Домино

1.
Утро – глаз не отвести
не  заплаканы.
Две жемчужины в горсти:
ларчик лаковый.

Вот открылся дорогой
грустью «кованный»,
перламутровой рекой
околдованный.

Собирались у реки
думы-вороны,
разлетались ручейки
в разны стороны.

Первый - вился по руке
змейкой матовой,
на малиновой щеке -
два агатовых,

а четвёртый (как ожил)
малахитовый,
глаз покинуть не спешил
всё выпытывал.

Свет-Красавица, о ком
занедужила?
Из огня ли – мотыльком
выпал суженный?

Над столешницей кружил
ясный, с родинкой.
Погостил? Да ночь прожил
вкус смородины.

Соломонова печать -
губ отметина.
Гасло солнышко-свеча
за семь петелек.

Но когда в горсти одна,
что-то странное:
накатила дрожь-волна
с безымянного.

И быстрина и ручей
с руслом сходятся,
раскраснелась (в семь свечей!)
Богородица.

Что рябина опилась
плодородием!
Закружилась, завилась
хмель-мелодия.

Хмель? Нам кажется одно
нетерпение.
Жар двух тел – веретено,
вихрь! кипение!

Тигель жадности, без дна
печь, где плавятся -
стыд, растерянность, вина
в капле равенства.

Ведь под утро уходил,
будто раненый
луг росою забродил
затуманенный.

Колкий дождик зарядил?
Снег по инею?
Проводила не спросив
даже имени…


милый? Просится в строку:
«гость непрошенный».
Растворился, как в реку
камень брошенный.

Вспенил зеркало реки
вихрь-чудачество:
разбежались вслед круги,
стёрлись начисто.
 
А вокруг туман кружил
в дымке, розовый,
нить-тропинку сторожил
подберёзовик.

На меже, где темен скиф
от черничника,
просыпались огоньки
земляничные.

Заиграло вслед легко
солнце гранями
пролетела над рекой
птаха ранняя.

Постояла – не жена -
не любовница.
Прибывала тишина
к крику горлицы…

2.
Утешался вихрь листвой -
всё по времени:
день сменяется звездой,
вечер – теменью.

Радость ходит за бедой,
смех за слёзами,
за кобылою гнедой -
туча грозная.

Тучу без сомненья зря
напророчили -
точку сменим на полях
многоточием,

утро – свежею росой,
ветер – птицею.
Жаркий полдень тянет в сон
над страницею.
         
Где душа моя была?
Кто свидетели?
Косы все переплела,
не заметила –

что «разлукой» нарекла,
что  «потерею».
Долго зеркальцу врала
даже верила -

ходит к грому не один
проблеск всполоха -
сердце рвалось из груди
с каждым шорохом,

наполнялось решето
грустью, тяжбою -
ворожила, чтоб никто
не отваживал.

«Нить, иголка, кружева,
обруч каменный…»:
холод выстудил слова,
выжег пламенем.
    
Пламя вилось по игле
ниткой плавленой,
месяц падал на заре,
обезглавленный...