Леонид Талалай. Владимиру Базилевскому

Вот осень, друг мой, осень, как вина,
с печалью тихой, с горечью, с вином,
после которого, как будто с двойником,
с самим собой толкуешь допоздна.
Вот осень, друг мой, царство тишины,
где воином забытой им войны
в дремоте дуб стоит при полной сбруе,
уже не чувствуя, как выпадают пули
из патронташа, ветки как скрипят
от старости: ведь вещие зозули
ему во сне считают навсегда
его, младого, юные года.

Вот осень, друг мой, это осень
и в голосе твоём, и на покосе,
на всём, что сделать нам не удалося.
Она в тумане вёслами скрипит,
и верба, свесивши печально косы,
как та душа, на берегу стоит.
Средь голых веток держится листок
на паутине, поджидая срок,
чтоб улететь с родным осенним ветром
от одиночества и от чужого света.

Вот осень, друг мой, и последний срок,
когда в руках, где грелась та синица,
лишь яблоко,
в котором чёрным птицам
уже в их тёплых гнёздах не сидится,
не терпится пуститься в перелёт,
чтоб - мир другой и новый небосвод.
Уже ножом касается рука
до яблока, как солнце, золотого, -
и чёрных птиц на волю выпускай,
на волю ветра, как рука, слепого.

Вот осень, друг, проигранная битва
за жизнь, что вспыхнет вдруг твоим концом -
и только дымом в небо, как молитва,
а в ней уже ни слова о земном.