О взрослении

Солнце встаёт, и расходятся небеса, закипает чайник, гремит посуда, в её доме лет пятнадцать как нет отца, вечно ветер струится из неоткуда. Каждый день – пометка: встать ровно в семь, застелить постель, прибрать в комнате, выпить чаю.

В коридоре скрипит отречённо дверь, мама сонная утром её встречает. Легкий завтрак, каша и молоко, всё привычно и до боли уже знакомо.

Если выйти в мир, то, сдавалось, всегда легко.

Если выйти в люди, то – не удастся снова.

Непонятно вроде бы, как же так, есть квартира, деньги, карточка и кредитка. Есть подруга, даже две, вот гляди-ка, одна горе затёртое топит в вине, другая шугается мира, одеваясь всё так же дико.

Вот такая чума, всё залито чернилами, краской, всё банально заезжено и чуждо;, замазано вязкой кашей во рту, кислым привкусом минералки из магазина. День тянется мерзкой и липкой резиной. Она приходит с работы в шесть ноль-ноль, привычно уставшая и одна, пьёт кофе до дна, засыпает за полночь, не видя сна.

Она вечно и невыносимо пьяна.

Мать молчит, засматриваясь в окно и вяжет, не видя спиц; серебристые волосы вьются до самых её ключиц. На плите подгорает суп, память точно уже не та. Мать глядит так печально, словно это её вина.

Дочь смотрит на фото, свои и брата, вон как вымахал, не узнать, вот была бы отцу отрада. Время медленно возвращает вспять. Вот же вырос, и сгустились над ним небеса, жёлтой молнией врезались неудачи. Вот смеёшься ты, незатейлива и чиста, а потом постепенно гаснешь и даже плачешь.

Она думает, здорово же мечталось у камина в детской в объятьях мягкого одеяла, пока испытаний она не встречала, и жизнь не рубила настолько резко, что по вечерам только всхлипывала и молчала. Вот тебе, девочка, соль во рту и язык, примёрзший к щеке, будто так и надо. А ведь помнишь, помнишь себя вон ту, кем была так искренне просто рада. Кем мечты пророчила до утра, даже сон не смел пробежать по кудрям. А теперь накрыла тебя волна, сделав металлическим, сильным, мудрым.

Каждый день стал привычно похожим, и календарь не менялся со смерти отца. Мать упрекает: «Сними».

«Да, возможно, позже».

«Да, пора бы меняться, и лучше начать с лица».

Она рассмеётся когда-нибудь до озноба, напьётся в баре, кому до неё есть дело? И скажет, скажет снова и снова:

Ну, начерта я всё-таки повзрослела?