Одна большая маленькая жизнь

 


Герой мой часами умел говорить.
Имел что сказать по любому вопросу.
Своей эрудицией мог покорить.
На нужную тему гнал речь по запросу.

Чем в области нашей земля хороша,
Про струны в пространстве, пургу на Чукотке,
Как в ванночке лучше купать малыша,
Насколько нужны нам миндалины в глотке.

Лицо вслед рассказам меняло черты.
Года тасовал как колоду картишек.
Его заводили раскрытые рты
И вежливой веры приятный излишек.

Всё видел, всё знал и везде побывал.
По разным эпохам не гостем шатался.
Алмазную россыпь и он открывал,
И в нефти девонской в Тюмени купался.

На службе армейской – былинный герой.
В Анголе успел побывать и Вьетнаме.
Так жаль, что подписка была не игрой.
Прилюдно нельзя позвенеть орденами.

Был так, на короткой ноге, по словам,
В Ростове с советским, партийным начальством,
Что мог бы ходить по чужим головам,
Но вольному это претило сызмальства.

                Часть 1

Свою биографию он сочинял.
Прочитанных книг вырывались страницы.
Событий канву не однажды менял.
Сдвигал на ходу времена и границы.

Родился в засушливой сальской степи,
В неделе пути на быках от Ростова.
Там летом босою ногой не ступи.
Зимою лишь вьюги разносится слово.

Героем с войны возвратился отец.
Немного пожить довелось инвалиду.
В рассказах других – от закона беглец,
За что-то на власть накопивший обиду.

Из детства тянулась сквозь годы беда.
Слов добрых нигде не ронял о мамаше.
Лишь бабушку помнил и чтил он всегда,
Как сладкое зёрнышко в горечи чаше.

Мамаша ребенка тайком родила.
Оставила бабушке красный комочек
И ночью июльской ушла из села,
По самые брови надвинув платочек.

Не знаю, как выписан был документ.
Давно всех свидетелей жизнь укатала,
Но отдан был гусь за бумагу взамен,
Чтоб бабушка ноги в район не топтала.

Вписали обычное имя – Степан.
Петрович по отчеству, видно с намёком.
Фамилию бабушки дали – Лупан.
Так начались злые от жизни уроки.

Людская его обошла доброта.
Зверёнышем рос. Лишь обиды. Без ласки.
Осталась в душе у него пустота
На месте, где селятся детские сказки.

Он мать и отца никогда не видал.
На, бабушкой жеваном, хлебе поднялся.
От подлых насмешек себя ограждал.
Сарай не один от обид тех занялся.

Ребёнок не ведает жизни иной.
Он силы на взрослые стоны не тратит
И, если сомненья пройдут стороной,
В наивности целую жизнь прогорбатит.

Был сызмальства многих хитрее Степан.
На службу поставил сиротство с нахальством.
Мог сверстников втравливать в шкоду Лупан,
Умело играя на детском бахвальстве.

Внимательно смалу на жизнь он смотрел.
В истоках богатства хотел разобраться
И детскую душу надеждою грел,
Что сможет за всю нищету отыграться.

Учеба не стала мерилом труда.
Прекрасная память всегда выручала.
Ответ на вопрос находился всегда.
Прошедший урок повторить мог сначала.

А в школе учили читать и писать.
В задачах бассейны водой заполнялись.
Но сено в стога приходилось метать,
Весной на прополке земле поклонялись.

На солнце листва создаёт кислород.
Пшеничный тучнеет от химии колос.
К победам ведут коммунисты народ.
За это им отдан на выборах голос.

По правилам правой и левой руки
Куда-то неслись в проводах электроны,
Но в хатах светили, чадя, фитильки
И каждому вдоху творили поклоны.

А где-то сияли в ночи города,
Заполнены людом весёлым бульвары,
В квартирах горячая льётся вода,
Полно в магазинах любого товара.

В красивую сказку открылось окно.
Там люди живут, не считают копеек.
Когда по субботам крутили кино,
Не всем из подростков хватало скамеек.

Смотрели, как праздник, кино всем селом.
Лежали мальцы на полу у экрана,
А если случался какой-то облом,
Механика вслух величали бараном.

То плёнка рвалась, то попутана часть,
То где-то контакт заискрился,
Но Стёпу влекла не экранная страсть.
А мир, что на белом квадрате открылся.

          Часть 2

Без устали в книгах ответы искал.
Примером служили чужие успехи.
Мечты повитать в облаках не пускал,
Но в жизни расставил заранее вехи.

В душе уголок для других не держал.
Захлопнуты ставни для чувства и слова.
Судьбу он, расчетливо, с теми сближал,
В чьих ловких руках золотилась полова.

Тонула в заботах советская власть.
Всех в рамки научной морали вгоняла.
Работать. Нельзя спекулировать, красть.
На зонах система заумных ровняла.

Домишки с картин позабытых веков.
Меж ними колдобины сельской дороги
И пара бредущих понурых быков,
Да пыль, обжигавшая детские ноги.

Работать ударно на завтрашний день,
Питаться мечтою о светлом грядущем
Народ призывала плакатная тень
С хитрющим прищуром во взгляде колючем.

Не думай. Словам напечатанным верь.
Работай и жди до счастливого века.
Откроется в то изобилие дверь,
Где чувствовать будешь себя человеком.

Село как рентген. Все живут на виду,
А время просвечивать мысли умеет.
Здесь каждый проводит свою борозду,
Которую сам перейти не посмеет.

Теченье годов обучило народ
В чужие дела без нужды не соваться.
Познавшие цену словесных свобод,
Не станут друг в друга плеваться.

Из бункера выгрузит тонну зерна
Сосед, загоняя комбайн на ночевку.
Продаст, и его молодая жена,
На зависть подругам, походит в обновке.

Учетчик домой не вернётся пустой.
Рессоры двуколки от груза просели.
Кусты вдоль забора шеренгой густой,
Чтоб меньше чужие глазища косели.

Неплохо живёт и другой их сосед.
Дом в прошлом году перекрыл черепицей.
Домой на полуторке он на обед
Привозит по паре мешочков пшеницы.

Фортуна играет судьбой несуна.
Одних пронесёт, а кого-то уронит.
Попался! Не требует сыска вина,
А суд на великие стройки загонит.

Кто дальше от техники и должностей,
Бороться давно с нищетой перестали.
Совсем не зависит еда от вестей
О сваренной где-то сверхплановой стали.

Но горше всего инвалиды живут,
На досках тележек гребущие в вечность.
В район ежегодно на сверку зовут –
Вдруг выросла чурка в живую конечность.

Отчизна не любит своих сыновей.
Становится мачехой для инвалидов.
Почетнее пищею стать для червей,
Чем быть в положенье ущербного вида.

Погибший властям не мозолит глаза
И даже могилы отдельной не просит.
Подушкою сушится вдовья слеза.
Песчинки забвения время наносит.

А в школе их учат народы любить
И с Африкой чем-то еще поделиться.
Так много врагов надлежит истребить,
Чтоб красному цвету по миру разлиться.

Заставят туманной надеждою жить.
Зубцом шестерёнки, как в ходиках будешь.
Одних ненавидеть, с другими дружить.
В награду костыль с деревяшкой добудешь.

Крамола в душе зародилась сама.
То благо, что мысли еще не читают.
Досталось бы телу за буйство ума,
За то, что неправильно думы летают.

А где-то есть город у самой реки.
Дома утопают в зелёном наряде.
Не раз говорили о нём мужики
И многим при этом туманило взгляды.

От ветра по Дону гуляет волна.
Куда-то неспешно снуют пароходы.
Домов над рекой нависает стена.
Окошки в зелёные смотрятся воды.

Автобус, троллейбус и уйма машин.
Асфальт тротуара, брусчатка дороги.
От гула не слышно шуршания шин.
А рельсы раззяве стать могут порогом.

На улицы смотрят товары с витрин,
Прохожих обилием внутрь зазывают,
Но люди, одетые как для смотрин,
Неспешно, не глядя на всё, проплывают.

Счастливая жизнь далеко – далеко
И нужно заранее в путь собираться.
Нигде сироте не бывает легко,
Но он не из тех, кто привык побираться.

На то и сидит на плечах голова,
Чтоб было рукам облегченье в работе.
Сумеет заставить трудиться слова
И станут другим доставаться заботы.

Поставлена цель. Он работать готов.
Заставит удачей судьбу поделиться.
Закончится школа. Уедет в Ростов,
А бабушка будет за внука молиться.

           Часть 3

Внимательно смотрит на пришлых Ростов.
Так много зависит от первого шага.
Кто следовать местным законам готов,
Сумеет всегда избежать передряги.

Другие проблемы решал сирота.
Шаг первый он делал к желанному благу.
В Ростове Степан обошел те места,
Где в день зачисленья вселяли в общагу.

Свои документы он в техникум сдал.
Из местных в строители мало кто рвался.
Никто на экзаменах здесь не рыдал,
Из пришлых без конкурса курс  набирался.

Но вместо учебы – на месяц в колхоз,
Чтоб лучше смотрелись парткома отчеты.
Забыть не давали, как пахнет навоз.
Кормёжка служила заменой расчета.

Работой сельчанина не испугать,
Но глупо спешить зарабатывать грыжу.
Желающих много других запрягать.
Полезней для тела к котлу быть поближе.

В ударники Степа попасть не спешил.
Пусть кто-то другой руководство забавит.
Тому, кто рекорды в труде сокрушил,
Еды повариха в обед не прибавит.

Про тех, с кем учился, общагу – молчал.
Как будто из памяти вычеркнул годы.
Он в сторону сразу беседу смещал
И вдруг начинал говорить о погоде.

В те годы от службы никто не бежал
И белый билет был как черная метка.
Закон, поневоле, Степан уважал.
Военный билет – о здоровье отметка.

Служил в Казахстане, похоже, не врал,
Но где и конкретно – навешивал байки.
Послушать, так он по делам генерал,
По срочному делу возили на «Чайке».

Умел, от природы, толпой управлять,
Движение в нужное русло направить,
Но мог чуть заметно хвостом повилять,
Намёком по адресу мысли доставить.

Просчитывал каждый свой шаг,
Что скажет кому и зачем в разговоре.
Уверовал с детства он в силу бумаг
И в слабость словесного довода в споре.               

Ни сильным, ни слабым обид не прощал.
Нередко кулак был его аргументом.
Так выбросом ярости многих стращал,
Что быстро редели ряды оппонентов.

Знал длины в шагах всех привычных дорог.
Окольные тропы подверглись расчетам.
Споткнуться и ночью не мог о порог.
Без сбоев трудилась система отсчета.

О детстве в беседах не раз вспоминал.
В рассказах всё серого, черного цвета.
Как глину события те разминал
И часто прописывал в разные лета.

Однажды поведал как хату поджог
За то, что сосед, не подумав, обидел.
Горящий хозяин упал на порог.
Из темени мститель всё это увидел.

Но мало таких откровенных минут
И трудно проверить правдивость суждений.
Сомненья любые догадки сомнут.
Останется только канва совпадений.

А дальше как памяти полный провал
И четверть столетия чистой страницей.
Он в эти года посторонних не звал,
Из прошлого нам не показывал лица.

Прорвалось, что и с северами знаком,
На приисках был на далёкой Чукотке,
Немало ходил по тайге с рюкзаком
И знал, как махорки ценилась щепотка.

Был слух, что с законом Степан не в ладах,
Имел отношенье к делам криминальным.
Не ждал, что в его разберутся следах,
Свобода заменится сроком реальным.

Всё это досужих людишек слова.
От записей стала дешевле бумага,
Но выпала целая жизни глава
И не приползли тараканами блага.

          Часть 4

Научатся мысли спецслужбы читать.
Осталось немного. Лет двадцать, лет сорок.
Не нужно компьютерам книги листать.
Не станет ни тюрем, ни пыток, ни порок.

Плохие мыслишки со страха умрут,
А воры честнее полиции станут.
Плохие слова в лексиконе сотрут
И власти народ никогда не обманут.

Сегодня мы можем о чем-то мечтать.
Неправедных мыслей никто не увидит.
У Стёпы и думы умели летать:
Другим не мешал, но себя не обидит.

На мысли о деле часов не жалел.
Удача, казалось, сама приплывала.
Излишнею жадностью он не болел.
Заранее чуял угрозу провала.

Не многие могут так ловко ходить,
От граней статей не имея порезов.
Мог деньги чужие к себе приводить
Без блеска ножей и пальбы из обрезов.

Знал меру. Не шел на большие дела
И помнил, что славой легко подавиться.
Закона метла непрерывно мела.
Добычей не каждый успел насладиться.

Металл собирал и бумажных вождей.
В тайник золотишко. Рубли в обороте.
Имелось в запасе немало идей
Совсем не законного их приворота.

В еще не забытые те времена
Мораль тунеядству дорог не давала.
Заботливо строилась властью стена
Труды отделившая от капитала.

Мозоль трудовая ценилась в суде.
Рабочая косточка – строя опора.
Здоров коллектив. В пролетарской среде
Изменят характер лентяя и вора.

Всю жизнь о бумагах Петрович радел.
Подшитыми грамоты в папке хранились.
Готов был всегда для защиты задел
На случай, что резко дела накренились.

Кубышка способна лишь душу согреть.
Непросто деньгам находить примененье.
Теплеет, когда на купюры смотреть.
Приятно потешить своё самомненье.

Не баловал в средствах он дочь и жену.
Рискованно было из всех выделяться.
По глупости можно попасть под волну
И вдоволь на нарах потом поваляться.

По сменам работу себе находил.
Рублей трудовых никогда не чурался.
Лентяев на шею себе не садил,
Но с мелким начальством частенько ругался.

С народом в открытую душу играл.
Дивил руководство смекалкой, сноровкой.
Ударно, на людях, трудился в аврал.
Проблемы в работе разруливал ловко.

Хоть в раму портрет да медалей комплект.
Смотрелся бы классно! Куда там генсеку!
Куда б ни направил он свой интеллект,
Софиты  для счастья нужны человеку.

У каждой медали есть две стороны.
Два разных лица – не предел человека.
Одно для фасада эпохи, страны.
Другое – для встречи спешащего века.

Помехи любил для других создавать.
Здесь гайку ослабит, там краник прикроет.
Советы всегда был готов раздавать,
Но тонкость при этом какую-то скроет.

         Часть 5

Пришла похоронная эра в страну.
Один за другим уходили генсеки,
Но БАМ не закончив, сгубив целину,
Решили на юг поворачивать реки.

Народу опять сверхзадачи даны:
В каналы загробить ресурсы ударно.
Как будто объелись в ЦК белены,
Орудовал где-то вредитель коварный.

Лупан пенсион обеспечить решил
По вредному стажу, по первому списку.
Он этой идеей дружков насмешил,
Но сам просчитал предварительно риски.

Должны все работать на благо страны.
Попасть в тунеядцы никто не захочет.
На пенсии будут счастливыми сны
У тех, кто сегодня об этом хлопочет.

Что толку с того, что лежит капитал?
Расходовать можно не больше зарплаты.
А ждать шестьдесят – так душа не металл,
Кто знает, где чьи затаились закаты.

Уйти в пятьдесят и свободой дышать.
Не явится в дом участковый с проверкой.
Рекорды оставит другим сокрушать.            
Готовиться мысленно нужно с примеркой.

Корейко и Бендера брал он в пример.
Как библию, чтил «Золотого телёнка».
Победной звучало то музыкой сфер,
Что было другим как надежд похоронка.

В Ростове чадил на промзоне завод.
Варили различные лаки и краски.
По плану творился сырья перевод.
О качестве слались победные сказки.

Завод тот, по прессе, у всех на слуху.
Угодные здесь зарождались почины.
Известен был бонзам на самом верху:
Рыбца москвичам раздавали по чину.

На вывеске орден. Кирпичный забор.
Вверху, на столбах, проржавела колючка.
Для мирных времён налицо перебор.               
А в кадрах инспектор – природная злючка.

С наганами тётушки на проходной.
Ворота на въездах обшиты металлом.
Другой бы, быть может, прошел стороной,
Считая здоровье своим капиталом.

Представьте площадку пятьсот на семьсот.
Стоят корпуса в разноцветных разводах.
Здесь нет привлекающих взгляды красот,
Давно характерных для многих заводов.

По виду, лет сто те стоят корпуса.
Их стены пестрят боевою раскраской,
Но могут для всех подтвердить небеса,
Что нет и десятка годов «Лакокраске».

В цех лаков попал без проблем мой герой.
Большая текучка, не густо с зарплатой,
Но вредность была не бумажной игрой –
За раннюю смерть эфемерной оплатой.

В трёх соснах так часто мы бродим порой.
Смутьянов не любит нигде руководство,
А кадров текучка служила игрой,
Позволившей прятать грехи производства.

Неправда, что прячется ад в небесах.
У нас филиалов полно рукотворных.
Для жизни мечтали творить чудеса.
Осталась лишь горечь успехов притворных.

Ужастики можно снимать задарма.
Для съёмок готовых полно декораций.
Здесь место работы, а может тюрьма?
Но кто бы позволил снимать папарацци?

Непросто работать двенадцать часов.
То первая смена, то смена вторая.
В пигментах, маслах от ушей до трусов
Надышишься вволю в предбаннике рая.

Осталась в задумках культура труда,
А умников гнала метла руководства.
Так редко на грудь попадает звезда
Тому, кто несёт на себе производство.

Красив в чертежах «Лакокраски» проект.
Всё сделано в нём по научным законам.
По шкалам приборов доложит объект
Параметры каждой реакторной зоны.
Реакторы, краны, задвижки, весы….
О них мнемосхема всю правду доложит.
Фиксирует лента минуты, часы.
О каждой ошибке и сбоях заложит.

На кнопочки жми да чаёк попивай,
В комфорте следи за теченьем процесса.
Азы технологии не забывай.
Получишь зарплату и льготы без стресса.

Регламент и кипы листов чертежей.
Потрачены деньги, потеряны годы.
На титулах подписи крупных мужей.
Изъята земля из колхозных угодий.

Строители корпус под цех возвели.
Монтаж агрегатов, приборов, наладка,
Дороги, вокруг красоту навели,
Чтоб в акте всё было красиво и гладко.

Разрезана лента. Дан в прессу отчёт.
Прошла в кабинетах борьба за заслуги.
Народу из грамот раздали почет.
Себя не забыли народные слуги.

Затихли фанфары и цех задышал.
Сырьё в дефиците, поставки срывались.
То веер поломок в работе мешал,
То ляпы в регламенте вдруг открывались.

А дальше сложней. За обманом обман.
Не дали ребятам высокой зарплаты.
Рассеялся всех обещаний туман,
А вместо квартир лишь в общаге «палаты».

С дирекцией тяжба – на ветер плевать.
Слова не бумага, в суде не предъявишь.
Рабочему с властью нельзя воевать.
Законы что дышло, себя же ославишь.

За год все толковые парни ушли.
Уехали счастье искать по Союзу.
С других производств дилетанты пришли.
Аналог, для кадров, балластного груза.

Сырьё не по ГОСТу и фондов в обрез.
Регламент давно перестал быть законом.
Таков химзавода поверхностный срез,
Завода с советско – воровским уклоном.

Как в прорву куда-то уходит сырьё,
А тонны продукции в воздухе тают.
На самом верху угнездилось ворьё.
В Москве о победах отчеты листают.

Немало Степан мест работы сменил.
Был в разных краях, ничему не дивился.
Не рублик, конечно, сюда приманил.
Не сразу привык. Поначалу кривился.

Бульон растворителей, масел. Дыши,
Вверх – вниз намотав километры за смену,
А грязное тело, терпи, не чеши
И робу не скоро дадут на замену.

Потерпишь – на пенсию раньше уйдёшь.
На отдыхе будешь свободнее птицы.
По собственной волюшке жизнь поведёшь.
В ладонях почувствуешь трепет синицы.

          Часть 6

В то время катилась страна под уклон.
Нам западный ветер стал вроде дурмана.
Пришла перестройка. К копейке поклон
Всё в людях хорошее спрятал в тумане.

На всё мой герой осторожно смотрел.
Лишь дачку купил. Развернуться боялся.
В двадцатых, при НЭПе, слой шустрых сгорел.
Возможно, истории цикл повторялся.

В сберкассе он всё, до копеечек, снял.
Страховка еще никому не мешала.
Наш рублик себя не однажды ронял,
Кровавая смута страну орошала.

Последние дни доживал коммунизм.
Раскрыло безвластие ряженых лица.
Тяжелою поступью шел бандитизм
И монстров рожала из чрева столица.

Успела уже позабыть молодёжь
Как жизнь дешевела в те годы.
Истерика митингов, прессы галдёж,
Пустые кастрюли и запах свободы.

Голодные взгляды и нищих полно.
Ударно могилы на кладбищах рыли.
Народ и страну опускали на дно.
Эпоху ушедшую ложью покрыли.
Законы писались, но рос беспредел.
Сленг зоны шипел с голубого экрана.
Пока Президент на больничном балдел,
Верхушка свои набивала карманы.

В разбое искала себя молодёжь.
Делили на зоны страну в перестрелках.
Голодным водяра да дозы балдёж,
А тем, кто покруче, икорка в тарелках.

Желанья Петрович сумел обуздать.
Совсем ни к чему мертвецу сбереженья.
Казалось, что нужно лишь чуть подождать
И деньги начнут приносить наслажденье.

Умней не светиться. Надёжней в тени.
Там каждый, умеющий ждать, уцелеет.
Как только смятенья погаснут огни,
Для выживших ветер попутный повеет.

Петрович от бед страховаться умел.
Россию рвал в клочья парад регионов.
Гарантий никто из живых не имел.
Редели на стрелках ряды гегемонов.

Кто что-то имел, мог покинуть страну
И ждать чем закончится злая година.
Не каждый способен нырнуть под волну
И вынырнуть где-то в спокойных чужбинах.

Петрович не думал куда-то бежать,
Но выправил паспорт для пущей страховки
И съездил на Кипр, не на пляжах лежать,
А место искать для резервной парковки.               

          Часть 7

Чужие края не смогли заманить.
Жизнь сытых скучна за законов оградой.
На отдыхе можно комфорт оценить,
Но жить непривычно при полном параде.

Все беды проходят, оставив угли.
Страна отштормила, но жизнь на излёте.
Одни из дружков вознеслись в короли.
Другим суждено оставаться в пролёте.

К полтине годов расплевался с женой.
Один был, в хозяйстве лишь рыжая кошка.
С другими жить пробовал, но ни  с одной
Для жизни семейной не свил он лукошко.

Высокого роста и без седины.
Не пьянь, не лентяй, не транжира, рукастый.
Оставить такого нельзя без жены.
Мужчины свободны бывают не часто.

Напрасно засватчицы сети плели.
Степан был всеяден: худышки, толстухи.
Смотрел как хозяйство на кухне вели
И как относились к трансляции слухов.

Неделя, другая – восторг на лицо,
А дальше раздумья, скандал без причины.
Потом чемодан выставлял на крыльцо
Надев для приличия гнева личину.

С десяток невест по такому пути
Сдавали экзамен на кухне, в постели.
До ЗАГСа они не сумели дойти,
А новые в очередь стать не хотели.

На стыке законов из разных эпох
На пенсию вышел по первому списку.
Не густо, но сыти прибавилось крох,
Гарантий на пиво и с кашею миску.

В полвека приходит раздумий пора
Про путь, что так часто не нами предписан.
До пенсии грезилась в отдых игра.
Пришедший покой лишь врачами описан.

Он думал, что будет на пенсию жить.
Запросы скромны. Одинокому хватит.
Надёжней металл под порог уложить,
А баксы и евро лишь глупый потратит.

Полтинник. Не время баланс подбивать,
Но старость маячит как тень за оградой.
Не стало азарта мошну набивать.
Тускнеет мечта и не слепит награда.

          Часть 8

Поднимут будильники вас по утрам.
В ногах автомат, доведёт до работы.
Весь вечер рекламный гудит тарарам,
По кругу сменяют друг друга заботы.

Когда по часам не расписаны дни
И нет никакого джентльменского клуба,
В соседях безмолвные стены одни,
Отшельнику просто со скуки дать дуба.

Не носят газеты ему по утрам.
С экрана поток одуряющей жвачки.
Тошнит от числа нескончаемых драм,
Давно надоевшей рекламной накачки.

Свободно лет тридцать планировал жить.
Так быстро страна, на глазах, изменилась.
При «бабках» с законом не нужно дружить.
Теперь вся Россия к деньгам накренилась.
 
Свой маленький рай он построить хотел, 
Чтоб жить в нём библейским Адамом в достатке.
Горбом потрудился, делами вертел,
А что получилось в итоге, в остатке?

Глобальных предвидеть не смог перемен.
Со школы не веривший в разные измы,
Неравный вести умудрился обмен.
Ошибся. Предвидеть не смог катаклизма.

За эту свободу здоровье и годы отдал.
Мог дома сидеть по закону, по праву.
Как скряга, жалевший, что нищим подал,
Страдал, что глотал на заводе отраву.

Мечтал на течение жизни смотреть
От всех оградившись своим пенсионом.
Он мог бы своё самолюбие греть
Кивая в ответ на соседей поклоны.

Считал, что из многих такой он один.
Немного умевших отыскивать броды,
Но ныне бал правит крутой господин
Из прежде безвестной плебейской породы.

Растут как грибочки в округе дома,
А деньги на них достают из пучины.
Предвидеть такое не хватит ума.
Для радости тоже найдутся причины.

Центр города в радужном блеске витрин.
Крутые машины беснуются в пробках.
На месте дождавшихся сноса руин
Вздымаются новых высоток коробки.

И ценности ныне иные в ходу.
Поклоны смиренно кладут капиталу.
Куражится роскошь у всех на виду
И всем демонстрирует силу металла.

Поклон не таланту. Деньгам! Не уму.
Уже не боятся ворованным хвастать.
За мелочь надолго упрячут в тюрьму,
Чтоб знал, что нельзя меж успешными шастать.

У мусорных баков дерутся бомжи.
Товаром заморским полны магазины.
Реклама пытается впялить три джи.
На рынках чеченцы, армяне, грузины.

Людей деловых мой герой уважал,
Выискивал с детства  тропинки к успеху.
Считал, что свой ключ в мир богатства держал.
Итог стал конфеткой мальцу для утехи.

Кубышку, с оглядкою, с детства копил,
А эти гребут миллионы лопатой.
Он был осторожен, считай, что не пил
И не помышлял о роскошных палатах.

          Часть 9

Всю жизнь окружающий мир изучал.
В делах не стремился к прямому обману.
Ошибки чужие в момент замечал
И делал упор на людские изъяны.

Свой разум, не вслух, он ценил высоко.
Не видел ни в ком конкурентов достойных.
Гордыню любому смирить нелегко
Оставшись с мерилом годочков застойных.

Степан не привык быть в последнем ряду,
Но всё изменилось, ошибся в расчетах.
Расшибло его как волну о гряду,
Прокол на итоговом в жизни зачете.

На мечту о богатстве он жизнь положил.
Чтил кодекс как Бендер, мечтал о свободе
И душу, как Фауст, свою заложил.
Жестоко сработал закон бутерброда.

Сломался Петрович. Жизнь косо пошла.
Не этих он сызмалу бед опасался.
Для новых героев эпоха пришла,
А он не предвидел, в неё не вписался.

Обиды на жизнь стал по кругу гонять.
Заглядывал часто со скуки в бутылку.
В подпитии можно на долю пенять,
Сердиться на зеркала злую ухмылку.

Был с детства приучен копейки считать.
Неделями жить мог на хлебе и супе.
Уверен, что вредно жирком обрастать,
А брюхо мужчине отращивать глупо.

Пивко в холодильнике вечера ждёт.
На полочке в шкафчике чай есть и кофе.
А если сосед, что напротив, зайдёт –
Холодная водка в хрустальном полштофе.

Зайдёт – хорошо. Не зайдёт – не беда.
Займёт полуштоф на скатёрке местечко.
С полшкалика всё начиналось всегда,
До первой на небе зажегшейся свечки.

Без спешки смакует он каждый глоток.
Огурчик в тарелке лежит сиротливо.
Потом календарный срывает листок.
Берёт запотевшую баночку пива.

Тропинкой одной шли его вечера.
Четыре полшкалика – только начало.
Их столько же выпито было вчера,
А дальше пивко подавалось к причалу.

Колечками серый струится дымок.
Уже улыбается дева с экрана.
В груди алкоголь растворяет комок.
Совсем на чуть-чуть прикрывается рана.

И так до прихода зари, до утра.
Подсохший огурчик, измятые банки…
Заря появлялась как отблеск костра,
А мир становился светлее с изнанки

И мысль уставала в обидах бродить,
Других  пусть волнуют чужие проблемы.
Нет смысла за чьим-то богатством следить,
Пытаться решить за кого-то дилеммы.

Потом на бочок, до двенадцати сон.
Подъём, сигареты и кофе к обеду.
И перед собою держал он фасон,
А на непорядок все сваливал беды.

Прогулку поход в магазин подменял.
Брал дюжину пива, бутылочку водки.
На рынок оптовый раз в месяц гонял
За ножками Буша, ведёрком селёдки.

Два раза в неделю лечил организм.
Он верил в очистку суставов от соли.
Смеялся над верою в действие клизм.
Считал, что здоровье с лекарством не в доле

Степан в профилактику верил всегда.
Два раза в неделю горячая ванна.
Распарены травы, дымится вода,
А после в рот пиво спешит из стакана.

Дом пуст без хозяйки. По горло забот.
И благо, бельишко машина стирает.
Для стирки нечетных хватает суббот.
По четным всё гладит, полы протирает.

Еще раз жениться никто не мешал,
Но женщины в очередь стать не спешили.
В два месяца раз жриц любви приглашал
Чтоб сладостей в скучную жизнь накрошили.

          Часть 10

Надолго вперёд жизнь свою расписал.
Три года держался на графике этом.
На водке и пиве всю ночь зависал.
Курил, сериалы смотрел до рассвета.

Известно, что смертен любой человек.
С рождения гены пружину заводят,
Но делаем сами короче свой век.
Дурные привычки и умных подводят.

Другим стал Степан. Укатали года.
Есть энная сумма, но жизнь-то другая.
Уже не манила достатка звезда,
Но искренне кто же себя поругает?

Друг друга клонируют скучные дни
И тошно уже от экранного мыла.
Дочь с внуком приходят, другой нет родни.
Друзей не имел, жизнь товарищей смыла.

Здоровья с рождения выделен кус.
Одним повезло, а другие в обиде.
Не каждый в себе одолеет искус
И тратит на пьянство – бич нашего вида.

Полшага при жизни такой  до беды
И первою ласточкой выпали зубы.
Немало волос появилось седых,
Впалые щеки и сжатые губы.

Деньгами снимается быстро вопрос.
Две розовых челюсти стали решеньем.
Куда торопиться, еда же не кросс.
Пусть кость не разгрызть, но поддастся печенье.

Едва к «мясорубке» он стал привыкать,
Толпою являются новые беды
И поздно в лекарствах здоровье искать.
Не всем улыбается счастье победы.

Совсем аппетит потерял. Похудел.
Тяжелою сумка с продуктами стала.
Усталость от самых обыденных дел
Лишь с первой вечернею рюмкой слетала.

Горячие ванны пришлось отменить.
Термометр застыл на отметке опасной.
И поздно талант терапевта ценить,
Пить горсти таблеток в надежде напрасной.

А дальше анализы, бег по врачам,
Рентгены и пункции, деньги, презенты.
Весь день беготня, не до сна по ночам.
День каждый приводит страшней аргументы.

Для нас онкология как приговор,
А для института – алмазные копи.
Умело ведут о деньгах разговор.
Наварят из пятен родимых на попе.

Врачебный вердикт был предельно жесток:
Рак лёгких и жить пациенту до года.
Обрушен надежды последний шесток,
Сломалась пружина в часах для завода.

Резекция лёгкого. Куча лекарств
(Из тех, что привозят, таможню минуя),
Но зримо не виден итог от мытарств,
Нет повода, чтобы кричать «аллилуйя».

Изрядно валюты ушло к докторам,
Стригущим купоны на страхе и боли,
С советом на божий пожертвовать храм
В надежде на милость в коррекции доли.

Понятно, все люди когда-то помрут.
Деньгами обратно судьбу не заманишь,
А годы и холмик могильный сотрут.
Предсмертной молитвой себя не обманешь.

Он дочке успел свой тайник показать,
А через неделю в больнице скончался.
Живым до сих пор не сумел рассказать
В какие ворота он там достучался.