Восьмикрылая дрожь, белокрылая пара...

*  *  *


В мае гремело, и пахли нарциссы
вслед за грозою и пряно, и резко.
Ветер с тетрадей сдувал биссектрисы,
влажный сквозняк развевал занавески.
Май взбеленялся и веял страстями,
будто бы стеблями – прямо из сада...
что-то цвело в этот месяц над нами,
что называть и грешно, и не надо.
Я и теперь, убоясь суесловья,
неабсолютным, неподлинным звуком
 
не назову наши взоры любовью,
солнце, и дождь, и фрамуги со стуком...
Не назову твоё давнее имя –
истинней то, что летуче-воздушно.
Ливни стихали, а небо за ними
радужно было и великодушно.
Парты-галеры, зрачок директрисы.
Наши крамольно сплетённые руки...
Белые, в зелени мокрой, нарциссы.
Свежесть грозы над соломой науки.




*  *  * 



Отцветают пионы, и зреет клубника -
их смешавшийся запах и лёгок, и густ.
И склонён над землёю июнь солнцелико,
как над ягодной грядкой пионовый куст.

Отцветают пионы - усыпали землю
лепестками пунцовых и розовых гамм.
Не оглянется лето - торпится, внемля
новым дням молодым, новым юным цветам.

Восьмикрылая дрожь, белокрылая пара.
Кратки, кратки объятья четы мотыльков...
И садовник-старик, молодой от загара,
на ладони ласкает уколы шипов.





*  *  *



Белый голубь в зелёной траве
средь цветков-лепестков злато-млечных.
Одуванчик - полжизни за две -
хмель и солод маёвок заречных.

Тюкнет клювом и крошку склюёт,
встрепенётся блаженная птичка -
та, что вслух ничего не поёт
и не грезит малиновой лычкой.

Гуля-гуля, бела - не была...
Белизну голубицы-весталки
рады сглазить глазком из стекла, -
с уркаганьими стрижками, - галки...