Париж

Полсотни лет я жил в селе под Сумами
И думал, что земли прекрасней нет,
Но вдруг буржуи-сволочи придумали
Компьютер, а к нему и интернет.

И понеслись такие откровения,
Что мозг замёрз, вскипел и вновь остыл,
Переменилась нАпрочь точка зрения
И я не тот уже, кем раньше был.

Вот раньше были все вокруг хорошими,
Подвыпившими дома и в гостях.
Зимой ходили в валенках с калошами,
А осенью в болотных сапогах.

В «крещение» всегда купались в проруби,
На крышах вили гнёзда журавли,
Всё лето над селом кружили голуби,
А мы в трусах босые по пылИ.

В полях весной, конечно, что-то сеяли,
Коров с утрА пытались подоить...,
Но интернетом в головы навеяли,
Что жизнь совсем другою может быть.

Сорвался  с  глаз железный, ржавый занавес,
От познанного кругом голова,
На мир смотреть я стал как-будто заново,
Смысл обрели неясные слова.

Село сбежалось кожею шагреневой,
Убогим оказался наш уют
И стало резать уши пьянопение,
На трезвую у нас ведь не поют.

Тогда, продав корову, что не телится,
Я приобрёл на самолёт билет,
Чтоб полететь в Париж удостовериться,
Не врёт ли их буржуйский интернет.

Аэропорт ближайший только в Киеве,
Путь до него на поезде: чух-чух.
Чем дальше дом, то тем душЕ тоскливее
Ну, а зато крепчает странствий дух.

На станцию приехал на подводе я,
Преодалев последий рубикон,
Снял сапожища, отпустил поводия,
Надел ботинки и пошёл в вагон.

Махнул флажком кондуктор для приличия,
Издал гудок охрипший паровоз
И я поехал изучать различия,
Промеж двух слов – ПАРИЖ и наш КОЛХОЗ.

Аэропорт. Пройдя контроль таможенный,
Исчезли сало, яйца, самогон.
Продукты – груз, сказали, неположенный
Для перевозки в ихний закордон.

У них там круассаны и шампанское,
А ты тут сало, яйца, самогон.
Ведь не поймёт буржуйство жирно-панское
Наш, свергнувший буржуев, гегемон.

Сдавила горло мне печаль зелёная.
Насупившись от злости и тоски,
К посадке шёл с авоськой облегчённой я,
А в ней зубная щётка и носки.

Пред взлётом кто смеётся, а кто крестится,
Меня ж трясло – отваги верный знак...
На трап поднялся будто бы по лестнице
В родном селе взобрался на чердак.

Сев в самолёт, я заострил внимание
На том, что происходит за окном.
Взревел мотор, аэропОрта здание
Попятилось и скрылось под крылом.

Земля застыла и покрылась дымкою,
Мы с облоками перешли на «ты»,
Там, на земле всё стало  невидимкою,
Для взгляда с поднебесной высоты.

Наш самолёт скользит по мирозданию,
Как в предрассветном небе птица стриж,
Через Карпаты, Польшу и Германию,
Над Бельгией, ну, а затем в Париж.

Мы сели тихо, мягко, по-домашнему
В аэропорт парижский «Шарль де Голь».
У них всё по-другому, не по-нашему
И воздух здесь пьянит, как алкоголь.

Автобус по маршруту непонятному
Домчал меня, как Д,Артаньянов конь,
К особняку изысканно-богатому,
Гостиницы на улице Бургонь.

Под душем смыв усталость перелётную,
Я вышел и, в кафе-бистрО присев,
Вдыхать стал повседневность беззаботную
Под шум листвы и птичий перепев.

Неслись автО, асфальт лаская шинами,
Я ел впервые в жизни круассан,
Гуляли дети, женщины с мужчинами,
В сутане чёрной шёл духовный сан.

Под солнцем на лужайке чуть подалее
Влюблённые лежали на траве,
Штаны, футболки, шарфики, сандалии
Причудливый убор на голове.

Никто на них не обращал внимания,
Все торопились по своим делам,
Лишь на углу у небольшого здания
О чём-то щебетала стайка дам.

Доступность дам разнИтся только суммами.
Не грех здесь заработать на "любви".
Услуги эти там, у нас под Сумами,
Дешевле и к тому же за рубли.

Их круассан, обычное пирожное,
Как «заварное» или «гребешок».
У нас кафе любое придорожное,
Предложит Вам похожий пирожок.

Под кофе дали маленькую чашечку,
Как бабушкин напёрсток для шитья.
У нас для водки бОльшие рюмашечки,
А эти лишь для птичьего питья.

Вот так сростался с западной культурой я,
Чтоб помнить - щи нельзя хлебать лаптём,
Но мне роднее наше "безкультурие"
Чем здешние: Merci. Adieu, Pardon.

Побагровевши, солнце предзакатное
УшлО через Гольфстрим за горизонт 
И небо бархатисто-необьятное
Раскрыло звёздный купол, словно зонт.

Париж ожил. Ночная жизнь бурлящая
Рекламами льёт свет, как воду душ,
Ярчайшая мигающе-манящая
«Феерия» - ревю от «"Мулен Руж".

КрылАми «Красной Мельницы» вращение
Прокручивает жизни колесо.
Здесь часто находили вдохновение
Оскар Уальд и Пабло Пикассо.

Махнув рукой на стоимость билетную,
Пошёл я на ревю от "Мулен Руж",
Феерию сверх-секс-кардебалетную,
Губительницу глаз мужских и душ.

Увиденное передам наврядли я.
Где взять талант так танцевать и петь?
Хотя бы раз из кресла иль межрядия,
Но шоу это нужно посмотреть.

В гостиницу попал я в четверть пятого
И завтрак, как положено, проспал,
Лишь днём себя я, здорово помятого,
Увидел в зеркалах, но не узнал.

Смахнув с лица следы всего вчерашнего,
И осушив графин с горлА до дна,
Я слово дал – с момента настоящего
Из выпивки в день  лишь стакан вина.

С надеждой, что постель сама застелиться,
Я зачесал всё спереду назад
И, пожелав  немножечко развееться,
Пошёл вольяжно через зимний сад.

Хоть есть в моей одежде шарм небрежности -
Я элегантен, как Ален Делон,
А всех духов французских запах нежности
Под дых бьёт мой «Тройной одеколон».

А вот и Лувр – пример вершины зодчества
Жаль время нет ходить из зала в зал
И впитывать плоды чужого творчества...
Что Лувр? Я в Эрмитаже не бывал.

И хоть он ближе к нам географически,
Но время нет - то сев, а то покос...
И в этом есть ответ гипотетический
На вредный эрмитажевый вопрос.

Бог с ними – с эрмитажами и луврами.
Прекрасное всё где-то далеко,
Нам же своими трудовыми буднями
Давать стране: хлеб, мясо, молоко.

Через плечо забросив шарф в полосочку
И, бормоча от «Мулен Руж» напев,
Я, раскурив «Шахтёрских» папиросочку,
Пошёл искать, где Эйфеля шедевр.

По набережной Сены чуть вразвалочку
Я шёл, курил, впрямь, как английский лорд
И через часик, обогнувши лавочку,
Свернул налево через мост "Конкорд".

Построен мост сей из камней  Бастилии,
Снесённой революции волной,
Как символ деспотизма и насилия,
А многие платили головой.

Вслед за мостом дворец Бурбонов светится.
С Большим театром схож он, хоть убей -
Центральный вход, фронтон, колонны, лестница...
Нет только сверху четверых коней.

А мчат они фонтанами дворцовыми,
Четвёрка сильных бронзовых коней,
Сметая впечатлениями новыми
Всё, что сложилось в голове моей.

Сжимая крепко голову ладонями
И чувствовуя, как бьётся пульс в висках,
Я ощутил той пропасти бездоние,
Что разорвала мир меж нами в прах.

Будь проклят Карл Маркс - творец теории,
И Ильича гранитный саркофаг,
И сволочи, которые пристроили
К моей стране кроваво-красный флаг.

В душе пожар,  мозг взорван хиросимою,
А сердце, как машина без руля,
Но ситуацию считаю исправимою,
Лишь только надо всё начАть с нуля.

Смахнувши груз сомнения неясного,
Который тяготил меня внутри,
Я дальше шёл к познанию прекрасного,
Пересекая улицу Пельтри.

Дом инвалидов серою грамадою
Стал предо мной, как милосердья храм.
Такие же дома у нас не радуют,
Как гнусно-подлый остров Валаам.

Указом от Людовика какого-то
Проект имел карт-бланшовый билет.
С тех пор дом цвета серо-бирюзового
Здесь высится три с лишним сотни лет.

В нём к ветеранам должное внимание,
Есть и собор, чтоб Бог поближе был,
Оружия музей - напоминание
Последствий, если кто о них забыл.

В другом крыле есть зал в тонАх приглушенных.
Колонны, шпаги, ружья, старый флаг,
А в центре, как на каменных подушечках,
СтоИт Наполеона саркофаг.

Французы, в знак с усопшим перемирия,
С поклоном поднесли ему, как в дар,
Могилу из Карельского Парфирия -
Последнего приюта будуар.

Мудрён был архитектор, без сомнения,
Он так построил этот пантеон,
Что каждый совершает поклонение,
Чтоб посмотреть где «спит» Наполеон.

В часах песочных уж песок кончается,
А я хотел так много посмотреть...
Скорей туда, где башня возвышается,
Что бы собою небо подпереть.

И в этом небе, вечером раскрашенном,
Увидел я в стальном сплетеньи схем,
Ту Эйфелеву башню, что безбашенно
Уж сотню лет, как сносит «башни» всем.

Как Гюстав рассчитал всё без компьютера?
Как сотворил без принтера 3-D?
Мне от вопросов этих стало муторно,
А ведь за ними многие «т.д.».

Да, это не Останкино бетонная,
Она, как бы из стали кружевА.
Легка на взгляд громада многотонная,
Изящна так, что кругом голова.

Она, ведь, Чарли Чаплина ровесница,
Но разговор, конечно, не о том...
Наверх ведёт стальных ступеней лестница,
Но можно подниматься и лифтОм.

Я наверху. Париж весь, как на скатерти.
Знакомые места то здесь, то там,
А вот Собор Парижской Богоматери,
Как говорят французы Notre Dame.

Стою и вспоминаю песнь Высоцкого,
Его друзья по ней и Пьер, и Жан,
А сам плюёт он с "Эйфеля" высокого
На головы беспченых парижан...
             
Всё! Закругляю эту "экспедицию",
Пока я не доведен до седин
И сохранил ещё былую дикцию,
Картавят жабоеды, как один.

От этого мозгами можно двинуться!
Да, интернет буржуйский не соврал.
И что бы нам к ним хоть чуть-чуть придвинуться
Законом нужно обьявить "АВРАЛ".

66