Пейзаж и замок

   Где-то на границе между садом и ночью заиграли трели соловья, жившего там от сотворения мира. Факел на стене, чадя, сжигал последние глотки вина, что выплеснуто было в камин за ненужностью; завтра утром, когда факел погаснет, уже никто не сможет всомнить, что пили мы этой ночью; и опьяненные тени на стене радовались тому, что могут плясать, пока дрожит пламя.

   Три года назад пронесся было по Европе вихрь, обрывавший бриллианты с шей знатных дам и уносивший мужчин в дальние походы; а на тринадцатый день с воцарения нынешнего короля в северных провинциях видели не то знамение, не то сияние; но трижды храбр и многомудр был рыцарь Иоганн. Обо всем этом пел бродячий сказитель, почуявший, что будет ночь, и будет сказка, и его попросят переночевать, а наутро попросят остаться, но глаза попросят продолжать свой путь; потому что негде; потому что незачем; потому что бывает в мире путь, начертанный звездами, а сорванный ветром лист ложится точно в предсказанное ему ложе. Много, много откровений сулила ночь, но жеманнилась, искусная кокетка; а так ли уж надо спешить за ее секретами?..

   — Пою! — печально говорил смычок, не ведая невечности своей, и жил так просто, как только мог, рождал мелодию и увлекал ее за собой; и к утру мелодия таяла и уходила, как рвались струны; но, забредая в парк случайно, олень недоуменно поднимал голову, и ноздри его трепетали; он чуял мелодию, видел ее, не понимая, как она родилась и куда она уходит. Столько листьев, как в этом году, не бывало еще на земле, какой помнили ее старожилы; и листья, кружась в своем листвяном танце, отнимали силы у себя и у осени, и падали наземь в изнеможении, оставляя воздух прозрачным и чистым-чистым.

   Где ты, вихрь, унесший дыхание лета? ты осиротил снопы, ты взял их жизнь, оставив лишь солому. Ты собрался прилететь с другой стороны горизонта; но, не выдержав груза дыханий, тяжести жизни, яркости зелени, уронил все в океан, и сам прыгнул туда же, чувствуя, что теряешь остатки разума и высоты. "Умираю!" — крикнул ты, не зная в простоте своей, что ничто никогда не умирает по-настоящему, лишь притворяется усопшим, говорит, что уходит, но на деле — обогнув землю, обежав круг жизни, вдруг приходит с другой стороны, чтоб, подкравшись сзади, неожиданно крикнуть: "Ага!" — и засмеяться радостно, и закружить в вихре капелей и сосулек, и бурных весенних потоков, несущих соки нарождающемуся лету — в вихре, в котором не угадывается, но которому будет подобен безумный вихрь осенних листьев,

   ибо лишь упав на землю и став частью ушедшего года, могут листья достичь бессмертия,

   но бессмертие их принадлежит им самим и никому более; а вслед за ними придут другие листья.

   Багровое солнце сентября усмехалось, глядя на стены замка.