Он встретил её
И был ею - тут же покорен.
Он никого не видел, кроме
Этой волшебно возникшей - её.
Она стояла с бокалом хрупким
В руках - как кисея, легка.
И были полупрозрачные руки
Такими же хрупкими, как бокал.
Она стояла - глядя бесцельно -
Молчания дым на лицо опустив.
То ли актриса - на глади сцены -
То ли святая в начале пути.
На иглах пальцев - лучились кольца,
Глаза тонули в синих тенях.
Он вдруг услышал - она смеётся -
Или льдинки в бокале звенят?
Он подошёл - решительно, резко -
Сам себе приказав - подойди!
Грохотали на люстре подвески
В унисон с его сердцем в груди.
Он подошёл так - впервые, как он
Дрожал, сжимая лезвия губ!
Как будто он - играет в спектакле,
Как будто это - его дебют.
Будто в опере - сорван голос -
Не сплести нескольких нот.
Всё не так - всё по-другому -
Что ни скажет он - всё не то.
Она поднимает глаза - лагуны
Венецианские - томный бред.
Она то кажется слишком юной -
То океанских глубин древней.
Что говорил он - уже не вспомнить -
Он заблудился в дурмане слов.
Ему казалось, что он - покойник -
И воскрешён её колдовством.
И дышит лишь потому что смотрит -
Она на него - с высот сойдя.
Станет ли он - беспробудно мёртвым -
Когда она отведёт свой взгляд?
Рухнет ли он - под ноги дамам
В вечерних платьях - под чей-то крик -
Если глаза отведёт - звезда его -
И отключит сердце внутри?
Он не знает - но говорит он -
Ткёт, спотыкаясь, словесную вязь -
Точно читает жарко молитву
Перед мадонной - об пол бьясь.
И повторяет в горячечной муке -
Одно и то же - тысячу раз -
Глядит на её хрустальные руки -
В лагуны венецианских глаз.
Она стояла - лилия в вазе -
Среди потной винной толпы.
Наверно, казался ей несуразным
Его ничем не прикрытый пыл.
Но смотрела она снисходительно
Наверно, ей его было жаль.
Её ответов тонкие нити
Между ними плели вуаль.
А потом - взметнув волосами -
Чёрные лебеди так летят -
Она отвела в японский сад его -
Держа за руку - как дитя.
И там - в строгом саду японском -
Среди штрихов ветвей и камней -
Он на миг к небесам вознёсся -
И прикоснулся впервые к ней.
Платье скользило в руках лепестками -
Сердце металось в его груди -
И в лунном тумане её искал он -
Но всё равно - не находил.
Слетело томительным вдохом платье -
Рассыпался сахаром её смех.
А он, задыхаясь, сжимал в объятиях -
Но не её - не её совсем.
Лукавый курос со ртом огненным
Его окуривал новым сном -
Он понял всё или не понял -
Но это было уже всё равно.
Губы - пальцы - и ленты мелькали,
Катились по венам кубики льда.
Падали вздохи их мотыльками -
Пока принимал и вручал он - дар.
Он - на выдохе, он - на вдохе,
Он - в объятиях, он - в груди.
В этот миг - его личный бог он,
Его сердце и господин.
А после - выскользнет смуглый курос
Из кольца объятий и мук -
И сигарету молча закурит,
Выдыхая ночную тьму.
И будет долго курить - вечность -
И даже не скажет ему - «прости» -
Только накинет на резкие плечи
Белый, как лунная ложь, палантин.
И - укрывшись его снегами,
Уткнув подбородок в мякоть и шерсть -
Он уйдёт - быть может, лгал он -
Телом - или в тёмной душе?
Правда растает - хрустальной льдинкой -
В лоне луны - в бокале вина -
И уходит в полночь - двуликий -
Двуединый - он и она.
Свидетельство о публикации №116050607640