На смерть мамы Зои

       (сестре Гале)

Я примчался на зов телеграммы.
В летнем зное томились сады,
А в зашторенной комнате мамы
Плавал запах лекарств и беды.

Врач сказал: "Тут бессильны, поймите,
И уколы, и слёзы мольбы".
Догорали последние нити
Материнской нелёгкой судьбы.

Чуть вздымается грузное тело,
Каждый выдох, как стонущий крик,
Я пытаюсь вглядеться несмело
В дорогой и мертвеющий лик.

Непокрытые бледные плечи,
Птичьей лапкой загнулись персты,
И душа уже рвётся далече,
В светоносный простор пустоты.

Пальцы ног фиолетово-сини,
Дремлет разум и выключен слух.
Сколько их, вот таких, по России,
Умирающих жалких старух?

Исстрадавшихся, сношенных, слабых,
Чашу лиха испивших до дна...
Ты, как многие русские бабы,
Колотилась без мужа одна.

Было всё: похоронка, разруха,
Нас птенцов подняла на крыло;
А теперь вот больная старуха,
А теперь вот и время пришло.

Только мысль меня гложет упрямо:
"Рано, рано приспел этот срок;
Ты б, наверно, жила ещё мама,
Если б я тебя лучше берёг".

Спали звёзды на липовых кронах,
Мне б забыться, заснуть, да невмоч...
В связках мыслях и маминых стонах
Пробежала бессонная ночь.

Вновь смотрю я с усталой тоскою
На её заострившийся нос,
Вновь я глажу дрожащей рукою
Поредевшие пряди волос.

Мне бы громко позвать Иисуса,
Чтоб Господь оживил её вмиг.
Но молчу я и праздную труса,
Будто кто-то зажал мне язык.

Стоны реже, но страшные звуки
Рвут мне сердце, и я лишь шепчу:
"Матерь Божья, прерви эти муки,
Я молю, я прошу, я хочу..."

Вдруг послышались тихие хрипы,
И заплакала горько сестра.
Дурманящие запахи липы
Наплывали волной из окна.

Рылись дети в песке, зрели вишни,
Шумно спорил скворец со скворцом,
Только мама лежала недвижно
С отрешённым и строгим лицом.

Вот и всё. Как же долго и ... быстро
Длится наше земное житьё...
А в ресницах застыли две искры,
Две прощальных слезинки её.

                Июль 1996 г.