Сон в руку или в летнюю ночь

Садится солнце – вечереет,
Мужик с завалинки встает –
Извне да из нутра не греет,
Жизнь вспоминает - как поет.

В сей день всегда на сход ходили
К усадьбе ближе, в центр села,
Но барин вот распорядился,
И центр сгорел, причем дотла.

Потом был некто, кто картавил,
Был жгучий в оспинках брюнет –
Никто жизнь мужика не ставил
Ни в грош, но посылал привет

По праздникам большим и малым,
Надуманным и трудовым,
И был из них любимым самым
День, посвященный всем святым.

В тот день, когда село сгорело
(А было это в день святых)
Крестьянство вдруг уразумело,
Что счастье их в руках своих.

И вот петицию составив,
Бредет толпа опять в лаптях
К усадьбе, чтоб ее представить
Уже не царским, но властям.

Нет, не было средь них гапонов,
Касьянов был и Боровой –
Как консультанты по законам:
Рукой водили и толпой.

Вот подошли они к усадьбе,
А там собрался весь ОМОН,
Те двое оказались сзади…
Уж, лучше б был опять Гапон.

Тут вышел к ним глава Управы:
-«Ну, - грозно молвил, - и чего?»
Они не знали, были ль правы -
Плелись обратно бичевой…

Под вечер на крыльце, тоскуя,
Мужик сидит и лапти шьёт,
И, как бы сам с собой толкует,
Да разве кто его поймёт.

Участник утренних баталий,
Теперь он борется с собой –
Как уберечься вакханалий
И не вступать с бутылкой в бой.

Он вспоминает и вздыхает
И из посуды мимо льет,
И, вроде бы кого-то хает:
-«Да кто их к черту разберет.

Ограбили меня, как в клипе,
Качают сами нефть и газ,
Глава качает мед из липы,
Еще и попрекает нас.

Ишь выдумал, нас мегафоном
Стращать – слабо уже орать?
«Чего-чего» - заладил снова,
А ничего, ядрёна мать».

Так год за годом пролетают.
Как тут не вспомнится брюнет,
О ком мечтает пролетарий…
А революции всё нет.