Разлучение

   


               

1.
Темно… а выше
зеркал случайность. Не сон.               
Молчат, но слышу –
печаль настенных часов.
Жив ожиданьем:
вот-вот откроет глаза,
всем оправданьям
одна скупая слеза.

Приходят люди,
явь нарекается «сном»,
виньетка судеб –
икона, свет за окном.
Колышет крону
цветов пластмассовых речь
воспламененных
и рядом гаснущих свеч.

2.
Я утаю - все её письма, Огонь!
Но отдаю - все свои мысли, коль «твой»
жги как свечу, не возоплю: «подожди…».
В царстве лачуг из небоскрёбов дожди.

Не закричу – сил не найдётся кричать,
спайка из чувств. Но научусь ли прощать
время, когда нет для утраты цены.
(ржавый метал за черно-белые сны)

В пропасти дня: страх – затаившийся зверь.
«Помни меня!» – свет и закрытая дверь.
Проблеск огня, всполох огня в темноте,
«Помни меня!» каждый потерянный день.

Помни, что ночь запеленала зорю,
не превозмочь гаснущий свет янтарю.
В пропасти дня гаснет цветка лепесток,
из тупика взгляд уходящий жесток.

Что же со мной? бледность не сходит с лица,
(рана и гной) - рядом вулканы сердца:
наперебой слышу их внутренний гул,
ныне любой непререкаемый - лгун,

плавится в миг. Мигом оправдан покой.
Горя ледник – время ледник. Над рекой,
пятится шар в складку зашторенных туч,
словно «душа» рвётся в проталину луч.

3.
Бледна. Из воска.
Румяна, силясь облечь.
Тонка – берёзка,
под корень. Крест или меч?
Ладонь венчает –
изнанка сути иной,
в кругу печали,
в кругу печали земной.

К стене прижатый
прядь убираю со лба.
Не верю в жалость,
но понимаю – судьба
на лобном месте
ровняет чаши весов:
ей – поднебесье,
мне – побелевший висок.

Всему отныне
сбегаться к этой стерне.
Её ли имя –
остаток крови во мне?
Её ли имя –
наитий сбивчивый ритм?
Жара и иней -
и дождь с огнём говорит.

Мала – утрата,
дай разгореться костру.
Не знала «брата» –
так провожают сестру!
Когда молчанье
Уже обману сродни,
нет, не случайно
забилось сердце-гранит.

Гонец по кругу
непониманья – слепой,
так ищут угол
соприкасаясь с прямой.
В бессилье, всуе,
Слова – нагайка и плеть,
у поцелуя –
позеленевшая медь.

Всему досталось
глоток полыни-ручья:
рожденье, старость
и послесловья ничья.
Плач громче, Сердце!
(друзей сменяют враги)
Дай разгореться
сердцам горячим, другим.

Дай разгореться,
им нужен весь Рубикон,
густой валежник
вселенским жаром влеком.
Трещат поленья –
кому, как выпало лечь,
с благоволеньем
гудит усталая печь.

Где вызрел колос
пусты оковы земли,
прощальный голос –
волна, что тает вдали,
всё выше, выше
над колоннадою рук,
живым – не слышна,
в дороге сна и разлук.

4.
Скрип половицы и память сходит с ума;
молчанье длится - как неизбежность – сама
неизбежность Её не раз утаю,
прощая нежность, святую нежность твою.

Светлица неба, край молчаливой земли,
под старой вербой, в круг оправданий легли:
ромашка, мята и лепестки желтых роз,
под необъятной волной зеленых берез.

Здесь – костью, комом, давиться видимо впрок!
Всему – покорен! Но содрогнусь, если рок
ладонь чужую сожмёт, для пальца, вослед,
как тень – воруя, воспоминания свет.

Не оглянуться – услышу окрик: «не сметь!».
Не улыбнуться – любовь целую и смерть,
и смерти вровень - витушка боли – змея,
её хоронят, а отпевают меня.