Бывший грабитель по прозвищу Шах или Ким Тимофеич

Ножки трясутся, ручки трясутся,
Шарфик – на шее, вата в ушах;
Это дедуля наш, Ким Тимофеич,
Бывший грабитель по прозвищу Шах.

Вот колдыбает он в местный магазин,
Хочет чернило и водку купить,
Прежде же мог совершенно бесплатно
Всё, что хотел, он себе раздобыть.

Ноги дедуле в ту пору счастливую
Верно служили, совсем не тряслись,
А потому мог он к жертве подкрасться
Также бесшумно, как дикая рысь.

Руки уверенно сумку хватали,
Сильно и властно тащили к себе,
Если же дама отдать не желала,
То доставалось её голове.

Вовсе не больно, нежно почти что
Жертву свою он тогда оглушал,
И в этот миг извинения зачем-то
Тихо под нос он себе бормотал.

– Я извиняюсь, – бубнил Тимофеич,
– Но виновата ты, дура, сама,
Было бы лучше, если бы сумку
Вежливо, молча, ты мне отдала.

Я бы исчез тогда, словно видение,
И на прощание спасибо сказал,
И никогда уж, поверь, дорогая,
Больше покой твой бы не нарушал.


Так много лет промышлял Тимофеич,
Но вот однажды он сильно простыл,
Уши его разболелись ужасно,
Вату он в уши свои положил.

Хоть и больной, он напал на блондинку,
Чтобы у девушки сумку отнять,
И не заметил, что умудрился
Вату в том месте свою потерять.


Сыщик умнейший нашёл эту вату,
Сразу эксперту отправил её,
Тот изучил эту вату дотошно
И поразился: «Ах, ё же моё!»

Серу нашёл он на этой улике,
Это всё правда, а не сериал,
И оказалось, что эта вот сера
Биологический есть материал.



Так погорел тогда Ким Тимофеич,
Ведь фоторобот имелся давно,
И оставалось сличить только серу,
Ту, что на вате, и в ухе его.

И оказался в тюрьме Тимофеич,
В шахматы там научился играть,
И почти сразу «братья по разуму»
Шахом решили его величать.

Вёл он себя хорошо, осмотрительно,
И очень скоро вернулся домой,
А после этого больше не грабил,
Стал зарабатывать только игрой.


Время летело довольно стремительно,
И Тимофеич, конечно, старел,
Стал он слабее, ногами стал шаркать,
И, к сожалению, всё чаще болел.

Но, если уши его воспалялись,
Вату в них смело он мог запихать,
Ведь в новой жизни его безупречной
Не удалось бы уликой ей стать.

И потому-то та вата белейшая
Грела и уши, и душу вдвойне.
– Как хорошо! – восклицал Тимофеич,
– Истина в вате, а также в вине!