Но всадник-май, но девы-диво...

Ода майскому хмелю



Цветут акация, шиповник,
лиловый ирис шелковист.
День-подлинник,
мой май, мой кровник,
согрел и вымыл каждый лист
на каждой ветке, осенившей
брусчатку, плитку и гудрон.
Сизарь в стенной стенает нише,
озон со всех шести сторон
слетает к столику пиита,
где, в тонкое стекло налита,
пивная влага ждёт глотка,
как ждут шмеля песты цветка.

Солнцепоклонника-стакана,
винюсь, я прежде не ценил.
Скорее поздно, нежли рано,
не без участья высших сил,
я стал приверженцем напитка,
в чьей формуле ячмень и хмель
играют. И от сил избытка
в гербах и гимнах ста земель -
присутствуют. Едва лишь солнце
циновку вызлатит японца,
глядишь, а уж Цуцуми-сан
пивной бокал поднёс к усам,

весьма тюленьим. Право слово,
ещё в двадцать одной стране
янтарного питья хмельного
отведать доводилось мне.
Под всяким флагом - страсть народа
к отстою пены видел я.
Засим вакхическою одой
гремлю я, как грозой Илья, -
над родиной, над маем спелым,
над променадом, обалделым
от дев, раздетых почём зря...
Над чебуречною "Заря",

над Ливерпулем постсоветским, -
без заповеди, без креста, -
бандитским, университетским,
зачатым хером неспроста,
то бишь крестообразной буквой,
яко Харбин и як Херсон,
в словарь введённым...
Хриплый друг мой
и недруг! Май твой - сущий сон.
Ведь в нём напиток обновленья
вослед прогорклой зимней фене
смывает с губ кислот следы
и подвигает на труды

промывшего глаза пиита,
чей ястребино-светлый зрак
почётче оптики "Зенита"
наводит фокус на пустяк
изюмины под белой тканью,
на виноградный холм груди...
Май пьян вдвойне -
вослед сознанью,
что завязь лета впереди!
И впрямь в ливнепаденьях мая
есть лёгкость пива и "Токая",
а хмелем ожиданья с ним
лишь пушкинский июнь сравним!

И вот, не попросту на пиво, -
на празднество! - я вновь зову
гостей особого разлива,
с кем пью верней, чем наяву:
Арсения и Александра,
Сергея, троицу Никол,
Марину, Осипа, Кассандру...
И "Таллер" ли, "Смирнов", "Массандру"
запальчиво мечу на стол.
В "Оазисе", в кафе "Мелисса",
в любой из мне привычных дыр,
вздымая склянку, чту Бориса...
Нам ли не знать, что этот мир
и выкроен, и смётан криво?
Но всадник-май, но девы-диво,
но радужный сполох души
на сходке в слепнущей глуши!..