Среда

         
               

I.
Был день недели неизвестен, но
дождю, при этом, списывались сутки.
Жара вскрывала каждое окно -
как вор – пытаясь поживиться - утки
пронзительно пищали среди куч песка
чуть шевеля пластмассовыми ртами.
Тягучая и странная тоска
никак, необъяснимая словами,
витала в вышине пушистых крон.
В благоуханье - резеды и розы
две выбивалки спорили с ковром,
тем самым подтверждая эхо прозы
намного убедительней в лесу...
и страсть  не загоняя в долгий ящик
выл дикий кот - влюблённый в колбасу
пред будущим, играя - настоящим.


II.
У формы есть желание одно:
довлеть над массой, это "Эго" формы.
Кипящий чайник, мокрое бельё,
на майке - просыхающие овны,
продолжив путь - луч золотит паркет,
бугрится лак, витают споры пыли
восставшие сейчас из неизвестных недр
за утверждающее -  мы здесь были
первопроходцами. Так искренне среда
по мере сил восславила победу
летящих с ниоткуда в никуда:
юпитеров, сатурнов, ганимедов.
Парад планет! И увеличив Марс,
взгляд дорисует в профиле канала
задумчивого Сфинкса, если глаз
отягощенность формы доконало.


III.
Мысль открывает тысячу дверей
ещё не ясных в будущей нарезке:
волнений, уплотнений, пузырей
в проявленной рассветом занавеске.
Вот оживает с края полотна,
его природы смутное начало
бурёнка в плотных шторках не видна
хотя уже три раза промычала.
«Я здесь, я затерялась в уголке!»:               
мысль застревает сдавленная в глотке,
когда над ней срывается в пике
беременный рифмовкой «Бес-пилотник».
Секунды заплетаются в часы
и тяжелее - попадают в строфы,
где в небе нет намёка для грозы,
для коды - настоящей катастрофы.


IV.
Четверг проистекает от среды,
от косточки в надкушенную мякоть,
сквозь сок - в не насытившиеся рты,
с обратной очерёдностью на слякоть.
И дождик иссушающий ладонь
взлетает вверх и рот открыл садовник
чтоб плод вкусить, но только его тронь:
из темноты вдруг возникает вторник.
Он смутно помнит вывеску: «КАБАК»
и в впопыхах разглаженную трёшку
и чуть отчетливей - а может быть судьба
повалит вспять и соберёт матрёшку?
Без колебаний к данной простоте
Луна прошила тучу дирижаблем,
чтобы садовник дважды в темноте    
не наступил на собственные грабли.


V.
Мир перед Вами - вывеска, музей,
собрание эскизов и набросков,
размытая палитра из дождей, людей:
их взглядов, силуэтов, отголосков.
Где пелена, что разрушала их
существование - приоткрыла им же
существованья озаренный миг
в исповедальне солнечной Куинджи.
А рядом в небе стынет синева
и время замирает у святыни.
Что смог бы донести «Девятый Вал»
заблудшему страдалицу в пустыни,
когда берут причину в оборот
как сделать из вельбота бригантину?
И это сопряжение даёт               
по-разному рассматривать картину.


VI.
Тиха Варфоломеевская Ночь
(от прежних стонов - утра не хватает…).
Гоня пугающие мысли прочь
поглаживая шерстку горностая
мать-королева отделила плод
от родословной ветви гугенота.
Кокой-то не съедобный гугенот?!
А нет в меню другого гугенота?
(Плохой, не эстетический приём!)
Давно пора садится на :
официально - кашка и бульон,
бульон и кашка, измельчая эту
абракадабру, Друг мой, не взыщи
от кулинарной скудности мозаик.
С поэта не «Наварристее» щи,
в щах аппетитней выглядит прозаик.


VII.
Поэт есть жертва собственного «Я»
поскольку сопричастность достоверна:
встряхнем культурный слой небытия
скрывающий - пустоты и  каверны.
Перевернём с изнанки гардероб
и оживим конструкцию VIP зала
ведь та причина, что сверлила лоб,
все узелки на память завязала:
«Зубри слова - нет сладостней среды
смотреть на мир сквозь рифму промокашку,
я та ценна, куда ведут следы
спасти героя, оживить букашку».
Вот так берут в основу прототип   
идиллии, чтоб насладится новым
наркотиком и с ним перерасти
в тягчайшую зависимость от слова.