Прокол, друзья, прокол

Прокол, друзья, прокол. Опять.
Назад сдаю – поел дерьма, и вспять.
Судьба хранит меня от лёгких дней.
Жизнь – бурелом, и мне ползти по ней.

Не гарцевать, не ехать, не идти,
А через ночь, в болоте – лишь ползти.
Во тьме и холоде и помутнении терпеть.
И быть собою, хошь не хошь, а сметь.

Заморский хлеб не для поэтов – знаю сам.
Ствол без корней, что лодка пополам.
Боль бытия вбирать моей душе.
Все корни здесь. Не оторвать уже.

Я извернусь. Зато – в родных краях.
Всё наяву, а не в заморских снах.
И жизни тупость, словно камень на горбу.
Да камень – свой. И лягу с ним в гробу.

Наука не прокормит. Что ж теперь?..
Совсем не повод ускакать в чужую дверь.
Помогут руки, коль изъяны в голове.
Пофилософствую на хлебе и воде.

Эх, нахлебаемся мы досыта, страна!
И внукам нашим чашу пить до дна.
Ребята у руля наломят дров,
Я ж не спою из песни многих слов.

И всё же, всё же… Эта жизнь – моя.
А где–то там, вдали, уже не я.
Снег в марте тает, обнажая грязь,
Но тут же, рядом, вешней нови сласть.

Омск, 1990