Я с детства знал, что знать не должно детям

                Д е т я м    в о й н ы

Ливадия. Дворец. Органный зал.
Вдали, средь волн, дельфинью вижу стаю.
Я даже половины не сказал
о том, о чём сказать давно мечтаю.

О, дайте срок, я всё ещё скажу,
/не путайте с тюремным сроком/ я-то
полжизни проходил, как по ножу,
а это было чёрт-те чем  чревато.

Блатняк и в Ялте – всё равно блатняк,
все «подвиги»  припомню здесь едва ли.
Наверно, был какой-то всё же знак,
и наши интересы не совпали.

Да ладно, кто не грешен-то из нас:
война, разруха, горе – сплошь бодяга!
Порою жизнь не требует прикрас,
поскольку от прикрас до лжи – полшага.

Я всё прошёл, хлебнул «наук», будь спок,
я с детства знал, что знать не должно детям,
я только приспособиться не смог
ни к тем ханыгам, ни к ханыгам этим.

Всё дерибанят землю, всё гребут,
всё рвутся нувориши, словно к раю:
кто жил «не гуд», то и теперь «не гуд»
живёт, поскольку алчность презирает…

Органный зал. Ливадия. Дворец.
Секвойи, канны, всех оттенков розы.
Я, может, и открою, наконец,
всё, что терзает память, как занозы.

Те кореша ушли уж в мир иной,
их смыло время мутною волною,
но мысли неприкаянно со мной
живут, что не они тому виною.

Калеки, наркота, бухло, ворьё,
голодомор. Вы это проходили?
Послевоенное житьё-бытьё
не каждый взрослый мог тогда осилить.

Бездомность, безотцовщина – сие
для детских душ, что яд, – хлебни всего лишь.
Недаром говорится: бытие
определяет всё. Тут не поспоришь.

Я даже половины не сказал
о том, о чём сказать стремлюсь порою…
Дворец. Ливадия. Органный зал.
И память. Не дающая покоя.