нас держали за руку

Я его держала за руку, мы поднимались по горке, вернее он поднимался, а я на страховке - внизу, ему становилось страшно, мне нет, потому, что держу крепко и поймаю. Пела ему песенку для поборения страхов - "выше мамы, выше папы, головою в небесах страшный дяденька в усах, вы скажите его имя" - он вопил своё имя, я восторгалась - "ах!". Дальше шёл спуск и здесь ещё трудней и внимательней нужно быть, поэтому песенка настораживала - "скоро, скоро, кончится твоя власть, скоро снова маленьким тебе стать" - вопил - "ууу" оскорблённо и спрыгивал в объятья. Потом надо рассказать, как хорошо маленьким быть - всюду можно забраться, куда большой не поместится, да ему и нельзя, можно сидеть на корточках посреди улицы, даже мне можно с тобой сидеть на корточках посреди улицы и рассматривать, как мураши прокладывают свои пути, а если я отойду в сторону и сяду на корточки - нет нельзя, взрослым нельзя очень очень многого. Вот, например, орать - шлёпнулся и орёт - тебе можно, хоть час ори, а мне нельзя, меня сразу заберут в дурацкий дом и не выпустят никогда.
Сейчас, если начинаю петь "скоро, скоро кончится твоя власть", не помня того, что происходило там далеко, когда был трёхлеткой, прекращает жаловаться или злиться.
Мы не знаем, почему мы такие, те кто нам мог рассказать, ушли, оставив в памяти странные обрывки песенок или память о каких-то вещичках непонятных, шкатулочках, трёхстворчатом зеркале со страшным именем - трюмоо прелестный рисунок на занавеске таинственный и неповторившийся больше ни на одних занавесках в жизни, смешное слово - атлАс, скользкое и плотное и Атлас, ростом почти с меня - громоздкое, отбивающее ноги, когда тащишь и в нём столько страниц и названий, что можно не вылезать до вечера, брать его нельзя, но если взял, то обратно положить - целая история.