Пчела

               

В этом мире, если не рядом ты,
(я не помню другой) через едкий дым
сигареты – кусаешь свои уста,
в тонких пальцах дрожит огонёк-звезда,
(ночь лгала, как одна из твоих подруг)
мы проснулись чужими, средь дня, мой друг.

Отторжению – льдины, объятьям – жар,
(пустотой едины квадрат и шар)
и почти не дышим – анабиоз,
(я рукою коснулся твоих волос)
ты отринула, будто рука в огне:
вот и всё, что однажды досталось мне.

Что диктуют причины? Что выдаст звук
там, где чашка летит с раскалённых рук
и пространство меняет к зрачку накал?
В геометрии царства кривых зеркал -
молоко, капля крови, и вся река:
горловина застывшего тупика.


...
Мы уже не увидимся (как не ной),
а ковчег переполнен тобой и мной
и всё больше - гул грома по вечерам,
от битья посуды (и новых драм)
прилетает и бьётся в стекло пчела,
от желания мстить чистоте стекла.

Это я (память прошлого) улей свой,
переполнил нектаром, пыльцой, слезой.
Это я, с высоты устремляясь вниз,
среди множеств других, находил карниз
твоего окна, что теперь вполне
мне сказать - я живой! я живой! но вне

отведённого круга твоей рукой.
(что заменит разлуку – война? покой?)
ведь уже не от ласки - скулим от ран.
Выше веры бывают ступеньки в храм,
и чем круче они, тем земля вдали
привлекательней дышит цветком в пыли.


...
Мы уже не увидимся (стой! не лги…)
не огонь пожирает гнездо – долги
и асфальт, застывая на сотню лет,
проявляет в порою случайный след.
Только мой – зимой, хмурым утром - смой,
на твою слезу грянет новый Ной,

он зайдёт в твой дом, осмолит углы,
взглядом менее хрупким, чем мой от мглы.
(это в будущем) Впрочем, не я – пророк,
а рассохшийся, после меня порог,
поскулит, словно пёс на чужой каблук,
удивляясь не встрече – цене разлук.

Вот и все - лишь осталось шагнуть за дверь
в параллельную бездну. «Мой милый зверь…»   
(одурманенный, пьяный) я камнем врос
под сорвавшимся ливнем твоих волос,
«этот мир без остатка весь твой - бери!».
(так влюбляются в мыльные пузыри)


...
А потом - за рассветом приходит тень,
где давно холодна полынья-постель,
в складках ситца, с остатками бахромы,
ей ещё откровений заполнить сны:
заклинанием с губ, силой ласки, в цвет
добавляя опалину прошлых лет,

добавляя опалину – «мудрецам
двух разрозненных сфер» одного кольца.
Наконец-то пружины её вздохнут
облегчённо, забыв полуночный труд,
переполненных - лаской,  огнём, виной,
разных двух полюсов в цепи одной

запоздалой разлуки. И чья – вина,
что уже ни когда не изведать - дна
набежавшей слезе(семь платков – запас!)
ибо нет того, что сближало нас.
И траву в степи не узнать косе,
где не шли дожди, не бывать росе.


...
Мы уже не увидимся – никогда,
чемоданы собраны. (Грустно?) Да -
остаётся сказать. И швырнув ключи,
изъязвить, напоследок - и вы ничьи,
осознав, на конец, теплоту руки –
вам скучать на гвозде, иль на дне реки

погрузиться во тьму отложений, в ил.
Коль печален час, то и день не мил.
(крутит мысль волчок, что рыбак блесну)
Где возносят осень не ждут весну.
Ибо жалить некому – улей пуст,
осыпается, некогда, пышный куст,

осыпается праздничных дней хвоя -
то любовь твоя, и любовь моя.
(как бедны мы!) Стыдно сказать: «бедны»,
где ты нитка - певучей из всех,струны?
И колодцы ран, наконец, пусты,
догорает храм и растёт пустырь…


...
Назови «безнадёжностью» голос мой,
закричи – на крыльце, за моей спиной,
чуть сильней (если любо назвать врагом)
ненавижу! Сорвись, как с вершины ком -
хороня мою тень под своей пятой,
ибо точка ужаснее запятой.

Не молчи! (я прошу тебя не молчи)
Что же может сказать язычок свечи?
Это рай или ад нас подверг неметь,
как пожар - пепелище, как жизнь и смерть?
Пусть Вселенная кружится без причин,
заклинай, проклинай, только не молчи!

Так наверно и надо - пружинки ход
завершился и червь покидает плод.
Так наверно и надо себя понять,
что уже невозможно - миры терять.
Так наверно и надо, прощай мой друг,
камень падает в воду, за кругом круг.


...
У печали на всё обостренный взгляд:
на фитиль, на очаг, и бутылок ряд,
на застывшие в горестный час слова.
(одиночество всюду) её права –
за пасьянсом из фото чернить туза,
прожигать сигаретой – уста, глаза

и в осыпанном пепле, до хрипоты,
проклинать исчезающие черты…
Так приходят с повинной к остатку лет,
так грызут пуповины, так дальше свет
проявляется снова -  сменив глаза,
так помимо слова, в дожде слеза

провожая гробы в глубину морей,
так калечат лбы, стонут у дверей,
так смывает поток - ил, налёт песка
и чернит платок (ту, кого ласкал)
«не чета тебе»: шепчет боль внутри,
вниз считая ступеньки – раз,
                два,
                три…