точка

ты собственными руками поставил точку,
рисовал её долго и так отчётливо,
как вензеля в пожелтевших средневековых книгах,
и теперь говоришь - "я такой дурак,
я никак не могу иначе,
но то, как есть, меня сводит в гроб.
я представляю тебя в каждой улице,
вижу тебя в моментах, уже утраченных,
слышу твой смех, когда ты пытаешься
запечатлеть все возможные надписи на старинных стенах,
ты цветёшь, пьёшь сидр большими глотками,
становишься ярче, и мне за ворот ползёт озноб"

всегда наступает то самое время для ностальгии,
ложится к нам на колени, мурлычет,
сжимает сердце в своих когтях
о том, как мы вечно скитались, и пили, и пели,
друг к другу неслись, заходясь от счастья,
на всех парах.

ну куда я теперь тебя, милый, мне некуда.
ну куда мне теперь к тебе? здесь тот же самый ответ.
не осталось и маленького уголка,
где бы нас не нашли, ведь наставлены неводы
поперёк перекрёстков, где мы бывали,
но где нас давно, где нас уже ни кусочка,
ни капельки нет.

но улицы не обезврежены,
эти шпионы везде понаставлены
часовыми, и даже не знают ведь,
что суждено им в этом романе сыграть.
но дело не в них: мы шли с тобой по теням и ухабам,
и неизбежно упали мы,
ты пытался двинуться прочь, а потом вернулся
и, извиняясь ужасно, пытался меня поднять.

так вот, это не игрушка тебе,
ты своими точками заигрался,
и я теперь вся пятнистая, в многоточиях,
не в силах отмыться от въедливых,
крепких твоих чернил.
поверь мне, не станешь чище,
не станешь меньше испорченным,
сколько бы ни корил себя, ни чернил.

ты запутался, я здесь всего лишь тебе объясняю вкратце:
я злюсь и я тронута,
я терпеть тебя не могу,
но храню у себя внутри всё, чем ты для меня сиял.
и я чувствую, как внутри разрастается щит
цвета северных скал:
я никому больше не позволю
так со мной обращаться.