Запомнился день мне войны той когда- Стих седьмой

Запомнился день мне войны той, когда мы,
Крестами наклеив полоски газет,
Всем окнам тем крепость от взрыва придали,
И странно так было на окна глазеть.

Ещё мы купили бумаги рулоны,
Цвет чёрный, чтоб с окон не виделся свет,
И хлеб продавали тогда по талонам,
И редко случалась покупка конфет.

Цвет чёрный, чтоб с окон не виделся свет- Помнится, как с мамой покупали бумагу для затемнения, а потом и окна заклеивали газетными полосками. Вы поняли, что свои воспоминания я строю по принципу мозаики, которая хорошо смотрится на удалении. У всякой войны разные лики, как и разной она будет у того, кто участвовал в ней, а кто был косвенным свидетелем её и участником- однажды нас привезли на автобусе в аэропорт, и все, и родители, и дети связывали уголки заградительных сетей. Скорее всего это было летом 42-го, потому что потом ребят угостили виноградом. Однажды ночью у меня разболелось ухо, ночью зажгли свет и тут стук в дверь. Милиционер: "У вас сквозь окна свет виден". Но войдя в ситуацию, он ограничился замечанием. А о войне можно было судить и по аэростатам, которые зависали над городом и были хорошо видны с нашего балкона на 4-ом этаже, и по окопам, вырытым на площади Свободы, что была напротив, и по учениям там же. Как идут в атаку, потом мы видели много раз на экранах. Днём, когда проводились учебные стрельбы из зениток, на небе взрывы распускались цветочками. Зато ночью, когда по тревоге все бежали в подвальное бомбоубежище, меня было трудно оторвать от окна, взирающего на бегающие по небу лучи прожекторов. А днём мальчишки собирали с крыш осколки, которые очень ценились  среди ребят. Помнится, однажды меня положили   на носилки и понесли понарошку, как пострадавшего. А о настоящих страданиях мы услышали от взрослых. Позже я понял, что речь шла о знаменитом сражении под Курской дугой. У нас шла своя война и стреляли из деревянного пулемета, тарахтевшего, как настоящий. А погоны какие рисовали, когда их ввели в Армии- загляденье. Когда были трудности с газом и ночью горела керосинка и тогда копоть снежинками опускалась вокруг. 
     А страху натерпелись, опоздав со сдачей радиоприёмника СИ-235. Всю войну он пролежал на печи, а мы боялись, когда звонили- а вдруг обыск. Помню, как провожали на войну дядю, маминого брата Ивана Семёновича Санникова. Потом мы узнали, что его тяжело ранили под Керчью и вернулся он после войны из госпиталя во Львове. До конца он проносил в себе кусочек металла,  звеневший при посадке на самолёт. А мой отец, Дмитрий Васильевич Артюшкин, б/механик 9-го  Авиоотряда АзУправления ГВФ, хотя и не принимал участия в войне, но рассказывал, как их посылали сбрасывать грузы нашим на Северном Кавказе и какие виднелись с высоты огоньки зениток внизу. Поэтому и медали были "За победу над Германией", "За оборону Северного Кавказа". И конечно же, я держал в руке пистолет отца- им выдавали на всякий случай. Другой мамин брат, дядя Гриша, пропал без вести. А до переезда в Баку в 40-ом из пос. Балаханы, где мы тогда жили, заводилой компаний был лётчик по фамилии Калашников. Любимой его песней была "Летят утки" и понятно, с каким волнениям я её всегда слушаю. Потом было печалью узнать, что он погиб на той войне. Как и друг отца пилот Саркисов Михаил, Герой Советского Союза, подбитый подо Львовом. Потом по его стопам пошёл его сын, друг моего детства Альберт Саркисов. Живя в коммунальной кваритре с семьёй нач. аэропорта М. Филатова, подарившего мне на день рождения книгу "Мы из Игарки", я, захаживая к ним, с интересом наблюдал, как он на карте, которая висела на стене, передвигал на Запад линию фронта.