Феномен Маяковского

 Остров Мёртвых изгибается в воде
                из стихов 2009г.

 Маяковский, не скажешь тебе
 «Здорово в веках, Владимир»[1] -
 не были мы знакомы. Твоей звезде
 гореть над иной вселенной. Кроил
 ты свой мир под скальпелем,
 сшивал его собственной веной.
 Пот градом катился по капельке,
 насыщая страну душой.
 Ты помнишь за «Остров Мёртвых»[2]
 Его мы учили вслух.
 Страницы тех книг истёрты,
 Сегодняшний день к ним оглух.
 Беклин[3] всё ж гонит лодку
 к тем же, поверь, островам,
 так сын Эреба[4] как стела – к причалу
 везет свою дань божествам.
 В московской немой квартире
 остался на стенах след
 от строчек твоих в эфире,
 звучащих под эхо побед[5]
 Нет, никто по водам
 пока что ещё не прошёл,
 души ладьями уходят к скалам  -
 таким же пустым мечтам. Тяжел
 Харона вёсел удар по глади
 темной воды, у нас же нет даже
 вёсел – косточки сбиты до ссадин.
 Так смерть залегла в форсаже
 над небом, глядящим в проём. Един
 одинокий выдох с вдохом
 седых небес. Твой «Остров»
 уже нам явился роком,
 и каяться стало поздно.


 1 –  из стихотворения М. Цветаевой «Маяковскому»
 2 – из стихотворения Маяковского «Про это»
 3 – Беклин «Остров Мёртвых»
 4 – Мрак
 5 – симфония Рахманинова  «Остров Мёртвых»




Первая ночь

Они продавали родину: "Куда нам такая плять",
"Налейте, корнет..." "К ордену..." "Шмалять..."
"Я сказал: шмалять" Арлекин кокаиновый корчился
У белых колен Мельпомены: "Россия, господа, кончилась,
Царю не простив измены". В хрустальных брызгах шампани
Хрустел ресторанный паркет. "Полк отвели к Рязани,
Чтоб лучше глядеть в лорнет - и видеть Берлин.
Сволочи... Кузьма Петрович, венгерского на мой счет"
"Теперь говорят: товарищ. Иль может - приятель - ищо"

Офицеры пропивали Россию, что в окна глядела мореной.
И честь и полки в бессилье пред роком склонив колена.
Полки развратив, агитаторы оставили их пустышками,
Что совести поздней укоры: "У России запах подмышками,
Как у обозной лошади." "Не обижайте животное... вы-камень.
Чем виновата кобыла, что надо тащить орудье?"
"Бордо за российскую вьючную - никак не погрязшую в блуде"
И, вдруг, перед ними воочию: тень самого Петра.
Мокрый стриженый ежик. "Атую! Ко мне юнкера!"

Лишь арлекин скривился: "Пожалуйте*, Маяковский"
И вновь истерично забился про черный снежок московский.
В дверях стояла поэзия, вращая зрачками залу.
"Ну что ж...для разнообразия... налейте ему для началу!"
И, вдруг, как пружина, сорвавшись, поэт от безумья гаркунул:
"Мол-чать!" и кто-то, уже не сдержавшись, наган напряженно вскинул:

"Сейчас пристрелю шелкопера!"

Но эхом вломилась "Аврора"...




* "вот вам"