричали в небо: « Ангел! Ангел, Выгляни!» Она не забывала упомянуть при этом, что прохожие удивленно поглядывали то на парней, то вверх, ища то ли ангелов, то ли еще что-то. В Академхраме она занималась официанством, при этом находила в данной профессии одни плюсы и могла увлеченно рассказывать о том, как и с чем  надо подавать то или иное блюдо из их барного списка.  В дальнейшем Ангелина собиралась покинуть Академхрам и отправиться в Санкт-Петербург на поиски внезапного или медленного прозрения.

Вторую комнату занимал бывший военный пилот. Он зарабатывал на жизнь мануальной терапией. Нельзя сказать, что он жил богато, но и не бедствовал никогда. Изредка он приводил в свое логово, бывшее и спальней и приемным кабинетом дам. В такие моменты он просил нас сильно не шуметь и не беспокоить его. В общем то об этом же он просил и в моменты приема пациентов, так что о его личной жизни с уверенностью нельзя сказать ни чего.

Третья комната находилась во владении поваров из уже упомянутого выше кафе-бара. В маленьком пространстве 2 на 3 метра жило двое человек, но вмещалось порой и по 5-6. Все зависело от того, на сколько веселой была ночь. Повара эти приехали в Академхрам из Абакана, и единственным их стремлением было заработать как можно больше денег, а после вернуться в свой родной краснеющий с каждой новой весной городок.
Компания на квартире собралась разношерстная.

***

Флет был единственным возможным местом нашего отступления, ибо денег не было совсем и не могло быть еще в течении часов десяти, а нехватка шмали все острее ощущалась рецепторами организма. Тоже интересное свойство, которое дают наркотики: со временем ты начинаешь ощущать не только их присутствие, но и отсутствие. Позже такая способность переходит и на другие сферы жизни. С острой болью можно ощутить как падают капли дождя, но разве может это быть хуже тоски по бьющему ручьями небу.

Меня флет ждал, чего нельзя сказать о моих спутниках, столь же страждущих в этот ранний ночной час. Их имена запечатлелись на стенах комнаты 206-4. Когда ученые изобретут проигрыватель, который сможет считывать информацию  с поверхности бытия, они откроют для себя совершенно безнадежный гниющий мир. Именно это видела наша комната. Именно речи о грехах и пороках слышали стены. Убогость записанного можно сравнить лишь с наивно лицемерной верой в истинность происходящего. Мы были послушными адептами наших синтетических богов, думаю на Страшном Суде нам зачтется наше старание. Будет великолепной картина, на которой мы , колено-преклонные перед Престолом Творца, созерцаем времена Академхрама. Суровые Небесные Прокуроры раскроют свои свитки, испещренные временами и датами, и бесстрастно-сухим голосом начнут читать:

« Художник: когда-то он мог стать надеждой человечества. В детском возрасте он сохранял как Веру, так любовь к людям. Позже, в пределах Вавилонских, он попал под власть башен и храмов, и предал самого себя на забвение среди себе подобных. Когда у него появился шанс показать то, что скрыто под  оболочкой человеческой, он потерял его. Гораздо проще было иллюзорствовать и отдавать во власть насильника свое собственное сознание…

Британец: когда-то он мог стать надеждой человечества. В детском возрасте еще, он понял, что придумывая истории о своем прошлом, легко играть на чувствах людей. По его мнению, не обязательно переживать что-либо, для того, чтобы учить этому других. Конечно он понимал свое невежество, но пытался скрыть его, обрекая окружающих на еще большую слепоту.

Квадрат: когда-то он мог стать надеждой человечества. Жизнь его превратила в фон белый. Пытаясь предать себе красок, он бросался в разные сообщества, которым требовалась численность, и ,принадлежностью к которым, он определял свою нужность. А ему очень хотелось показать другим, что он нужен. Ему возможно даже очень хотелось быть нужным, но апатия, свойственная его поколению, была гораздо сильнее этого желания.»

Характеристика не из лучших даже в жилище слепорожденной Фемиды, что же говорить о категоричных в своих суждениях лучезарных крыльяносцах. Соотношение сил будет не в нашу пользу, но это только будет. Здесь и сейчас нам предстоит думать о том, под каким благовидным предлогом прийти на флет, чтобы заняться там совершенно не благовидным делом.

«Здесь и сейчас» совершенно не удавался. Сознание работать не хотело, не смотря даже на то количество топлива, которое мы в него вкололи, вкурили, внюхали. Совокупность головных болей все сильнее давила на стены комнаты, поэтому, чтобы хоть на краткий миг вырваться из ее тисков, я отправил свое тело в плавание до ближайшего балкона. Я не хотел даже догадываться о том, почему ближайший балкон оказался на девятом этаже общежития. Пока я упивался свежим воздухом, смешанным с сигаретным дымом и темнотой, стелящейся над спящим Академхрамом, огни города N писали в ночных облаках картину о вселенском пожаре. Если внимательнее приглядеться к их узором, то можно увидеть, что они простирают свои щупальца до самой твоей головы, и тентакли, в лучших японских традициях, вскрывают черепную коробку. Так странно, что подобное чудовище могло быть рождено простыми фонарями, освещающими ночные дороги, неоновыми рекламами, за которыми скрываются желающие обрести веселье люди, и светом неспящих окон, оберегающих обязательные любовь, согласие и мир. Но если все так, то почему их отсвет разбирает мое сознание по частям, которые уже никогда не склеить вместе. Будь я даже демиургом ваших любимых миров, мне не удалось бы воссоздать самого себя из прошлого, отделенного от сейчас стремительно заканчивающейся сигаретой. Максимум на что я мог претендовать – это похожесть. Я мог бы быть похожим на самого себя…

Хватит разводить монологи убитой жизни на пустом балконе. Главное достигнуто. Меня можно называть наркоманом, задротом, гнильем, но я придумал, как мне привести двух жаждущих к источнику воды мертвой. Британец, я нарисовал для тебя новую историю и новую игру.