Режиссёр
шуршит бумажная гроза,
идёт паршивенькая пьеса,
но зал глядит во все глаза.
На акт второй зал прозревает,
что пьеса так себе, с гнильцой,
билеты жалко, покидает
места с прискорбием, трусцой.
А, впрочем, большинство проглотит,
и в гардеробе говорят:
дерьмо, но в некотором роде,
рекомендуем, новый взгляд.
Да не ищи у пьесы правды,
меняет всякий раз раскрас,
у режиссёра всё нескладно:
шизофрения, символ, фарс.
Он лепит действие по ходу,
на гребне импульса, волны,
в его душевную природу
противоречия вплетены.
В больнице психиатр скучает:
эх, жаль, богатый пациент,
уйдёт, уж психиатр знает,
что пьеса – часть, эксперимент.
В помойке крысы обитают,
мы им разбрасываем яд,
а крысы яд не поедают,
печально на людей глядят.
Они давненько распознали,
что тут съедобное, что нет,
а люди нюх свой потеряли,
глотают откровенный бред.
А режиссёр доволен бредом,
и в этом нет его вины,
ведь била мать перед обедом,
когда он писался в штаны.
В его руках теперь площадка,
актёры, кассы оборот,
ему так в детстве было гадко,
что у судьбы реванш берёт.
…
Свидетельство о публикации №116052506795