ковыль

Ты, плача, не рядом,
и уже не цепляешь похотью
под белым платком—
под трогательным взглядом
твои слезы разбиваются
искаженой, дрожащей рукой.

Надеюсь,
твоя ненависть безгранична
как тот ад,
Что завется моею душой
где нет границ
и колесницей прокатился
какой-то дурной, навязчивый сон

где ненависть и любовь,
и вместе там
заседают напротив сердца
оскалом на бдительность мозгов,
где я—твой преступник,
а ты мой прокурор.
где я заочно проиграл
и собственной рукой цепляю себя
за шиворот—но в другой патрон
где-то в затворе твоих слез:
Я выстрелю
в судью.

И так я буду весь свой срок
твердить в окаченении:
я пьян,
я убог,
я красив,
я один!
Я одинок,
я узник.
Но так весь точно твой.
 
И если пошло на откровение—
там стучит уже решетка, и я,
и мозгами молча, губами кусая,
точно скорпион,
точно я не я,
а ты не он,
и если в хвосте яд—
то в твоем— мышиный мышьяк.

Но заведомо не сможешь достать—
мне жаль, что ты не жалишь
до губ, пока слезы каяться
головою верх—
а катяться вниз,
надеясь, что звезды—
еще не наша пыль,
и до конца не был—а жили:
и пророс ковыль
на могиле—
знай, это я кичусь, что и травой
тебе милый.