1. Страсти Генриха Наваррского

   (фрагмент из 1-го тома романа "Миледи и все, все, все")

В Истории мелькают, словно белка
в безумном колесе, черты эпох.
Ведёт колонной по четыре Бог
сезоны год за годом в русле века
с обилием волнений и тревог.
Для нас мерцает крупно или мелко
у Хроноса то альфа, то омега.
Баланс, приход которого мы ждём,
в Истории всегда крутил хвостом.

Событий слой шестнадцатого века,
последней его четверти, возьмём
и пристальней рассмотрим на излом,
но прежде вспомним имя человека,
который стал известным королём.
Не зря его родители склепали:
наследник рос на славу день за днём.
Он был горяч, как все в Наварре парни.
но каждому б харизму дал взаём.
Когда они к любви  лишь подгребали,
дам пылкостью своей он брал глобальней,
в чём мог себе помочь слегка враньём.
Анри был небогатый принц в Беарне.
Когда же стал Наваррским королём,
в его душевно-чувственной пекарне
столкнулся пуританский дух с огнём.
Нам важно вспомнить именно о нём…
               .           .           .
Когда тебе с дотошностью непраздной
ещё не к спеху (или несуразно)
уйти из жизни смертью наглеца,
пенять на грех любви  вождю негласно
и     то     не смей!..  Придёт зверь на ловца…

Наваррские любовники не каста,
но вождь достоин острого словца.
Тьма в Генрихе страстей, а уж проказ-то!..
Любовь в Судьбе главенствовала часто,
но больше было страстности самца.

Вблизи от пёстрой Франции, все годы
собой и малой родиной гордясь,
он рос любвеобильным от природы.
На дам заточен был не только глаз.
Принц в юности не бил ещё рекорды
в любви: был в связях сдержанный и гордый.
Амурный свет… Не липла сбоку грязь…
Но в сердце всё ж сцепились антиподы.
А все, Анри подвластные, народы
любовниц народили, не скупясь.

Наваррский Генрих (попросту Беарнец),
чьей спермы бы хватило на бассейн,
в моральном плане далеко не агнец,
во Франции в распутство впал совсем.
То обольщал, то  оставлял,  поганец.
То  год  в любви с одной, а то все семь.
В страстях (то без  большой  любви, то с ней)
их солью стал для Генриха не глянец.
Король предстал, куда уж как ясней!
Способен был неистовый наваррец

в любви то воспарить, то стать козлом,
когда от женщин не было отбою…
Соратник герцог как-то уязвлён
был  крайне  королевской похвальбою.
Мол, Генрих в     ту     красавицу влюблён,
чья красота сравнится лишь с любовью.

– Взгляните на     картину,     мой король!
  Попал ко мне счастливою порой,
  пусть мы и бьёмся с Лигой безвозвратно,
  портрет одной блондинки юной, знатной…
– И вправду красоты незаурядной.

         Замужняя?                – Нет, мадемуазель
    живёт с отцом. Он – губернатор в Кевре.
    Вот к этой белокурой Габриель
    хотел бы я умчать, пока маневры
    тут под Парижем не идут быстрей.
    Соскучился по милой д‘Эстре.
    Мы друг от дружки прямо млеем-таем!
– Слова о ней стекают с уст нектаром,
    хотя воспринимаю их на слух, –
взор Генриха, доселе тускл и сух,
зажёгся подозрительно недаром. –
    Пусть даже вы пошли бы пешкодралом,
    я рад сопровождать вас, хоть сейчас!
    Да не умрут первопроходцы в нас –
      поедем по прямой, хоть сквозь лигистов!..

…Всяк встречу представлял на свой манер…
Невольно герцог скис как кавалер,
а Генрих в настроении игристом
увидел Габриель и обомлел:
«Что думает красотка обо мне,
коль нос воротит, даже не скрывая?!
Но краля натурально мировая»!
Унизив гостя, как нельзя больней,
Краса цвела, к рассудку не взывая.
Нависла ситуация взрывная…
Король для Габриель был слишком прост.
Мужлан имел к тому же малый рост.
Предельно неопрятен, прочесночен.
Пропахший псиной с ног до головы.
Но взор-то беспардонный, даже очень:
«Я – восхотевший вас король, а вы?!

Ужель мал шанс сойтись со мной поближе?
Так мал, что не узреть и сквозь пенсне»?..
Мир Габриель, как где-нибудь в Париже,
от  умников-красавчиков  пестрел…
Король вернулся к армии, обижен
на гордость утончённой д‘Эстре.
Однако в мире нет острее стрел,
чем стрелы вездесущего Амура.
Понуро от отсутствия гламура,
повеса     всласть    помучиться успел!
Не век он вспоминал красотку хмуро.
Оставив войско, малый взяв эскорт,
любовный    прежний     начал он поход,
где вновь мужское сердце всколыхнула
красотка, даже без своих щедрот.
В её глазах он был похож на мула –
немытый, но доделанный урод.

Сам Генрих точно     не     был безголовым,
но речь о красоте была б смешна…
Вернувшись в лагерь, словно бы оплёван,
всю ночь влюблённый маялся без сна:

«Своей бесцеремонностью знакомства
богиню я обидел, отпугнул.
Теперь пора впадать в низкопоклонство,
чтоб вымолить  прощение  в углу.
Терпенья нет вдевать мне нить в иглу…
Ужели бы втихую я смог красться?!
Влез с головой в армейскую фигню.
Люблю чеснок. Люблю рыгать, сморкаться…
И что мне от того, что я монарх?!
Девчонке я внушил, как демон, страх.
Теперь готов пред нею пресмыкаться
и даже рисковать башкой в гостях,
как сбрендивший восточный камикадзе.
Господь, меня решеньем осени!
Лишая нас нежнейших в мире самок,
лигисты совершенно отсекли
от нас своим наскоком Кеврский замок,

как если б дам с лица  земли  смели! 
И я, вождь всех влюблённых и упрямых,
сам вынужден в чертах своей земли,
в     несбыточных     почти теряясь планах,

идти на крайний риск, чтоб прошмыгнуть
туда, куда теперь закрыт мне путь!
Мне разобраться бы в любовных ранах
и милое услышать вновь сопрано.
Всё остальное в жизни – просто муть»!..

Поняв, что дальше некуда тянуть,
он, вопреки всей жёсткости законов
войны, сумев Судьбу свою прогнуть,
себе внушил:  невелика,  мол, жуть –
засады неприятельских заслонов.
Он должен проявить пред дамой суть!..

Стратегии и тактике сражений
в период мятежей сплошных и смут
Анри вновь предпочёл путь воплощений
своих     надежд     на то, чтобы уснуть
в постели с Габриель без возражений…

              (продолжение в http://www.stihi.ru/2016/05/12/8784)