сонеты и подобия

Т.А.О.

СОНЕТЫ И ПОДОБИЯ

Ангел Жизни и Ангел Смерти

Два ангела, как солнце и звезда,
Один живит, другой зовет туда,
Где неизвестность... Глубока вода
Печали, и ясна стезя труда.
Как день и ночь уходят в никуда,
Они идут в людские города,
Невидимые, только иногда
Коснутся люди ангелов следа.

Один как будто явный. Ясный день.
Но мы его не знаем, и дела
Скрывают высоту его чела
И погружают плечи в крыльев тень.
Другой неясный, но разит, как меч,
Хоть существо его не таково,
И беспощадным назовут его
Те, кто не слышал ангельскую речь.

Но он молчит. Он — только глубина.
И кажутся прекраснее черты
Его лица тому, кому видна
Пустая бесконечная война
За эту жизнь, что снам обречена
И прозябанью в блеске суеты...

. . .

Они пришли, как братья. Отделить
Их друг от друга не решался взор.
Один тебе в лицо смотрел в упор,
Другой стремился облик свой сокрыть.

«Мы — Жизнь и Смерть», - сказали. Ты спросил:
«Но кто есть кто? Ведь оба вы — одно».
«Да, мы одно. И не разделено
Сознанье наше и источник сил».

«Но кто страшней из вас?» - «Мы оба — Свет.
Мы оба — вечность и шаги времен.
Ни страха, ни страдания в нас нет».
«Зачем же эта боль?» - «То боль твоя.
Ты человек. Но мы — твои друзья.
Мы — спутники твои сквозь этот сон».

                2013, после выставки прерафаэлитов




1

Как розенкрейцер, чтивший Розу-Деву,
Ты крест свой увенчал Любви цветком.
Торжественные ангелов напевы
Вонзались в душу огненным клинком,

И вновь душа рыдала. Звезды ночи
Обрушились алмазами на грудь,
И протянулся в бездны средоточье
Неведомый и непонятный Путь.

Ты был во тьме, но будто чьи-то руки
Тебя хранили. Ангелов мечи
Вернулись в ножны. Только чей-то взгляд
Преследовал тебя, страшась разлуки.
И он светился в бархатной ночи
И к сердцу твоему нашел ключи,
Чтоб пить души нежнейший аромат.


П

Ты думал, что ближайшая душа
Так далека, что бесконечно время,
Что беспредельна пропасть между вами.
И было больно в темноте дышать,
И падал ты бессильно на колени
Пред Ним, Смотрящим темными очами,

И Он как будто слышал. Ты не знал,
Что ближе близкого за краем ночи
В ладонях теплый разгорался луч.
То в Божиих Руках росток сиял,
И был росток тот трепетен и мал,
Твоей Надежды пробивая почву.
Но Веры и Любви святой источник
Вспоил его. Он стал могуч...


Ш


Так что ты знал? Светящееся пламя
Меча Архангела, иль тихий свет
Слезы, пролитой скорбными очами,
Гром катастрофы, или кровь лозы...

И что ты любишь? Ты ли не устал
От битв, пусть даже не избегнешь боя,
И что за тьма нависла над тобою,
Ночная бездна или холод скал?..

Ты помнишь высоту и сумрак стен
И келью узкую дозорной башни,
И на закате меркнущий костер.
И ты желал бы больших перемен,
Но слишком бурным был твой день вчерашний,
И утомленье давит, как позор.


1У

Тот пилигрим был рыцарем когда-то,
Сложившим меч и щит в глухой пещере.
То пламя было деревом, растущим
В густом лесу, и помнит песнь весны...
В своем огне судьба не виновата,
Не виновата в гибели, по вере
Нам страх иль утешение несущей:
Мы думаем, что это только сны.

Но где реальность? Души наши живы?
Нам Бог глядит в бледнеющие лица
С безмолвными вопросами. А мы
Просеиваем в сите торопливо
Песок, в котором золото дробится,
Плащом укрывшись от нависшей тьмы...


У


И ты остановился и смотрел
На то, что твоему открылось взору:
Огонь безмолвный пред тобой горел,
В душе твоей стремясь найти опору;

Ласкаясь, он касался стоп твоих,
И был как травы мягок и прохладен,
И ты в ладони взял его, и тих
Он был, и ты ласкал его и гладил...

То дар был, протянувший из миров
Тебе надежду на освобожденье
И на сближенье с родственной душой,
И кто-то молвил: «У таких даров
Есть родина. Ты обретешь рожденье
В мирах, где сердцу станет хорошо...»


У1

«Где родина моя? Земля ли это?
Или она — далекая планета,
Или непостижимая звезда?
Но я привык к Земле, и лучшей доли
Я не ищу». - Так думал ты, доколе
Не надломился дух твой. И тогда

Ты усомнился. И тревога сжала
Тисками душу, и душа сказала,
Не видя ничего сквозь этот мрак:
«Я не сильна. И я хочу покоя,
Но...» - И она умолкла. И такое
Молчание — как на ладони знак...


УП

Она звала, ты шел на этот зов,
Ты был упрям и ко всему готов,
Ты не считал ни вёсен, ни веков,
И забывал о том, что нужен кров

И что нужна постель, и нужен плащ...
Как лед был воздух утренний бодрящ,
Но Рок, мудрейший из твоих врагов,
Завел тебя в страшнейшую из чащ...

Ты брел сквозь эту чащу наугад
И понимал, что нет пути назад,
Но потерял тропу в тумане сером...
Так ты скитался в сумрачном лесу,
Когда увидел неба полосу,
Куда тебя вела сквозь дебри вера...



УШ

Мои друзья — лишь тени. И они
Реальнее мятущихся прохожих.
Мои друзья — лишь души. Загляни
В их души — в душу превратишься тоже.

Мои родные — люди. Те, что здесь
И там, в пространстве мрака и во свете,
И мира непроцеженная взвесь
Перемешала расстоянья эти.

Те расстоянья — вечность и ничто.
И жизнь, и смерть верны наполовину.
Они — пути, что ткут единый путь.
И победит лишь тот бесстрашный, кто
Преодолеет дольнюю долину,
Чтоб за ее пределы заглянуть...


1Х


Они сказали про того, что умер:
«Он был обычный грешник. Он грешил
Ничтожеством, развратом, жаждой славы...»
Они создали ту карикатуру,
Столь чуждую тебе. Но ты сложил
Венок цветов к его ногам, и плакал.

«Потерянному другу». - Вот слова,
Что оплели цветы твои. Они же
Признали, что он гений, но скрывать
Не стали, что он клоун, что он ниже
Их. Тебе же было все равно.
Его душе ты верил. И в окно
Твое его душа глядела.
Вы были братья в духе. И одно
Ты знал: прекрасного создать не может
Тот дух, что и ущербен, и ничтожен.
И что ему тогда болезни тела...



Х


Ты отмывал от грязи жемчуга.
Та грязь была моллюск. Он был живой.
Он умирал. Чужие берега,
Омытые его родной волной,

Его могилой стали меж камней.
Он засыхал, он тенью из теней
Плясал в лучах полуденного света.
И ты не мог перенести все это,

Не мог смириться с гибелью, и то
Сокровище, что он тебе доверил,
Лежало на ладони, как слеза.

День поглощал его последний стон,
И солнечно распахнутые двери
Раскрылись вдруг, как Божии глаза...


Х1

«Прости меня. Я вновь забыл, что ты -
Живой, мой друг. Что ты стоишь за дверью
И ждешь меня, и не страшна потеря,
И не нужны бессмертника цветы...

Я вновь забыл, что я и сам живу.
Я перепутал день и ночь, и снова
Бреду тропой неведомого слова
И оступаюсь с плитки на траву...

Прости меня. И если ты простил,
Пойдем к мирам разбросанным, и будем
Их собирать, покуда хватит сил...

Ведь те миры — забава и игра.
И нам с тобой увериться пора,
Что только ими и играют люди...»


ХП

Ты встретил ангела. Он шел пешком,
И по дороге волочились крылья,
И ты увидел все его бессилье
Стать смертным, стать обыкновенным, в ком

Соединились бы порок и страх.
Ведь он не знал ни страха, ни порока.
Он в дивных небесах парил высоко,
И получал причастие в мирах...

И ты спросил его: «Который час?»
То не была насмешка. Есть ли время
На небесах, и каково оно, -
Вот что хотел ты знать. Но он давно
Привык нести свое земное бремя
Во времени, что убивает нас...


ХШ

Творец миров, разбивший зеркала,
Чертил на кровле образы вселенной.
Рука его медлительна была
И утомились крылья мысли пленной,

Глаза его смотрели в никуда.
Он грезил. Но суровы были грёзы.
Над городом нависшая беда
В предзимнем небе клокотала грозно.

Он зеркала осколок подобрал
И острием наметил точку схода,
Где возвышался золотой кумир.

И как морской невиданный коралл,
Взметнулось пламя, пробивая воду
И возрождая искаженный мир...
Х1У

«Господь, Ты многолик, и храм
Твоих служителей сияющ.
Великое родится там.
Но кто-то говорит: я знающ,

Я искушен, и знаю сам,
Что откровения постылы.
И подозренье к небесам
Мрачит, что будет, есть и было.

А я не знаю. Но могу
Сказать: великое — велико,
И не измерим мы его.
Оставь сомнение врагу.
Мы или вознесемся к Лику,
Иль не увидим ничего...»


ХУ


Столь малое, что было бытием,
Родилось искрой, возросло травою...
И двое, возродившие вдвоем
Сознанье третьего  - всё те же двое.
И тайна, сохранившая себя,
Хранила не себя, а чье-то пламя
В младенце, что смеялся, теребя
Луч солнца непослушными руками...

Так углубляться можно без конца.
Твои пределы раздвигает время,
Что льется меж ладонями Отца.
И ты лежишь на Матери коленях
И грезишь, и цветочная пыльца
Таится в сердце гибкого растенья...


ХУ1


«Я был с тобой. Ты этого не знала.
Я был в тебе душой твоей души.
Я окрылял тебя, как окрыляла
Мечта, я охранял тебя в тиши

Твоих ночей. Я был с тобой, и видел
Тебя, и был готов омыть своей
Душой ступени храма жизни, выйдя
К тебе и простираясь перед ней,

Пред жизнью, что была твоим началом...
Я был росой, желавшей утолить
Твою немую жажду, умерев.
Я был с  тобой. Ты этого не знала.
Не знала, что не в силах погубить
Меня, сна своего не одолев...»


ХУП

«Не испугаюсь пламени светил.
Не отвращусь от созерцанья бездны».
Так ты сказал, и огненные звезды
Очерчивали башню, где ты был.

Ты обращался ввысь, ища ответ.
Ты спрашивал, протягивая Богу
Неведомому свой последний свет,
Которого осталось так немного...

И Он все понял. Он сказал: «Иди».
И ты пошел, не ведая, что силы
Своей лишен, и только Он держал
Меж пальцев нить, что из твоей груди
Невидимой опорой возносилась,
Уберегая от враждебных жал...


ХУШ

Так мчались годы, так века прошли...
Мир пролетал в ночи безумным креном.
Над миром зажигались корабли.
Они качались посреди вселенной.

Над миром проносились поезда,
Гремя железом, будто перед битвой,
Закручивалась мутная вода
Над городом, что не спасен молитвой...

Но, обратив к грядущему глаза,
Ты улыбнулся страннику-комете,
Не зная, что случится впереди.
Пусть будет вихрь, пусть налетит гроза...
Нерукотворный храм в твоей груди
Был огражден неизреченным светом...


Х1Х

Сокровища твои — застывший плач.
Глубины сердца, полные слезами.
Молчание склонилось над часами
Твоей судьбы, что вертится, как мяч.
Но вьются над подземным тайником
Упруго стебли, что полны цветами,
Их глубина питает, как снегами
Питается земля. И ручейком

Журчащим — то ли слезы, то ли смех -
Снега текут, оттаяв в вешнем свете...
Но знаешь ты: чтоб сердце углубить

Всё больше, недостаточно утех.
И ты страданья учишься любить.
Их до поры — ты знаешь — не забыть,
И ты благословишь страданья эти...



ХХ

Молчание твое — темницы свод.
Непроницаем, он не знает утра,
Он — только ночь, он — тьма и стук часов.
В нем вечность заколдованная ждет,
Готовая тайком шепнуть кому-то
Беззвучно, как отодвигать засов.

Но этот кто-то спит. Он утомлен,
Он обречен безмолвью, как могиле,
И каплями стучат во тьме часы.
Он казни ждет во сне, и этот сон
Безвременья столетья поглотили,
Не подождав рассвета полосы...


ХХ1

Так был в кувшине глиняном водою
Источник жизни, скрытый и немой.
Он грезил океанскою волною,
Как грезит кровом путник, что домой

Спешит безлунной ночью. Океаном
Наполненный кувшин остался цел.
Вода ушла. Он пуст, и безымянно
Стоит в сарае, отрешась от дел.

И в хрусталя сосуд источник жизни
Вошел, сверкая, тонкою струей,
И зазвенел, и позабыл отчизну...
Но слишком сильно жизнь о стенки бьется,
Хрусталь поет, и эта жизнь прольется
Иначе, и сосуд расколет свой...


ХХП

Любовь глядится в Смерти зеркала,
Не видя Смерти, видя отраженье
Себя, и слышит не колокола,
Но песен Ангелов отображенье.

Любовь не знает, что такое Смерть.
И Смерть не понимает, что такое
Она сама, и мраморная твердь
Небес — пустой престол ее покоя.

Смерть пролетает, как летит пыльца,
Невидимая, будучи лишь гранью,
Чертой, и преходяща, как дожди.
И отраженье в зеркале лица
Присутствует нигде, и расстоянье
Меж тем и этим — пропасть позади.


ХХШ

Неведомый напев коснулся слуха,
Когда светило заходило, скрывшись
За облаком. И вот внимает Духу
Душа, с сокровищем своим уединившись.

Напева непонятное наречье
Казалось древним или изначальным.
Во взоре снова отражалась вечность,
И полнились глаза ее печалью.

Душа смолчит. Не расплескает чашу.
Тот разговор известен только Богу.
Никто не знает, что в душе сокрыто.
И утонув в вечерней, темной чаще,
Светило побрело ночной дорогой,
С дневной дорогой сокровенно слитой...


ХХ1У

Всё мыслимое есть. И потому-то
Мы сами есть, немыслимы всегда.
Кто выдумал нас за одну минуту,
Тот потерял на целые года.

Мы прячемся от пристального взгляда,
Мы расцветаем, как ночной цветок.
Но Кто-то знает нас. И как награда
Нам знание Его, и как приток

Всё новых сил в Его бездонной мысли...
Но знает ли Он нас? И как себя
Не знаем мы, мы ищем в жизни смысла,
На жизни вечность плотную дробя...



ХХУ


Наутро ты судьбу свою разбудишь,
Ночей и дней переиначив счет.
Предсказывать события не любишь:
Известное тебя не увлечет.

Ты задаешь Всевышнему вопросы
Как человек, и Он, как человек,
Молчит, задумавшись. Но день многоголосый
Гремит, и опадают волны рек.

Каких ответов хочешь ты? Ведь знаешь:
Молчание — единственный ответ.
Но обступил тебя со всех сторон
Туман, и ты идешь и вопрошаешь,
Ища тропы полузаросший след:
«Какую смерть мне приготовил Он?»


ХХУ1

То был не страх. Улыбка родилась
От знания, что будет все, как должно.
Так должно. Просто некуда спешить.
Ведь ты давно себя предал во власть
Ему. Он оказался осторожен.
Он говорит, что нужно все свершить.

Но вновь в тебе проснулся человек.
Он любопытен. Он желает знать,
Что Бог готовит для его души.
Он говорит: «Открой мне мысли бег
Твоей, и коль не хочешь напугать,
Так, чтобы понял я Тебя, скажи...»


ХХУП


Ты собирал в ладонях капли влаги,
Превозмогая собственный глоток,
Ты существо на тонком стебле гладил,
И думал ты, что взращивал цветок.

Ты окружал его волшебным миром,
Рассказывая сны, ты пел ему
Святые песни ангельского клира,
Рассеивая духоту и тьму...

Но то был не цветок. И злое семя,
Став тернием, в твою вонзилось грудь.
Но ты лишь улыбнулся, ибо понял
Свою судьбу. И сумрачное время
Связало вас надолго, и вздохнуть
Не мог ты, стиснув терние в ладони...


ХХУШ


Ты снова захотел увидеть друга.
Он был необходим тебе, как день.
Нет, ты нашел из замкнутого круга
Известный выход, ты рассеял тень,

Ты вновь обрел опору и основу,
Ты был спокоен. Но тяжел тот час,
Когда никто не слышит нас. И снова
Ты жаждал друга видеть, как сейчас.

Но он был далеко. Его судьба
Забросила в чужие ожиданья,
Быть может, меньшие. И через эту грусть
Ты вглядывался в ночь, что для тебя
Так и не стала днем, в ночь не-свиданья,
И думал: «Значит, обойдусь».


ХХ1Х

Когда ты ранен и исходишь кровью,
Лишь человек способен что-то сделать,
Тут не поможет ангел, дух без тела,
И должен врач сидеть у изголовья.

Когда мы лишены родного взгляда,
Мы можем вытерпеть, любой ценою.
Но может быть душа душе отрадой
В ночи, и умирающему надо,
Чтоб накормили пищею земною.

Мы можем быть оплотом созиданья,
Взять тяжесть непомерную на плечи,
В самих себе уравновесив щит,
Но нам иное ведомо страданье,
И эту боль лишь человек излечит,
И даже Бог ее не облегчит...
ХХХ

Душа пустеет, если лишена
Живого сердца. Сердце умирает,
И знает, что душа обречена.
Так добровольно каждый выбирает,

Куда идти, чем быть. И жизнь полна
Тем, что в нее мы вложим, что мы любим.
Мы можем ошибаться, все мы люди,
И мы же безупречны, как волна

Безмерного потока. Мы живем.
Но кто-то скажет сердцу: «Мне дано
Познать тщету всего, всей жизни бренной...»
И он, взирая в жизни водоем,
Висит безвольно посреди вселенной
И говорит Ему: «Мне всё равно».


ХХХ1

Мы можем потеряться в Нем. Тогда
Мы думаем, что Он бесчеловечен.
И мы Ему в лицо бросаем речи
Безумные, страшась Его суда.

Мы можем, задремав, оцепенеть
От холода, и грезить пустотою,
И называть познание тоскою,
В познании предполагая смерть.

Мы говорим: «Он чужд нам. Он — Никто.
Не человек, не космос и не разум.
Как нам идти теперь своей дорогой?
Он — плюс и минус, Он — немое То».
И мы себя теряем раз за разом,
Не ведая, что сердце есть у Бога...


ХХХП

Жар или холод? Утомленье, или
Привязанность? Безмолвие иль речь?
И что мы ищем в сумрачном чертоге?
И мы обожжены или застыли,
Нам хочется среди дороги лечь
И грезить тем, что выдумали боги...

Сон или явь, иль это тоже сон,
Иль это явь, которой мы придали
Обличье грёзы? Кто мы, что мы, где?
Но дух с улыбкой, ибо знает он,
Глядит на мира призрачные дали,
И свет его купается в воде...


ХХХШ

Прекрасна, совершенна форма бога.
Восторг свободы воплощает бог.
Он говорит всем существом столь много,
Сколь ни единый из людей не мог

Сказать за всю историю людскую...
И человек томится. Он убог.
Он думает, что жизнь проходит всуе,
Отделена от истинных дорог...

Но в нем тоскует дух, что равен богу.
Закован, заколдован, ограничен,
Он рвется птицей из своих цепей...
Не знает он, что, жертвуя так много,
Он все же дух, и большее величье
Он проявляет в немощи своей...


ХХХ1У

Невыразимы боги перед нами.
Они сверкают огненной слезою.
Нам не судить, им — не открыть лица.
И жертвенные боги понимали,
Обрушиваясь вешнею грозою,
Что битве не предвидится конца...

Они идут дорогами своими,
Что неизвестны нам, и знают пламя,
Не помня лет и не сочтя веков.
И мы всё тщимся дать людское имя
Тому, что происходит в жизни с нами...
Но кто изведает судьбу богов.


ХХХУ


     На картину Россетти «Благовещение»

Кто сон нарушил? Кто глаза раскрыл
На Свет, и чья душа белее лилий,
Светлее света дольнего, что льёт
В окно рассвет? Неслышен трепет крыл.
Так Благодати вышней изобилье
Рассветом на кровать Её течёт.

Всё тихо. Но задумалась душа.
Пред ней стезя грядущего открыта.
Но ждет, как человек лишившись крыл,
Не торопя, не медля, не спеша
Гость иномирный, - пеленой обвитый,
На пламени стоящий Гавриил...


ХХХУ1


Ты не проникнешь за пределы слова.
Оно предстанет замкнутым сосудом.
Ты будешь тщетно добиваться чуда,
Не понимая, что открыть готово

Оно тебе все тайны, что хранятся
В его глубинах, осиянных светом.
Ты будешь только формой любоваться,
Не проникая за преграду эту.

И кто поймет, что скрыто за стеною,
Когда лишь голос мы сквозь стену слышим,
Не разбирая смысла через звук?
Мы создаем свою судьбу, какою
Идем мы, и становится все тише
Далекий оклик, нас достигший вдруг...


ХХХУП

«Я наполнял свои кувшины медом
И звал тебя на это угощенье,
И ты пришел, неся свою свободу
Мне как подарок и как украшенье;

Ты радовался собранному меду
И утолял им собственную жажду,
Ты наливал в мои кувшины воду,
Сверкающую трепетно и влажно...

И ты с улыбкой протянул свободу
Свою мне, будто детскую игрушку.
Я принял дар. И оба мы, как дети,
Смеялись. И архангелы у входа
Навек благословили нашу дружбу,
Не связанную никаким обетом...»

ХХХУШ


Я видела тебя в простом и строгом
Убранстве зала с книгами по стенам,
Их корешки тонули в полумраке,
Но из окна на стены падал свет.
Казалось, ты не утомлен дорогой,
Проделав путь от гор, покрытых пеной
Тумана до таинственных, как знаки
Других вершин, холодных. Будто нет

И не было нелегкого похода...
И ты читал, не обернувшись к двери,
У полок, стоя. Каждый завиток
Резьбы на стенах показался годом
И растворился в сновиденье сером,
Как будто каплей в тишину истек...

ХХХ1Х

Так ты ушел от мира. Постепенно,
Не думая, не ведая того.
Ты не желал избавиться от плена,
И ты почти не замечал его.

Ты думал, что так надо. Но усталость
Сердечная превозмогла полет.
Ты понял: силы больше не осталось.
В ответ на пламя ты встречал лишь лёд.

И пламя вознамерилось вернуться
К своим истокам, в жертвенный костер.
Ты знал: свершится возвращенье скоро.
И все оставив и не обернувшись,
Ты с миром прекратил ненужный спор,
И в людях больше не искал опоры...

ХL

Ты был бессилен отвечать на выпад
И грудью принял злое остриё...
Твой враг был тенью, потерявшей выход,
Метавшейся сквозь зрение твое,

Он был случаен и недальновиден,
И ты ему простил его удар.
Ты подошел к окну и там увидел:
На небе разгоралась птица-жар.

Ты погрузился в оперенье птицы,
И перья света залечили рану,
И ты воскрес. Так снова длилась жизнь.
Окинув взглядом из окна столицу,
Ты с грустью понял: покоряться рано,
И ждал, на сердце руку положив.


XL1

Твой дух стремился обрести покой,
Не понимая, что не приспособлен
К покою. Он наметил жребий свой
До воплощенья, в знании предсонном,

И чувствовал, что не пришла пора
И снова будет длиться та же битва,
Хоть ты устал. Не кончена игра,
И невозможно за пределы выйти

Стен крепостных, знакомых и друзьям,
И вражьим полководцам именитым...
Твой дух лишь жаждал выразить себя.
И он судьбу разрезал пополам,
Свою оставив половину скрытой,
Чтоб частью худшей защитить тебя.

XLП

Тебя учили побеждать. Ты сам
Желал победы. Ты не мог смириться.
Но Сила уходила внутрь, и стан
Союзников редел. Не в силах биться,

Ты падал. Так случалось вновь и вновь.
Ты вновь вставал, вновь обращался к Силе,
И снова мощь скрывалась, и любовь
Вновь отступала, и напрасны были

Ее порывы. Ты взглянул в глаза
Всевышнего, и понял: Он так хочет.
Он мог Себе позволить пасть пред нею,

Пред внешней очевидностью, но за
Таким паденьем Он все так же мощен,
И пораженье, может быть, сильнее.

ХLШ

Мы все не так мудры. И непременно
Найдется лучший и мудрейший нас.
Но он в служении стоит бессменно,
Он далеко. Когда пробьет твой час,

Приходится принять несовершенство
И делать то, что можешь. И другой
Дороги нет. Поставленный судьбой
На этот пост, не зная ни блаженства,

Ни удовлетворенья, ты поймешь,
Что здесь не будет смены. Будет помощь
И будет радость, - не тому, что ты
Здесь видишь, ведь вокруг все та же ложь;
И будут в прошлом сожжены мосты,
И ты деянья прежние не вспомнишь...



ХL1У

                «Ego tamquam circuli,cui simili modo se habent circumferentiae partes;
                tu autem non sic”.
                “Я подобен центру круга, от которого равно отстоят окружающие  его
                части; ты же не таков».

                Данте Алигьери, Vita Nova.



Я не хочу равняться центру круга.
Вы для меня неравные любимы.
И Высший — избран и единствен, и
Я вижу в Нем Единственного друга,
Незаменим Он, несравним с другими,
Пусть даже так же велики Они.

Величье Их — единая дорога,
И Лики выражают Свет Единый,
И столь же дороги, и столь же святы.
Но каждый — и Они, и мы — для Бога
Как Бытие Его неповторимы...
Так в чем же выбор этот непонятный?



ХLУ
            
                «Что любовь разбередила,
                то любовь и залечит».

Так Дух Любви, неутомим и чуток,
Рыдал, пуская огненные стрелы,
Смеялся, поразив стрелой рассудок
И сердце оперив сияньем белым;

И сердце, замирая и стеная,
Ответствовало жалобой иль криком,
Не ведая, что будет, и не зная,
Какой Любовь бывает многоликой...

То жизнь души. Непредсказуем выбор.
Непреднамеренны и безусловны
Движенья сердца. Пламя просит пищи,
И вот огонь следы страданий вытер
Горящим платом, обратив их в слово,
А Дух Любви где хочет, там и дышет...


ХLУ1

Нас связывают нити во вселенной,
И нить не может стать широким полем,
Мы движемся по тропам по полям.
Загадка этих троп и встреч мгновенных,
И расхождений, и согласий воли,
Узлов, схождений недоступна нам.

А дух взирает сверху, видя вечность,
Картину, не имеющую формы
Для разума, чей удрученный вид -
Свидетель слабости его. Но легче
Парит над миром огненный дозорный,
Вмещая парадокс своей любви...


ХLУП

Тот сонм кружащийся людей и душ,
Что созерцаем мы в теченье жизни
Во сне и яви, посреди тревог,
Те образы, что принимаем, или

Их отторгаем, - рассудить кому ж
Позволим, и какой отметим признак
Той дальности и близости дорог,
Что нам извечно непостижны были?

Но сердце нам судья. Пред ним и мы
Склонимся, оградив его от тьмы.
Оно глядело в души Ликов строгих,
Не устрашась, оно — Их брат и сын,
Оно — дитя и собеседник Бога...
И оказалось: сердце любит многих,
Тогда как важен для него Один.


ХLУШ

Так ум — рассудок — отгадать стремится
Загадки сердца, но не удается
Поймать в силки светящуюся птицу
Иль дна достичь бездонного колодца...

А сердце все ликует и смеется
И снова в глубь сияния стремится,
И полноты своей, стремясь излиться,
Не сдерживает, и потоком льется...

Душа не страждет, говорят нам души.
Она светла, прозрачна, но печальна
Бывает от сочувствия земле.
И мы, чтоб снова звуки мира слушать,
В истории людской берем начало
И устремляемся сквозь толщу лет...


ХL1Х

Мой друг, сказавший родственное слово,
Неведомый, с которым не знакомы,
Мне неизвестный в омуте людского
Коловращенья, далеко от дома,

Где я живу, живущий, непонятный,
Непонятый, должно быть... Может, встреча
Нас развела бы врозь тысячекратным
Бессильем и насильем грубой речи,

Быть может, был бы взрыв... И потому
Я не желаю встречи в этом мире,
И не желаю для тебя друзей.
Ты тоже говорил не для людей:
Зажегши свет в своей простой квартире,
Просеивая в сите света тьму,
Твоя душа слагала песнь — Ему...


L


Предчувствием таинственным забьется
У пилигрима сердце, и рука
Коснется влаги: светится под солнцем
Спокойная, глубокая река.

И утолив сжигающую жажду,
Вновь странствие продолжит пилигрим.
К реке прийти напиться может каждый,
Но вслед не потечет река за ним.

Она живет своим глубинным светом,
Своим стремленьем мчится к океану,
И солнце погружается в нее.
Ее вода прохладна знойным летом,
Самодостаточна и постоянна,
И жаждущих не ищет бытие...




L1

Так вихрь, веселый, буйный и живой,
Ломает и крушит в своем веселье,
И собирает дождь над головой,
Предгрозовое празднуя похмелье...

Вихрь пролетит. Умчится в ту страну,
Где станет нежным, легким дуновеньем
И не нарушит мира тишину.
Поток воздушный жив одним мгновеньем,

Порыв его силен и отрешен
От разрушенья и от созиданья,
И над землей летит свободно он.
Он вдохновляет, он ломает зданья,
Он помнит и не помнит. И смеясь
Он смотрит в облаков живую вязь...


LП


В миру мы опускаемся на дно.
Нам чужд наш вид, чужды желанья тела,
И искажен наш облик до предела,
И проявление искажено.

В нас смотрят и не верят. Сами мы
Не верим, в ослеплении глубоком
Не понимая скрытого за оком,
Окутанные покрывалом тьмы.

Кто скажет: «Я не потеряю нить»?
Мы видим мир как лабиринт и призрак.
И почему нам будет говорить
Пройдоха, закоулки мира вызнав,
Что все стремятся «не продешевить»?
Не скажет: «поделиться жизнью»?


LШ

От пламени лампаду зажигая,
Не уничтожить пламя. Только станет
Оно прекрасней, и ничто не ранит
И не убьет его. Так Жизнь, сгорая,

Передавая силу, не убудет.
Ей не в ущерб рождение без края,
И смерть родится жизнью, исчезая;
И даже это смутно знают люди.

Они следят вселенские потоки
В ручьях и лужах, где пускают дети
Кораблики свои, играя в море.
И мчатся вихри в облаках высоких,
И тонут облака в высоком свете,
Что изливает Жизнь, и мир ей вторит.


L1У

Каким бы был прекрасным этот мир,
Когда бы ложь исчезла, та, что правит
Умами, и прекрасное бесславит,
И поощряет плутов и проныр.

Когда б мы были бережны к Земле
И к тем, кто рядом, думая о благе
Не закорючкой грязной на бумаге,
А всей душой на протяженье лет

Истории людской, что бредит властью
И яростной войной, когда в пыли
Лежат знамена чести... - Мы б могли
И в этой жизни насладиться счастьем...
Но мы терзаем мир и рвем на части,
Терзаем сердце Матери Земли...


LУ

Так яблоня стоит на перекрестке,
Плодом ее питаться могут все,
Рвет листья ветер, хлещет ливень жесткий,
И Небо плачет о ее красе.

Прохожий плод сорвет и отвернется,
Почти помеха для него она,
Но снова ветка под плодами гнется,
От зла людского не защищена.

Но дерево стоит как на дозоре,
Прислушиваясь к вечности напевам.
И вдоль дорог прохожие идут,
Смеются в счастье и рыдают в горе,
Не ведая о том, что это древо -
Одна из яблонь в Божием Саду.


LУ1


«Я жил один, я вглядывался в даль.
Меня не знали, я не ведал мира.
Тела рубила буйная секира,
И в ярых войнах преломлялась сталь.

Вовне стояли холода и мрак.
Я думал: те, что там, не знают Света.
И мне хотелось прекратить всё это
И расплатиться смертью. Даже так.

Но Свыше знали лучше. Знали, что
Нельзя насильно раскрывать бутон,
И плод не может быть до срока сорван.
Так мрак укрыл звезду со всех сторон,
И на планете длились плач и стон,
И полнились глаза людские скорбью...»

LУП

Покорность — рабство, равнодушье — смерть.
И люди могут, если сердце живо,
Неплодную смоковницу жалеть
И говорить, что Он — несправедливый.

Он справедлив. И не Ему ли знать,
Что за душой у каждого. И люди
Предателю способны сострадать
И грех прощать, сочувствуя, Иуде.

Он понимает всё, и явный бунт,
И слабость, и сомнение, и дерзость,
Тех, кто воюет, тех, кто ждет покоя...
И Он встречает души, что идут
К Нему, и милосердием их держит,
И любит милосердие людское...

LУШ

Он помогает росту. Потому
Он строг, и ложь пред Ним звучит фальшиво.
Он отсекает искажений тьму,
Чтоб души были истинны и живы.

Он отсекает смерть. В том — Страшный Суд.
То суд над смертью и победа Жизни.
Живым бояться нечего суда,
А мертвое мертво, оно лишь страх, и этот призрак
Ветра времен в забвенье унесут.

L1X

Как часто ты оглядывался вспять
И ужасался, потому что видел:
Поверженный дракон не хочет спать
И щерится, тугие шеи выгнув.

Он говорил о зле и о грехах,
Он ухмылялся и дышал зловонно,
Но ты поклялся, что осилишь страх
И впредь не станешь говорить с драконом.

Что пользы в том, чтоб опустить свой меч
И слушать шепот собственных сомнений,
Теряя время, нужное для боя?
Ведь ты способен сбросить тяжесть с плеч
И осознать уже сейчас спасенье,
Хоть снова тьма кружится над тобою...

LX

Весь мир окутан покрывалом майи,
И в нем вселенским пульсом бьется Сила.
Уйти от мира в растворенье — лайя.
Принять игру в проявленности — лила.

Но и уйдя, мы будем тем же Богом,
Что мир качает в майи колыбели,
Играя же, мы обретем столь много,
Сколь мы до проявления хотели.

Мы не спешим, но и не будем медлить,
Познав законы и поднявшись выше,
Туда, где безграничная свобода.
И растворенье, и игра — лишь кегли,
Они — одно, и ими вечность дышит,
Не ведая ни выхода, ни входа.

LX1

«Я превозмог себя. Я стал спокоен.
Стал радостен, и перестал нуждаться
В земной поддержке. Есть другая помощь.
Есть свет во тьме, и нечего бояться.

Пусть ноша тяжела. Она — лишь малость.
Прими и жди, и радуйся творенью.
Не думай, сколько ждать тебе осталось.
Ведь ты не хочешь, чтоб кончалось время.

Я был бы счастлив, если бы не ноша, -
Так говорил я, но на то мой выбор.
Зачем же углубляться в эту тяжесть?
……………………………………….
………, и с вершины виден
Рассвет, и тень ковром в долину ляжет...»
               
                до 10.10.2013

                ФАНТАЗИИ НА ТЕМЫ ТАРО

 

                Вместо предисловия


Прости. Мне заслонил Тебя мой страх
несовершенства собственной природы.
Преодолев оставленность в горах,
изведаешь безжалостность свободы,

когда она показывает нам
все зло, что в нас, и то же зло, что в мире.
Оно одной основы. Временам
неведомо, распространится шире

оно, и вдруг откажется от власти
над нами, над судьбой... Мы знаем счастье,
когда  не ищем счастья. Мы вольны.

И птицам душ мы поверяем думы
о том, что было, что лежит угрюмо,
что зыблется на гребешке волны.























0. Безумец

                Не преображенная земля
невидима.
Сердце, не знающее Любви,
смертно.
Бездна чудищами полна,
порождением разума.
Ощупью опора качается
под ветром,
а меня нет.

Глаза закрыты пред мраком,
но света не видят.
Губы молчат, застыв от холода,
и слов не знают.
Руками протянутыми ловим ветер
на кромке бездны.
Я не знаю ничего вокруг,
и меня нет.

Шагами нащупываю тропу
неведомую,
умом пытаюсь разобрать
неслышимое,
звери дикие вокруг меня
призраками,
и я не знаю пути,
зная все,
но меня нет.

Так скажи мне: кто путь, и кто – цель?
Кто идущий, и кто – провожающий?
Кто смотрящий, и кто – видящий?
Кто я и кто – Ты? – ведь меня нет...
Ведь меня нет.
Меня – нет.








1. Маг

Пантакль и меч, земля и небеса,
огонь и воды, человек и вечность.
И точкой луч вонзается в глаза,
и мир уходит кругом в бесконечность.

Игра и цель, предначертанье, явь,
игла и цепь, искра и расстоянье.
И Именем великим озаглавь
Непредставимое, во всем своем сияньи

обрушив небо золотым дождем
на землю, человеческою силой
восставшее среди великой тьмы.

Так мы идем за ним, так мы идем
за Волей, для которой ясны были
прошедшее, грядущее и мы.


. . .

Рождая Перводвигателя мощь,
свет устремился в вечное Пространство,
и неостановим его полет,

и импульса Божественного вождь
направил волю в порожденье танца,
которому не предрешен исход.

Несотворенный Луч, без отраженья,
без преломленья в зеркале себя,
застыл в своем недвижимом движеньи,
пронизывая вечности, любя

мечту детей о драгоценном Небе
и о земле, о тысяче миров.
Он был один. И Веденья покров
не одевал его в блаженной неге.





П. Изида

В глазах закрытых отраженье лун,
в закрытой книге мудрости мерцанье.
Когда душа спустилась в свой канун
и поднялась в надзвездное сиянье

проводником раздвоенных основ,
сплетающих, как двух ладоней пальцы,
Любовь и Мудрость, знание без слов
и понимание души-скитальца,

тогда нас не было. И не было миров.
Была лишь жажда, было лишь затишье
и созерцанье вечное Любви.

Ты поняла его. Твоих даров
он не отверг. И в вечности летишь ты,
в молчании, и твой безвиден вид.


. . .

Мы были пламенем, окутанным водой,
глазами, век глядящими друг в друга
и сердцем, слитым в вечной наготе.

И не было созвездий над тобой,
и не было очерченного круга
в бездонной, бесконечной пустоте.

Лишь белый свет прозрения на миг
до времени и миг в конце творенья
сливался. Был неслышен крик,
и было не исследуемо время.

Так до рожденья были мы одни,
вселенского движения не зная,
не зная вновь возделанного рая,
ни мира, ни деления на дни.





Ш. Императрица

Голос ребенка и звон колыбельной,
в не порожденных мирах колыбель...
Хочется быть безмятежной и цельной,
хоть волшебства не угадана цель.

Мысли, как птицы, как стрелы в колчане
спят, дожидаясь, укрыты пером.
Будешь ты целью и будешь началом,
будет тебе и надежда и дом.

Звон колыбельной и ласка супруга,
теплый венок обручального круга
звездами ясными кружит вокруг

чистого лба, не познавшего боли
в вечном рождении мысли, доколе
не воплотится Творение вдруг.


. . .

Безмолвие в тебя вошло как сила
петь песнь свою в окружности кольца,
и ты воспринимала луч Отца,
и ты ребенка от Него носила
и от Дракона прятала его,
чтоб Жизнью побеждалось волшебство.

И в откровенье тысячи созвездий
ты заглянула жадными очами,
созвездий, что родились от тебя
играющими, вольными огнями, -

ребенок, покрывало теребя,
просил, чтоб ты взяла его на руки.
Ты знала: он не вынесет разлуки,
и тихо тешила его, любя.






1У. Император

Ребенок – Слово, мира Повелитель,
Творец, играющий на флейте лет,
играющий мирами, чья обитель
вознесена над тысячей побед

земных, и поражений, и печалей,
смотрящий в бездны светлыми очами
и вечно утверждающий Начало,
держащий мир упругими плечами,

атлет, что перебрасывает враз
в другую руку тяжесть мирозданья, -
и нет его, сокрытого от глаз... -

живущий ясным импульсом созданья,
творящий Небеса, но в вещий час
познавший горький искус состраданья...


. . .

Несовершенство падшего Творенья,
вина созданий, потерявших крылья,
глаза ребенка, видящего Время,

косой сносящее с лица земли и сильных
и слабых... И вдевает ногу в стремя
безумный всадник, страждущих посыльный...

Тебя в болезни проклинают люди,
Творец земли и неба! Немощь молит –
и вновь страшится вечности, что будет...
Тебя спускаться в бездны не неволит

твой долг, но ты нисходишь. Волей Бога
откроется предвечная Дорога,
воздвигнутся Спасения мосты,
но кто по ним пройдет, не знаешь ты.





                У. Иерофант

«Я поведу тебя». – Ни человек, ни ангел,
ты – луч, ты – путь, ты – Истина и Жизнь.
В глазах твоих зажжен прозренья факел,
что освещает мир. Художник, кисть

и холст – ничто без власти Вдохновенья.
Так он раздвоен и навеки слит,
так он творит в огне самозабвенья,
преображая в образы гранит

и мрамор. И свободный дух
соединяет вновь и разделяет
свою природу в круговерти дней.

Так жизнь стремит поток, и воля двух
для третьего его одолевает,
того, что возвышается над ней.


. . .

И ветер, ливень золотой несущий,
И неба бесконечность над тобой...
«Ты будешь человеком, самосущим,
пятиконечной огненной звездой,
и, равный высотой моим дарам,
придешь в мой храм.

И я открою вечность пред тобою
и сердце мира в грозном ореоле
сияния, и ты пойдешь тропою,
единственной, несбыточной, доколе

летосчисленья сумрачные дни
не превратятся в тайные приметы,
которые откроешь ты. Они –
преддверье Света...»






                У1. Выбор

Я вспоминал слова, что стали эхом
в пустынном храме. И ко мне пришла
наяда, завлекающая смехом,
а вслед за ней – печальная до тла

своей души, невинная, ребенок.
Стрелы полет из рваных туч сквозил,
как тонкий луч. Я вспоминал спросонок,
что смертью гений Света мне грозил

на том пути, что вьется прихотливо
в саду заморском, в полыханьи роз
и диких трав причудливом узоре.

Одна из дев следила их извивы,
другая знала ожерелье слез,
но я хранил молчание в их споре.


. . .

Протянутый мне словно в искушенье
тяжелый плод, смертельным ядом полный,
напомнил о том времени, когда

я жил, невинный, светлый, наслажденьем
и созерцаньем, ангелов напомнил,
которых отражала мне вода

небесных рек, и хором стоголосым
звучало славословие Тому,
Кто был над садом Солнцем огненосным,
и песнь свою я тоже пел Ему...

Так дивная Природа, лучезарным
и световидным облаком виясь
вокруг Него, творила Небо тварным,
и Он того творения был Князь.





                УП. Колесница

Луч, упавший в знак шестиконечный, -
Космос в одеяньи плотских риз, -
покрывалом скатывался млечным
и стремился наискось и вниз.

Колесница сфинксов запряженных
спящего везла к престолу лун.
Он владел короной сил сожженных,
он неопытен был, слаб и юн.

И когда коснулся почвы обод
колеса златого, сфинксы оба
замерли на горной высоте.

Переполнив небеса как реку,
солнце разбудило человека, -
он проснулся в плотской наготе.


. . .

«Я Есмь». – Великий возглас или шепот,
или дыханье вечное души,
безмолвье сердца, зрящего в себе

долины мира, горы, моря ропот
в неведомой, божественной тиши,
в незримом зримость и покой в борьбе,

и вдруг над ними видящее Сущность,
Себя, как Пламень, в зеркале миров,
Себя, что проникает Свой покров,
в Себе же обретая хлеб насущный

и Бога воплощенного творя.
Ты вечный сын Небесного Царя,
пока, своих вселенных господин,
самим собой ты властвуешь один.




                УШ. Правосудие

Ты суть Закон. В себе, во внешнем мире
ты все приводишь к равновесью сил.
Ни повелитель в царственном порфире,
ни раб, что на себе клеймо носил,

не могут избежать его. Качаясь,
как два крыла, двух чаш твоих весов
полукруги, основами основ
соединенные, не преломляясь

в сознаньи, ясные, подобно взмаху
меча над низко наклоненным прахом,
мерцают по ту сторону добра

и зла, в себе их утверждая.
Их держит, снисхождения не зная,
закона Неба верная сестра.


. . .

И ты появишься, как греза были
о том, какими мы когда-то были,
и станешь продолжением того,

что есть в тебе. Ты снова станешь в мире
ребенком, матерью, отцом, но шире
распространится в круге Божество.

И ты пройдешь дорогами земными,
и будет восхищенными очами
душа следить за призраками, ими
окружена, лелеять будет пламя

и исполнять задачу, что дана
ей как награда. И, не видя дна,
ни основанья, преклонится року,
которого не ведает она.





                1Х. Отшельник

Когда заря переходила в день,
я обновил фитиль в коптящей лампе.
Держа в руках огниво и кремень,
я думал о непрошеном таланте

искать при свете солнца своего
в себе надежду, дух и утвержденье.
Я одиноко царствовал. Всего
постичь нельзя в то жалкое мгновенье,

которое зовется жизнью. Но
я узнавал умение одно,
как тянется за костылем калека:

будь сутью мира. Все создай в себе,
и станешь повелителем судьбе,
в которой Бог признает Человека.


. . .

Не находя нигде среди чужих
ни истины, ни грана пониманья,
я уходил в пустынные места.

Я сутью жил своей, искомой в них,
я искупал последствия незнанья
                и узнавал о том, что красота

и истина, и воля суть названья
того, что мы храним в самих себе,
душой единой воссоединившись
с Тем, Кто является для нас Отцом.

Я в сердце находил следы страданья,
и там же – победителя в борьбе
со злом, и словно царь и нищий,
горел там огнь, подаренный Творцом.





                Х. Колесо Фортуны

В единое и вечное мгновенье
в сверканьи молний продлевался день
и тотчас гас. И было повтореньем
его паденье в пасмурную сень

глубоких скал. Над ними, меч поднявши,
царил, непознаваем, вечный сфинкс,
и сила мира причислялась к павшим,
а сила неба поднималась ввысь,

но были равновесны эти силы.
В своем боренье, в вечном торжестве
согласия они друг друга знали.

И мир земной, век на краю могилы,
и мыслью дерзкой вечно в Божестве,
простер под ними сумрачные дали.


. . .

Вертящееся вечно колесо
нам кажется застывшим полыханьем,
когда от скорости сольются спицы.

Так видит мир земной все тот же сон,
так он, овеян нежным колыханьем
дыхания, себе во сне приснится.

Но вечное Сознание над ним
все бодрствует, бессменно и бесстрастно,
и колесо преобразится в нимб
и растворится в небе солнцем красным

заката, и в бездонное мгновенье
его удержит Божия рука,
чтоб впредь, не зацепив за облака,
вращать его в обратном направленьи.





                Х1. Сила

«Блажен тот лев, что станет человеком,
когда его поглотит человек,
и покоренный силою от века,
смирит себя в преображенье», – рек

однажды Он. Познав в себе ту силу,
которой горы движут и моря,
Божественностью землю осенил Он
и в даль ушел. Принявшие Царя

в себе искали Царство. И Природа,
и Бог, и человек слились в одно
и обрели высокую свободу.

Так свет собой пронизывает воду,
так подпирает мощь глухие своды,
так опираются ступни о дно.


. . .

Игра трех сил – Природы, Бога, мысли –
гранили вновь сверкающий алмаз
сокровища земли. В сокрытом сердце

ее рождался мир. Когда нависли
над нею тучи, укрывая нас,
в покой нашли мы потайную дверцу

и распахнули солнце, сделав явным
его, и тьма раздвинулась пред ним.
И был над ней владыкой полноправным
предвечный Разум, верою храним.

Переплетаясь, точно травы в мае,
вихрились в небе воли голоса,
и вихри эти Землю поднимали
и опускали снова в небеса.






ХП. Жертва (Мессия)

Я все отдал. Я все вместил, в пустыне
возделав сад и подарив другим.
Земля благословения отныне
в моей душе. Я вновь вернулся к ним,

к тем, что лежат, окутанные прахом,               
 у ног погасшего светила дня.               
Не покоренных болью или страхом               
не видел я, но видели меня.

Они воскресли. Толпы поднялись,
и свет зажегся вновь для них одних,
единственных, и в единеньи слитых.

Их тысячи и тьмы. И родились
созвездья путь указывать для них
в веках, подобно книгам, им раскрытым.


. . .

Я умирал в безводной тишине.
В моих глазах встречались чьи-то взгляды.
Я все отдал, я все вместил, и мне
не оставалось в мире ни отрады,
ни утешенья. И надежда никла,
как воды, из которых жизнь возникла.
Они мне снились.

                Я молил Отца
дать мир всем тем, кто выбрал эту землю
пристанищем недолгим, и конца
не ожидал. Их чередой, объемля

собой их души, уходил мой дух.
Я знал, что успокоюсь в них, но чудом
казалась мысль, что Сущность наша вдруг
вернется, обратившись, ниоткуда...





                ХШ. Смерть

И я блуждал, не находя конца,
во тьме кромешной. Был нелеп мой светоч,
и Имя Бога не встречало эха.

Не отражался в водах луч Отца,
и я не знал себя. Как будто с веток
деревьев опадали клочья меха,

но я не чувствовал касанья. Я
искал. Тогда поднялся бездны ропот,
желавшей все пожрать, из забытья
сознанья. Я услышал рокот

и пробудился в новом забытьи.
Нелепая, неведомая сила
обрывки плоти за собой носила.
Я понял: это прежние, мои.


. . .

Мы вновь теряем форму, поминутно
оглядываясь вспять, как будто мало
нам корчиться под кровом неуютным,
как будто утро дня уже настало,

а прежний день угас. В боренье смутном
встречаемся мы с первобытной силой,
которая подвластна только мудрым,
которой людям вырыта могила,

и прах, расставшись с сутью, опадает,
как листья, перстью становясь земною.
Душа же странно в небесах витает

и мнит в неведеньи, борясь с тоскою,
что вновь увидит солнце над собою,
когда вокруг нее та ночь растает.






Х1У. Время (Умеренность)

Могучий Гений неба и земли!
Дитя Потока и его Хранитель!
Смотри, как искры падают вдали
фонтаном брызг, как дивный Повелитель

пускает поиграть своих детей
в миры, в мирах сознанье обретая,
как Мать-Земля, смеясь от их затей,
сама за ними следует, играя,

и тонет все в сиянье голубом.
Один как солнце, ты стоишь над ними
и радуешься им. Свой новый дом
они созиждут. Поделись с другими

той радостью существованья их,
которую провидишь ты  в других.


. . .

И будет свой черед их умиранью
и возвращенью. Жизнью одинокой
они пройдут невидимою гранью
и растворятся в плещущем потоке,
и ты их встретишь. Вновь отпустишь с миром.
Как вольные создания эфира,

они сравнятся ростом постепенно
с тобой, их души вырвутся из плена
ограничений. Время бесконечно
течет из чаши, сумрачно и вечно,

грозя и вновь надеждой озаряя
их лица. И, законов не минуя,
их минет жизнь, планету сделав раем,
и вновь планету изберет другую.






                ХУ. Дьявол

Три пентаграммы остриями вниз
несли дозор на лике, ставшем явным.
Тяжелый мрак над крыльями повис
и опускался покрывалом плавным,

и люди, осужденные влачить
оковы рабства, бредили в печали
о том, что не дано им возлюбить
друг друга так, как сами бы желали.

Они застыли в страсти и грехе,
в инстинкте плоти, в косности и мести,
но были связаны они друг с другом.

Они забыли Йод-Хе-Вау-Хе
и ждали безнадежно новой вести,
опутанные миром будто кругом.


. . .

Инерция проявленных миров
и сила трения, сдержавшая порыв, -
все то, что подкрепляет Божью силу.

Оно противоречит ей без слов,
за маской злобы мощь свою сокрыв,
но пентаграмма луч свой возносила

между двух лун сатурновских рогов.
Ужасен облик, неподвижен взгляд
его, скользя над множеством голов
ему подвластных. Но его попрать

способен тот, кто грех в себе убьет,
иных же он к ответу призовет
перед судом, где ангельская рать
стоит на нем, поверженным в полет.





                ХУ1. Башня

Так властелин сказал: «Я выше мира»,
и попирал пятой главу раба.
И раб во злобе взялся за секиру
и привязал владыку у столба.

Так говорила власть: «Единым хлебом
жив человек, и мрак – его стезя».
Так прорицала чернь: «Расплаты требуй!»,
и гильотины нож свистел, скользя.

Так рухнула твердыня Вавилона,
вознесшая себя поверх закона,
и прах поднялся пылью к небесам.

Так падает великая корона
с главы царей, как с высей небосклона,
как будто Бог святыню отдал псам...


. . .

Все тлен и прах. Поверь в земную малость,
не проклинай возросшую усталость,
но сердцем не переставай искать.

И ты найдешь, когда все канет в бездну,
когда отыдет искус бесполезный,
когда толпою обернется знать,

найдешь сокровище под павшей башней.
Тогда уже не вспомнишь день вчерашний,
в фундаменте ища свою опору
и снова жизнь познав. Мечта, которой

ты заглушал в себе Веленья глас,
исчезнет, будто призрак. И алмаз
откроется перед упрямым взором
искателя, постигшего свой час.





                ХУП. Звезда

И дух стремит поток к тебе, Звезда,
Надежда, Цель, Источник и Родитель.
Он жил в тебе и помнит, как тогда,
твой свет и мир. Он – падший небожитель,

он – отпрыск твой. Свети ему всегда,
и он приникнет вновь к тому потоку,
что изливаешь ты. И череда
унылых лет преобразится к сроку

исхода. Он вернется. Ты лучи
свои, как руки матери, протянешь
ему, и вот – он снова твой ребенок.

Придет он в дом родной, чтоб получить
твое благословенье. Ты воспрянешь
в ответ на зов, что юношески звонок.


. . .

Дух прозревает в Суть и видит мир,
светящийся, как тысяча созвездий,
в себе. От счастья он не верит Лику,

что обращен к нему. Убог и сир
покажется ему над грозной бездной
узор греха земного. И возникнет

в нем та печаль, которая зовет
подняться в небо, не имея крыльев,
впадая в ослепительный полет,
не возмутив земной, покрытой пылью

дороги, что осталась позади
того, кто разом все пути измерил
единой мыслью. – Бездна, породи
ему тот свет,  в который он так верил!





                ХУШ. Луна

Но человек родится на страданье.
Тоска по свету затмевает разум.
Он пробуждаться станет, и ночами
решится свет искать безумным глазом,

и он увидит отраженный свет
и тень, бросаемую на дорогу
его душой раздвоенной. И нет
того, кто обещал ему подмогу

в тяжелый час. Перетерпев себя,
мечась без дома, мучаясь, скорбя,
он вдруг увидит сам себя в начале

того пути, что пролегал во сне
пред ним, подобно меркнущей луне,
когда ветра его сквозь сон качали...


. . .

И робко, оступаясь, торопясь,
начнет он шаг за шагом восхожденье,
и на лице своем увидит грязь,

и устыдится. Сонное виденье
отступит, чтоб на миг явить Того,
Кто был велик как Солнце для него,

и снова скроют тучи светлый облик.
Он припадет к земле, моля, чтоб отклик
родился, словно луч, в его душе.
Поранившись в прибрежном камыше

осколком полуночного светила,
разбившегося, словно зеркала,
он вспомнит, что душа его светила
Тому, чьей искрой пламени была.





                Х1Х. Солнце

И победишь ты лунное пятно
огнем восхода над замолкшим миром.
По небу странствуя, как мир, одно,
оно погаснет в пламени эфира,

и возгорится день. Как сердце, вдруг,
раскроется полуденное Солнце
своей земле, и, очертивши круг
на небе, золотые бросит кольца

в колодец времени. И ты пойдешь, скользя
над бездной, к одиноким и забытым,
и даруешь им свет. В ночи сквозя
своим лучом, оставишь ты открытой

ту дверь, что распахнул и миновал,
и жидким золотом восход твой будет ал.


. . .

Мы – дети первозданного Огня,
мы – солнечные духи, подле моря
оставившие шелуху одежд.

Мы пламя пьем в сияньи ясном дня,
преодолев раздвоенность и горе,
и знаем мы источники надежд,

которые ведут нас. Беспределен
наш путь, как Имя, властен он и целен,
соединяя небеса с землей,
мы царствуем над миром. Стороной

проходят дни, но мы не знаем смерти.
Исчезли словно тень ночные черти,
и знаем мы: преобразится тот,
кто достигает солнечных высот.





                ХХ. Страшный Суд

Мы ждали. В ожиданье вплелся ветер.
Мы ждали, что Земля преобразится
в сиянии немеркнущего света,
в сиянии, не знающем границы.

Мы знали. Знание родит печали.
Мы думали о тех, что не успели
и не смогли. И сумрачные дали
Земли мы вспоминали. Нашей целью

был образ. Образ вечности в мгновенном.
Закончив труд, мы пели вдохновенно
ту песнь, вполголоса, чтоб не тревожить

забвенья спящих. Сон им мнился былью.
Мы распахнули сложенные крылья
над миром, что увидеть их не может...


. . .

И, возрожденные, мы стали светом.
Исчезла в лунной полночи планета,
и Ангел неба опустился к нам,

и пел он гимн предвечному творенью,
которого предел – одно мгновенье.
Как брошенное Слово, к небесам

та песнь летела. Мощным трубным гласом
напев небесный подхватило эхом.
Ребенок на него ответил смехом
беспечным и счастливым. Море красок

сменилось в небесах зарницей радуг,
и радовался мир земной, что рядом
с ним, очищая прах, горит та Суть,
к которой – только руку протянуть.





                ХХ1. Мир

«Мир возродился», – прозвучало вестью.
Эон другой настал. Все узы пали.
Не существует больше мрака мести,
ни злобы, ни борьбы. И увидали

Предвечного бесплотные созданья,
а плотские освободили души.
Исчезли клятвы. Сгинул мрак страданья.
Оплот деяний зла навек разрушен,

и только Человек, восстав пред Небом,
все держит мир в протянутых ладонях,
и Свет горит в очах его бездонных.

В сердцах людских рождается, как небыль,
мечта о высшем, о небесном доме,
как о цветке, подаренном другому.


. . .

И человек весь мир обнял руками,
а мир распространился в Свете Вечном
открытых глаз его, как в теплом море.

Создания другие начинали
свой путь, рожденью радуясь беспечно,
не ведая ни сумрака, ни горя.

А человек, весь мир своим уделом
соделавший, смотрел в его глубины
спокойным мудрым взглядом. Веком целым
очерчены, расплавливались льдины

в морях, дробились горы, восставали
со дна морей коралловые рифы...
Но человек познал свои печали,
а про богов слагали дети мифы.



                Декабрь 1999 – 03.01.2000 г.