Страшное оружие. 3 глава

3

Семен тем временем едою
Себя с дороги подкрепил
И в спальне сладкому покою
Часа четыре уделил.
 
      

            
               
               
Когда разбойник пробудился,
В доспехи снова облачился.
И бодрый, полный свежих сил,
Во двор с оружием спустился.
С свирепым возгласом открыл
Рывком могучим дверь в подполье
Под залой с хитрой западней,
В которой путнику застолье
Грозило гибельной бедой.


Внезапным светом ослепленный
Иван Семена увидал.
Его изменой возмущенный
С не меньшей страстью он желал
Сойтись с противником грудь с грудью,
Желал предателя убить,
Святой Руси и правосудью
С привычным рвеньем послужить.
На бой Ивана вызывая
И выйти витязю давая,
Семен от двери отошел.
Иван подвальный мрак оставил,
И речь такую он повел:
«Зачем ты так себя ославил,
Врагов отчизне предпочел
И мощь свою на Русь направил?!
Никак не мог предположить,
Что мне когда-нибудь придется
С тобой оружие скрестить!
Теперь одно мне остается –
Тебя как гадину убить!»
Семен сильнее разозлился:
«Умолкни, русская свинья!
Сюда подохнуть ты явился –
Сейчас тебя прикончу я!»
И пал удар его ужасный –
Мощнейший, резкий, но напрасный:
Иван клинок врага отбил,
Поскольку тоже сильным был.
Мечами яростно рубиться,
С большим упорством стали биться,
Друг другу гибелью грозя,
Когда-то верные друзья.

И так два дня они сражались,
Но как ни бились, ни старались,
Никто не мог ни победить,
Ни даже просто потеснить
Один другого, и решился
Исход борьбы на третий день,
Когда к закату он клонился.
Настолько каждый утомился,
Что вялый, будто бы тюлень,
С большим трудом передвигался.
Иван, однако, оставался
Свежей немного, чем Семен.
Внезапно с силами собрался
И так ударил мощно он,
Что враг с оружием расстался,
Его в руках не удержав.
Меча острейший кончик вжав
Пока слегка Семену в шею,
Иван воскликнул: «Сожалею,
Что должен собственной рукой
Тебя в чистилище отправить,
Но кары нет тебе другой,
Поскольку надо Русь избавить
От гнусной сволочи такой».


Но вдруг раздался рев медвежий.
«Неужто он, медведь все тот,
Еще к тому же с силой свежей?!
Теперь уж точно нападет!» –
Такие мысли пролетели
В уме Ивановом, когда
На рев взглянул. И в самом деле –
Медведь огромный шел сюда.
Иван промолвил: «Неужели
Настолько предан вам медведь,
Что здесь остался в замке – ведь
Открыты двери и ворота?
Признаться, я не ожидал
Такого в деле поворота –
Его в расчет уже не брал».
«Чего тебе его бояться? –
Семен ответил, – не с тобой –
Со мной спешит он расквитаться,
Покуда я еще живой».
 
      

            

               
Однако витязь ошибался:
Медведь, к ним близко подойдя,
Теперь уже не приближался.
На них пронзительно глядя,
Взревел он жалобнейшим ревом.
Нельзя, пожалуй, даже словом
Понятно было так сказать,
Что он Ивана умоляет
Семена жизни не лишать.
И тот сейчас же восклицает:
«Неужто правда на врага
Не держишь в сердце ты обиды,
Еще к тому ж от этой гниды
Меня стараешься спасти?!
Вадим, спасибо, уж прости
За все, что я тебе содеял,
Прощенья только не прошу
За то, что с русскими затеял
Бороться. Жаль не сокрушу
Уже проклятой этой силы
И больше, жаль, не послужу
Хорошим воином для Нилы».
Иван спросил: «А почему
Медведя Нила так назвала?
Назло супругу своему?»
«Она его не называла –
Медведем сделавшись, Вадим
Остался с именем своим»,–
Семен недобро усмехнулся.

«Вадим, несчастный, милый друг! –
Иван вскричал и ужаснулся:
Все понял витязь сразу вдруг.
«Тебя, наверно, опоила
Каким-то страшным зельем Нила?!
Она колдунья – понял я!
Так вот супруга кто твоя!» –
Воскликнул он, и головою
Медведь кивнул и заревел,
При этом с болью и тоскою
В глаза Ивана поглядел.
А тот к Семену обратился:
«Вокруг колдуньи ты крутился,
Ее секреты знаешь ты.
Неужто другу не поможешь?
Поверь, Вадиму, если сможешь
Вернуть обычные черты,
Тогда я жизнь тебе оставлю!»
Семен ответил: «Не избавлю
Его от внешности такой,
Хотя и ведаю какой
Состав волшебный надо выпить,
Чтоб чары эти сразу выбить,
Но легче гибель мне принять,
Чем русским помощь оказать!»
Иван, от злости багровея,
Вскричал, подняв огромный меч:
«Иуда, гад! Теперь отсечь,
Уже нисколько не жалея,
Тебе я голову могу
Как русских лютому врагу!»
И, так воскликнув, замахнулся,
Но вдруг как будто бы очнулся,
Как будто что-то понял он,
И был удар не нанесен.
«Однако нет, Семен, не стану
Тебя я все же убивать –
Примкнул ты к вражескому стану,
Не смогши просто устоять
В борьбе со злом неодолимым
Всесильной мощи ведовства.
Ты тоже жертва колдовства, –
Вздохнул Иван. – И объяснимым
Теперь мне стал поступок твой.
Живи, несчастный, Бог с тобой!
За все сполна ответит Нила,
Колдунья эта, вражья сила!
Ее на тот отправлю свет».
Семен вскричал сейчас же: «Нет!
Молю тебя, не трогай Нилу!
Взамен ее меня убей!
Куда осилить хрупкой ей
Тебя, ужасного громилу!
Безумно Нилу я люблю –
Тебя поэтому молю!» –
«Когда что требую мне скажешь
И где найти состав покажешь,
Ее, возможно, пощажу». –
«Сейчас, конечно, расскажу
И все, что надо покажу! –
 
    
               
Сказал теперь совсем покорный
Недавний дерзкий удалец, –
Иди же в трапезную, черный
В углу увидишь там ларец.
Внутри найдешь кувшин ты белый,
Который вряд ли опустелый,
А в нем – состав. Его прольешь
Слегка хотя бы на Вадима,
Хотя бы даже рядом, мимо,
И внешность прежнюю вернешь».


Едва сказал Семен об этом,
Вблизи раздался злобный крик.
«Зачем же делишься секретом,
Который тайно ты постиг?!
Очнись, Семен, какую глупость
Сейчас ты, дурень, совершил?!
С ума сошел! Такую тупость
На радость русским проявил!» –
Себя не помня, так вопила
К друзьям явившаяся Нила.
За ходом боя в стороне
Она, незримая, следила.
Боялась ведьма, что в стране,
Которой так она вредила,
Ее старанья пропадут,
И снова мир наступит тут.
Колдунья с визгом продолжала:
«Опасность мне не угрожала,
Не мог меня он погубить –
Могу невидимой я быть!
Теперь же мне придется драться
С бандитом этим и стараться
Не дать кувшином овладеть,
Иначе может он суметь
Немало русских, поглощенных
Волшебной силой, превращенных
В животных мною, исцелить –
В людей их снова обратить!»
И вдруг такое превращенье
С Семеном вмиг произошло,
Что всех в большое изумленье
Оно, конечно, привело.
Едва колдунья так сказала,
Вскричал разбойник дико: «Мразь,
Ведь ты меня околдовала,
Меня втянула в эту грязь!
Посредством злого чародейства
Себе заставила служить
И столько страшного злодейства
В стране родимой совершить,
Что мне не хочется и жить!
Теперь лишу себя я жизни
За то, что был врагом отчизне,
Служил которой долго сам!»
Колдунья сразу отшатнулась
И видно было по глазам,
Что сильно очень ужаснулась.
Она воскликнула: «Зачем,
Зачем «очнись» тебе сказала?!
Какая дура я! Совсем,
Совсем забывчивою стала!
Заклятьем этим колдовство
С ума снимаю я того,
Кому приходит мне желанье
Вернуть отнятое сознанье!
Напиток мой не выпьет он
Опять, когда уже учен!»
«Теперь за все, за все ответишь! –
Семен воскликнул, – от руки
Моей погибель, сволочь встретишь!»
И, сжавши гневно кулаки,
На ведьму бросился, но Нила,
В змею мгновенно превратясь,
Его с шипеньем укусила.
Семен, к Ивану обратясь,
Успел промолвить только: «Красный»
И после сразу онемел
И в миг поистине ужасный
Несчастный весь окаменел.
Змея, секунды не теряя,
Ползет к Ивану. Не желая
Подобно другу камнем стать,
Иван убить ее намерен,
Хотя нисколько не уверен,
Что может жала избежать,
Поскольку боем изнуренный,
Едва способен меч держать.
Змеей почти что пораженный
 
      
            
               
Иван медведем защищен,
Который бросился меж ними
И тоже чарами был злыми
В холодный камень превращен.
Змея, расправившись с двоими,
К Ивану снова поползла,
Ужасный яд окамененья
С шипеньем в жале понесла:
Защита друга на мгновенья
Опасность только отвела.
Но вдруг спасение приходит.
Нежданно вот что происходит.
С кошачьей ловкостью Краса
Схватила гадину за шею.
Змеи свернулась полоса,
Забилась в страшной схватке с нею.
И быстро кончился их бой.
Змея, расставшись с головой,
Бесследно сразу же пропала,
Краса же каменною стала,
Злодейку Нилу победив,
Но яда все-таки вкусив.


Конечно, рад Иван спасенью,
Однако больше удручен –
Какой ценою он спасен!
Подверглись те окамененью,
Кто дорог очень был ему,
С кем трудно так ему проститься.
Ох, лучше было б самому
В проклятый камень превратиться,
Чем жертву тяжкую принять.
Но злу герой не хочет сдаться.
Желая как-то попытаться
Друзей своих расколдовать,
Помчался в трапезную взять
Кувшин тот белый, о котором
У друга вызнал он со спором.
Вернулся с ним, на камни лил
Белесой влагою из сосуда,
Однако не свершилось чуда.
И пуще витязь приуныл.
Со стоном он проговорил:
«Семен не ведал, что слукавив,
Себя же сам перехитрит –
Путем иным меня направив,
Себя спасения лишит.
Но вдруг Иван припомнил слово,
Семен которое сказал,
Когда от чар укуса злого
Живую плоть свою терял:
Пожалуй «красный» не случайно
Сказал несчастный – в этом тайна,
Что может им спасенье дать.
И витязь принялся гадать,
Что другу силы не хватило
В предсмертный миг договорить.
И тут Ивана осенило:
«Имел в виду он, может быть,
Кувшин тот красный, я который
Увидел в черном сундуке,
Когда уж белый был в руке!»
Иван опять, на ноги скорый,
Помчался в трапезную, взял
Сосуд пурпурный. Содержимым
Его на камни поплескал,
Когда обратно прибежал.
Кто был холодным, недвижимым,
Мгновенно прежним снова стал.
Семен спасителю сказал:
«Меня не раз ты выручал
В сраженьях яростных и ныне
Опять участие принял
В моей несчастнейшей судьбине.
Однако я не рад сейчас,
Что ты меня от смерти спас –
Ужасно к жизни возвращаться,
Когда такое натворил…»
Иван Семена перебил:
«Сейчас не время предаваться
Терзаньям страждущей души!
Скорее лучше мне скажи
Как друга сделать человеком –
Ему ведь хуже, чем калекам!
Спаси же друга своего!»
Семен, который уж приметил
Кувшин белесый, на него
Кивнувши радостно, ответил:
«В сосуде этом волшебство,
 
    
               
Спасет которое Вадима:
Беда такая поправима –
Легко чудесная вода
Снимает чары навсегда».
Иван схватил кувшин и сразу,
Плеснув на друга, смыл заразу
Волшебной влагой, и тогда
Медведь в Вадима превратился,
Который тут же очутился
В объятьях радостных друзей
И стал своим среди людей.


Семен предался горю снова,
Себя за голову беря
И так со стоном говоря:
«Не думал я, что до такого
Греха когда-нибудь дойду!
Ох, как же силы я найду
На свете жить теперь, не знаю?!
Себя я лучше покараю,
Из жизни лучше я уйду!»
«Твое решенье нечестиво,
О нем сейчас же позабудь!
Хотя, конечно, несчастливо
Сложился твой в Калугу путь,
Однако грех же твой невольный –
Под властью злого колдовства
Ты стал игрушкою безвольной,
На ум утративши права, –
Иван сказал. – Прими причастье
В Местах Святых. Твое несчастье,
Когда очистишься душой,
Утратит силу над тобой».
Семен ответил: «Это верно –
Я Богу сильно задолжал
И так поэтому прескверно
От сил нечистых пострадал!
Из нас я меньше уделял
Делам  божественным  вниманья:
Не знал молитв, ни покаянья
И с вами в храмы не ходил,
Не по Заветам Божьим жил.
Теперь же мучит меня совесть».
«Поведай нам свою ты повесть, –
Иван Семена попросил, –
Как в рабство к ведьме угодил».

Семен со вздохом произносит:
«Противно это вспоминать,
Но если друг любимый просит,
Придется все же рассказать.
Едва увидел только Нилу,
Сполна узнал сейчас же силу
Ее губительной красы,
Как будто смерти злой косы.
Влюбился страстно я, но друга,
Вадима, Нила предпочла,
И так врагам Руси услуга
Колдуньей сделана была.
Распалась дружба наша сразу.
Узнал я ревности заразу:
Я зло на друга затаил,
С ума я будто бы сходил.
Тогда с тобою мы остались
Вдвоем границу защищать,
Однако вскоре же расстались,
И стал один ты воевать.
В Калугу к матери родимой
Совсем не думал ехать я.
С тоской в душе невыразимой,
Коня безжалостно гоня,
В именье друга я примчался.
С восторгом встретивши меня,
Вадим совсем не догадался,
Что я не просто погостить
К нему приехал, а отбить
Его прекрасную супругу,
И как любимейшему другу
Устроил славный мне прием.
Чтоб сделать отдых мне приятным,
Всегда веселым и занятным,
Со мной охотился, потом,
Когда с охоты возвращались,
Меня он пиром угощал.
И словно прежде мы общались,
Но злобу в сердце я скрывал.
И взоры тайные бросал
 
      
               
На Нилу, тягостно вздыхая.
Она, плутовка, понимая
Зачем приехал я и как
В нее влюбился, мне давала
Не раз к сближенью верный знак –
То взглядом нежным отвечала,
То страстно, сладостно вздыхала.
И с ней сойтись наедине
Сама нашла возможность мне.
И я в любви своей признался,
Объятья Нилы я познал
И в сети полностью попался
И вот когда совсем пропал.
От страсти света я не взвидел,
Тебя же, милый мой Вадим,
Еще сильней возненавидел.
С коварной Нилой мы спешим
Сойтись в преступной, подлой связи,
И я, увязнув в этой грязи,
Колдуньи сделался рабом,
А русским, Родине – врагом.
Недаром гадина владела
Уменьем лгать и колдовать –
От глаз твоих она сумела
Надежно нашу связь скрывать,
И ты не ведал, что творится
Под самым носом у тебя,
Какое зло вблизи таится,
Очаг семейный твой губя.


Еще сильнее я стремился
С тобой расправиться, Вадим.
Ужасным умыслом своим
Теперь с колдуньей поделился.
Она велела не спешить.
«Какой ты глупый, в самом деле!
Его сама могу убить,
Когда он мирно спит в постели, –
Сказала Нила, – но зачем
Тогда я замуж выходила
И с вами встретилась? Затем,
Что мне нужна большая сила,
Которой Русь бы одолеть.
Такое русская лишь сможет.
Пускай себя и превозможет.
Другой такое не суметь.
Волшбой Вадима я старалась
Своим желаньям подчинить
И против русских обратить,
Однако уж почти что сдалась –
К бесовским чарам крепок он,
Поскольку в вере православной
Уж очень сильно убежден.
Но нужен мне воитель славный».
«Его ничуть я не слабей,
Один я с русскими управлюсь!
Убью его иль ты убей,
Ведь я же больше тебе нравлюсь?!» –
Колдунье так я говорил.
«Хочу, чтоб вы служили двое –
Не ты один бы мне служил:
Чтоб с мощной справиться Москвою,
Как можно больше надо сил».
«Послушай, Нила, не надейся –
Его ничем не убедишь!
Да ты в лепешку хоть разбейся,
Его к измене не склонишь!
Из нас, друзей, по благочестью
Он самый первый и нечестью
Не даст собою овладеть –
Вадиму легче умереть!»
«Меня уверил ты – напрасно
Таким и пробовать мутить
Волшбой сознанье, но убить
Его я все же не согласна –
Его заставлю нашим быть
Другой уловкою. Умею
Любой я цели достигать,
Плохой привычки не имею,
С врагами споря, уступать.
Его использую я силу –
Заставлю русских убивать,
Сумею этого верзилу
В медведя я заколдовать.
И будет, сидя он в подвале,
Гостей заезжих принимать
И с ярой жадностью съедать.
От них откажется едва ли –
Иначе будет голодать».
 
               
               
 
Но я вначале удивлялся
Таким уверенным словам,
Над ними даже посмеялся,
Сказав колдунье: «Не поддался
Еще твоим он волшебствам,
Его сознанье не сумевшим
Нисколько даже изменить
И Веру в нем не одолевшим,
И как же смогут превратить
Они теперь Вадима в зверя?»
«Сейчас смеешься ты, не веря, –
Она ответила тогда,
Но ты увидишь – без труда
Его в медведя заколдую,
Поскольку сделать вещь такую
Намного легче, чем влиять
На ясный ум благочестивый,
Ведь даже самый бес ретивый
Не в силах крепость эту взять.
Сейчас воочию увидишь
Искусство славное мое,
А тот, кого ты ненавидишь,
Войдет в обличие свое,
Какое более пристало
Любому русскому иметь:
Послушай, я всегда считала,
Что каждый русский как медведь.
Поскольку я предполагала,
Что все пойдет таким путем,
То даром время не теряла.
Пока с Вадимом вы вдвоем
Охоте праздной предавались,
Вдали от дома развлекались,
Устройство сделала одно.
Поможет здорово оно.
Имею, что необходимо
Сейчас для мужа моего.
Давай, зови на пир Вадима,
На пир последний для него».


Опять мы в трапезной собрались
И вот, когда за чарки взялись,
Была полна из них одна
Отнюдь не пива, не вина,
А зелья злого колдовского.
Была твоей, Вадим, она.
Не чуя умысла плохого,
Напиток выпил ты до дна.
И вижу я, как обрастаешь
Косматой шерстью ты, Вадим,
И вид медведя обретаешь.
Уже с рычанием глухим
Приходишь в ужас, изумленье,
Внезапно видя превращенье
В медвежьи лапы своих рук,
Глядишь, глядишь на них и вдруг, –
Такое было ощущенье, –
К тебе явилося прозренье –
Сознанье страшной той беды,
В какую нами ввергнут ты,
Что Нила – ведьма, я – предатель,
Любви жены твоей искатель.
Готовый броситься на нас,
Поднялся ты с медвежьим рыком
В порыве яростном и диком,
Но хитрый умысел припас
На этот случай потаенный
Рычаг, приводом сопряженный
С широким люком под ковром.
Рычаг схвативши под столом,
Колдунья дернула, открылся
Мгновенно люк, а ты на нем
Как раз, Вадим, и находился
И в подпол сразу провалился.
Коварства хитростей не счесть!


Но как плутовка ни старалась,
Она жестоко просчиталась –
Людей не стал ты все же есть.
Выходит, зря лишь похвалялась,
Что все способна совершить.
Всесильным зло не может быть.


Ивану было так не сложно
Когтей медвежьих избежать:
Представить даже невозможно,
Что станешь ты людей съедать.
 
       
          
               
 
Других же этот дом ни разу
Гостей в то время не видал,
Пока в темнице ты страдал,–
Его, как страшную заразу,
Подальше каждый объезжал,
Страшась молвы о нем ходившей,
Немалый ужас наводившей.
И нам кормить тебя пришлось
Моей охотничьей добычей –
Лосятиной иль тушей бычьей:
Лосей и зубров развелось
В лесах окрестных, знаешь сколько!»
Вадим воскликнул: «Слушай, друг,
Животных я съедал, но вдруг, –
О, я сейчас подумал только, –
Колдунья Нила из людей
Их в этих зубров и лосей
Волшбою черной превратила!
Она меня перехитрила!»
Семен сказал: «Спокоен будь,
Свое сомненье позабудь –
Колдунья только превращала
В котов и кошек здесь людей –
Привычный способ применяла,
Который был удобен ей.
Она свой облик изменяла,
Таким котенком становясь,
Пушистым, милым, что ластясь,
Большое в людях вызывала
Желанье кису эту взять
Себе на руки, приласкать,
А ведьма когти в них вонзала
Слегка, как будто отвечала
Подобно кошкам остальным
На ласку образом таким,
И чары так передавала.
Котенок скоро убегал,
Недолго с жертвой оставался,
А кто его на руки брал,
В кота иль кошку превращался.
Но чтоб никто не догадался,
Что в том котенке колдовство,
И впредь никто не опасался
К себе на руки брать его,
Влиянье чар происходило
Отнюдь не сразу, а когда
Тринадцать дней лишь проходило –
Тогда случалася беда.
Охоты меньше ведьме было
В иных животных превращать –
Ее стремленье торопило
Потери русских умножать.
Для всех же этих превращений
В других животных ей варить
Состав для подлых угощений
Ведь надо было и творить
В ночи бесовские обряды,
И жертвы как-то заманить,
Их зельем как-то напоить.
Нет, русских целые отряды
Хотелось быстро ей губить!»

 (продолжение следует)