К. С. Рубинскому

Ты, однажды настроивший нежно и тонко
Не вечное, не золотое мое перо,
Помни всегда удивленного лягушонка
Мне остается только кричать вдогонку
Так что переворачивается нутро.

Я помню органный гул, и красный блокнот я помню
Ты, накрывавший мою ладошку своей ладонью,
Шептал мне «Не слушай, не слушай их, Даныч мой.
Мы пишем светом, они - тьмой»
Ты говорил мне «Даныч, дорога будет легка».
В кастрюле пыхтела каша. Летели белые облака.

Ты, подаривший мне пряный запах кулис
Во Дворце пионеров на Алом поле,
Не рассказал, что каждая буква летит на лист
Дымящимся сгустком зудящей последней боли
Что каждая рифма - заколоченный в душу гвоздь
И каждое слово после - в горле стоит как кость.

Когда же совсем не приходят слова – у тебя будто нет кислорода
Привязана цепью лодка что рвется в морскую воду
И бьется каждой своею щепкою о причал
Я могла бы все это знать раньше на двадцать два года
Но ты промолчал.

И вот теперь мне мучительно тридцать лет
И я понимаю, что значит - когда поэт.
Что вся наша боль и бессилье и ржавые чердаки
Получат прощение, ибо живут для строки
Главное чтобы в финале всех строк меня ждали на свет
Ты бы меня там встретил и мне стало восемь лет
Что кроме этого – тина и скользкий ил
Мы пишем светом.
Всё как ты говорил.