Метели выгрызали

Метели выгрызали дно глазниц.
Меж сосен мельтешил порядок зла.
А в небесах из облаков следы бойниц.
И молнии искали у земли тепла.
Дождь разразился градом вдруг внезапно.
Леса шумели и вдали и рядом.
Шаг сделан — в лужу. Страшно неприятно.
И грезится чуть-чуть: иду же садом!
Вдыхаю аромат неспелый вишен.
Молчу себе о разном, тру подошвы
Об землю скользкую после дождя...
Уныл и грешен.
И где-то рядом тоже грезят души...
Со мной, с поэзией, размеренно идя.
Но как-то слепо зрение красот.
Напрасно поднимаю взгляд до неба.
Я так иду уже который долгий год.
Читая жизнь в листах дерев, утроба
Знания меня гнетет нещадно.
И несваренье мыслей и этюд судьбы:
Я просто путник меж страниц, так надо.
Сад кончился. Вот лес: одни дубы.
И снова чтец я некой тайны сущего.
Работаю очами как станок,
Печатая в душе остатки лучшего...
Вот все, что подобрать я взором смог.
И ураган пусть налетит, погнет дубраву.
Я все равно читаю в небе свой призыв.
И возвышаю к небу сло'ва — славу.
И в этом слове ощущаю души нарыв.
Не сказанное все что есть — молчи.
Поэзия живет для демона печали.
А так же для того, чтоб взять ключи,
Которые от всех дверей, их так искали...
Веками мимолетными народы.
Нашли лишь свалку скомканных страниц.
И пыль на книгах уж несчетны годы.
И ежусь я от облачных бойниц.
Ведь между сосен мельтешенье горя.
Никто не видит. Только время — там.
Запряталось средь веток, с ветром споря
Тем словом, что не внять никак умам.
Вершины их уперлись будто сваи:
Растут в пустое чувство наших дней.
Все перевернуто. И время градом тает.
Прям под ногами, что идут скорей.
Но вот куда идти — никто не знает.
Читая меж листвы призыв стоять.
И верить и любить... надеждой лает
В затерянной дали псом жизни [суть].
И облекая во стихи предчувствие,
Нечаянный тот путник грезит словом.
И во следах своих сберег напутствие.
Но только в горле ледяным противным комом
Застрял вопрос да к человечеству (искомо):
Зачем же мы крадем у времени себя?
И просыпаешься задумчиво и дома...
Все так же слово неразборчиво любя.

Метели выгрызали дно глазниц.
Печали не было, но крик ворон будил.
И память в свете плачущих зарниц:
Дождь хлынул и покой душе прибыл.

Рука взошла на пьедестал судьбы.
И указала путь где нет преград.
И томик Пушкина для внутренней борьбы.
И медленно запахнутый халат.

И слезы немочи и радость смысла.
И отворение пред взором лика грез.
И на деревьях за окном погода висла:
Сосульками да инеем всерьез.

И очень жить хотелось для империй.
Свершать великое и помнить грех.
На книгах пыль. И пульс в крови артерий.
И сдержанный для будущего смех.

Окно хранит печать всех взглядов в пропасть.
Там за окном и мир и сразу ночь.
И где-то в голове ума чуть давит кость:
На мысли, что как будто веры мочь.
А вера в то, что мы способны быть
Неудержанием простейших знаний.
И в этих знаниях есть суть обетований.
И есть еще для разума нагая прыть.

Метели выгрызали дно глазниц.
И было скучно и светло одновременно.
И классика душа самозабвенно
Искала средь прохожих мрачных лиц.
Ведь в каждом том лице надежда веры,
Что обретенное подобно сфинксу.
И сделал шаг назад, задернул шторы.
И позабыл листвы пустую кляксу.
Нет смыслов; нет и листьев за окном.
Зима забилась в щели и дышала ветром.
И на стекле порядок мысли — всё узором.
И отхожу вот от окна с трудом.

Не нам судить себя, рассудит жизнь.
Но ценно то лишь, что подобно правде.
Зима забилась в щели — там снаружи: встань.
Прям у окна. И помечтай о саде.
В котором листья копошатся ветром.
Слагая шорохом своим мечты и сны.
И снег, как будто спелым, странным пеплом
Летит поземкою предчувствием весны.

Стих ни о чем... или о том, что пылью
Покрыты книги, что ценнее слова.
И взгляд упьется пьяно спящей далью.
И обернется на минуты снова...
В часах что медленно ползут за стрелкой,
Застрявшей будто и порочной ленью.
Жизнь станет для тебя скупой на слово
Ворочающей спицами сиделкой:
Ты ей пытаешься сказать что стиснут болью.
Но сердце твое крикнуть не готово.