К Петербургу

Шагал по болотам, играл в грязь на тропах,
Случался, свихнулся,
И вырвал из лет именитый недуг от сумы.

Великое дело он сотворил...
Поэты влюбились,
И боль их забилась: под стол, что далеко,
И в сердце,
но так ненавязчиво и раскаленно, что в пору лить строки в кувшин.

Великое дело. Бессилье заразно - но разве ему не хотелось исчезнуть,
И к позднему часу - не в стул и ко сну...
Но утром он был благосклонен ко дню,
И к людям - но вовсе не рад ни огню,
ни бестактным разгромам.

Я думаю, он, как и мы,
Привязан был к отчему дому,
Страшился забыть и способен завыть. Но он,
Как Луна выходила из туч -
Смотреть мог без призм в ее белое море
И каменный будто бы луч.

На землях был холод...
Болота,
Как радость - роса, где трава.
И самый, израненный жесткостью собственной, викинг -
с трудом бы забрел в те глухие края.

А Петр... Великий!
Не раз повторю, и снова, и вновь те поклона слова...
Создал из перчаток и бешеных глаз -
Творенье для Бога (которого, может, пускай даже нет),
Но в каменной вечности можно увидеть рассвет -
на лицах и в строках...

И пусть не напрасен был сей дивный сказ...

А чайки летят... И боль забирают за версты от нас.